Могу. Человек не сова, он все замечает.
Вот именно. Ну, так как было дело? Приехал в пятницу?
В четверг. Раненько, еще до завтрака. Машина и сейчас там стоит. Я как увидела эту машину, так сразу и подумала, что это ко мне. От Гомулки.
От кого?
Ну, от нашего Гомулки. Ведь я писала ему на тех жуликов из Голчевиц, которые мне, когда я вышла из кооператива, не заплатили за быка. А приехали не от Гомулки, всего лишь немец, царствие ему небесное, хотя они нас и убивали. Он, правда, наверное, нет. Слишком молодой.
Значит, как? Приехал и прямо сразу тут поселился? Говорил что-нибудь? Спрашивал о ком-либо?
Еще бы не спрашивал! Пани Ласак рассмеялась. Они уж очень охочи выспрашивать. Вытащил какую-то бумажку и лепечет мне. Только я и поняла, что ему нужен Герман. И сразу себе подумала, что они начнут вместе шпионничать.
Не понимаю. Что значит «шпионничать»?
Будете мне голову морочить, что не понимаете! Они все время у нас тут шляются. То он турист, то он то, то он это Вежливые теперь, здороваются, гутен морген, а свое дело знают.
Какое такое дело, пани Ласак?
А то вы не понимаете! Я сразу помчалась к уважаемому пану доктору и сказала ему: «К Герману приехал какой-то немец, значит надо бежать в Голчевицы в милицию». Пан доктор мне ответил, чтоб без паники, что он сам пойдет и посмотрит, Пришел, посмотрел на гостя, поболтали между собой по-немецки, Наш ведь пан доктор может по-всякому разговаривать, даже по-латыни, что твой ксендз из Голчевиц. Вернулся он, значит, и сказал, что немец на экскурсию приехал, дворец хочет осмотреть и больше чем на два дня не останется. То ли редактор какой, то ли еще кто А тамкто его на самом деле знает. Немецэто немец, царствие ему небесное. Пусть пан Германа выспрашивает. Он целую ночь с гостем разговаривал и Труду за водкой в Голчевицы посылал.
Выпивали?
Э-э-э И какая у немцев выпивка? Вы у Германа спросите.
А как насчет похорон? Вы присутствовали на них?
Нет.
Немца после смерти видели?
Издали.
Где видели?
Да здесь.
Как он лежал?
Обыкновенно. Как всякий покойник. Готовенький. Прямо сразу бери и в гроб клади.
Я спрашиваю, в каком положении он лежал.
Ну, голова его была у кресла, а ноги около камина.
Как вы думаете, пани Ласак, почему он умер? Ведь он был еще молодой человек.
Молодой не молодой, с каждым может случиться. Вы лучше повыспрашивайте у Германа.
Вам не показалось это странным? Приехал человек и сразу умер.
Меня уже ничем не удивишь. Я много чего на своем веку повидала. Мог бы и не лазить в ту комнату.
В какую комнату?
Ласак смотрит на дверь, потом, словно чего-то ожидая, на меня. Все время теребит в руках платочек.
Ах, та комната говорю я безразличным тоном. Та, где шесть стульев?
Семь, деловито поправляет меня Ласак. На столе шесть приборов, а стульев семь. Одного прибора нет. О н не любит тарелок.
Кто такой, пани Ласак?
Ну тот, кто там сидит себе
Откуда вы знаете, что он не любит тарелок?
Откуда? Еще бы мне не знать! Уж будет второй год, как я поставила е м у прибор. Прихожу на другой день, чтоб пыль стереть, смотрюна полу одни черепки. Ничего, думаю, это просто ветер набедокурил. И ставлю, значит, другой прибор. Снова через месяц заглядываю в комнату, смотрюопять черепки. Ну, видно, е м у не понравилось.
Кому?
А я знаю? Е м у. Так все говорят.
Вы е г о видели?
А то как же.
О н старый или молодой?
А я знаю? Лица-то ведь у него нет.
Что это вы болтаете, пани Ласак?
Я знаю, что говорю. Если сказаланет, значитнет. О н вот так облокотится и сидит. Как только я войдууходит. Кое-когда поворчит, словно е м у не по нраву пришлось, что я здесь. Но делать он ничего не делает.
Куда уходит?
Вроде в башню. Герман говорит, что о н оттуда смотрит на море.
И вы не боитесь?
Раньше не боялась. Но теперь, как этот немец там ужинал
Немец там ужинал? С кем?
Один. Велел накрыть себе на е г о месте Вы слышите? О н. Опять пришел. И теперь так каждый день, о!..
Пани Ласак поднимает вверх указательный палец и закрывает глаза. Секундой позже до меня доходит, что я тоже сижу с закрытыми глазами. И слушаю, и слышу Да, действительно, слышу. Не шаги, но шуршание подошв по полу. Я тут же открываю глаза и замечаю усмешку на лице Ласак. Она очень довольна.
А вы мне не верили!
Эта комната как раз над нами?
Да. Вы слышите? Вот о н уселся.
Ласак снова поднимает палец. Я крепко беру ее за руки и заставляю встать. Она сопротивляется.
Мы сейчас пойдем туда, говорю я.
Нет, Ласак вцепилась в кресло.
Вы же сказали, что не боитесь.
Да Но теперь Теперь о н другой, совсем другой. Как убил этого немца, то очень изменился. Я прошу вас, прошу
Я тяну ее к двери, слабую и растерянную. Только в темном коридоре прихожу в себя. Зажигаю фонарь и беру пани Ласак под руку. Лестница трещит под нашими ногами. Влажной ладонью я нащупываю перила.
Я умоляю вас!
Успокойтесь.
Не надо туда ходить! Голос пани Ласак срывается и переходит в шепот.
Я отпускаю ее у самых дверей.
Верхний холл пуст. Единственная дверь. Высокая, почти под самый потолок. В замке торчит ключ. Я дергаю ручку, но дверь не подается. У меня не хватает смелости повернуть ключ, хотя за дверьюабсолютная тишина. Только вдалеке ревет море, И больше ничего, ни единого звука.
Наконец решаюсь открыть. Переключаю фонарь на рассеянное освещение, и комнату заливает призрачный серый свет.
Совершенно пусто.
Это значит, что в комнате ничего нет, кроме того самого стола, вокруг которого стоят семь стульев, и черного длинного, как саркофаг, буфета. Два широких окна закрыты темными шторами. И еще дверцы. Маленькие, интимные, врезанные в противоположную стену. Пахнет пылью и истлевшим деревом. Надо будет все это осмотреть днем, конечно, лучше осмотрю при дневном свете Потом я думаю о следах, которые оставят здесь мои подошвы. В желтом круге света, выхватившем фрагмент запыленного пола, я не вижу ничего, что хотя бы приблизительно походило на отпечаток человеческой ноги. Поднимаю фонарь, вожу лучом света по стенам, он вырывает из темноты трещины в штукатурке, дыры в занавесах на окнах, паутину, застывшую как сталактиты.
Слышу треск, мягкий, нежный, словно кто-то за моей спиной ломает еловую веточку. Оборачиваюсь, направляю туда фонарь и вижу, как маленькие дверцы, врезанные в голую стену, слегка приоткрываются. Я одним прыжком приближаюсь к дверкам, одним рывком распахиваю их настежь и оказываюсь в начале темного туннеля, настолько низкого, что я должен нагнуть голову, чтобы сделать дальше хоть шаг. Тьма коридорчика поглощает свет фонаря, но все же в самом его конце мне удается разглядеть еще одни двери, такие же низкие, как и эти, которые минуту назад отворил ветер. Наверняка ветер. И сейчас мне еще кажется, что я слышу его гаснущий шелест. Конечно же, ветер!..
Я вытираю лоб, потом кричу. В глубине низенького коридорчика распахиваются дверцы.
III. «ОН СДЕЛАЛ ЭТО В БАШНЕ»
1
Еще раз, шеф? спрашивает доктор Куницки, его левая бровь насмешливо подрагивает.
Я отстраняю стакан. Хватит. Спирт огоньком бежит в груди. Домбал тоже с трудом сдерживает усмешку, затем склоняется над трупом немца, нарочито показывая, что его совершенно не интересует мое состояние. Он перекидывается с Куницким замечаниями относительно особенности трупных пятен, пересыпает тальк из одной баночки в другую, в общем, держит себя так, как будто меня не существует вовсе.
Я спрашиваю, посылали ли за Фричем.
Да. А вы не хотите еще раз допросить девушку?
Пусть идет спать.
Вы думаете, сегодня хоть кто-либо уснет? говорит Куницки. Наш Бакула сидит у проигрывателя.
Это хорошо. Это просто замечательно!.. А что касается истории с дверцами, то я еще раз повторяю, что их открыл ветер. Самый обыкновенный ветер. Сквозняк шел из верхнего холла. Он сначала захлопнул первые дверцы, потом отворил вторыев конце низкого коридорчика. И больше ничего не было. Это можно проверить. Сейчас мы так и сделаем.