Здесь упомянут ее сын. Она что-нибудь говорила о нем?
Ничего. Просто голосила, чтобы ее освободили. Как и все, кто подвергается подобному приводу. Тогда я ввел ей ативан, и она подутихла. В отличие, кстати, от некоторых других. Ночка выдалась еще та.
Глава 8
На пути домой я заехал к себе в офис и разыскал там свои записи по Овидию. В них я нашел название его подготовительной школы, а также имя учительницыДжанет Робер, и позвонил.
Мне повезло: она по-прежнему работала там, да еще и сразу нашлась (я попал как раз на перемену). Кто я такой, она понятия не имела, но в ее голосе зазвучали теплые нотки, стоило мне сказать, что я когда-то был психологом мальчика.
Овидий? Конечно, я его помню: яркие ученики остаются в памяти. Если не секрет, в чем причина вашего звонка?
Я его ищу.
В общих чертах я описал ей причину, упомянув, что Зельда испытывает проблемы эмоционального плана, о которых я распространяться не могу.
Проблемы? Джанет Робер вздохнула. Честно сказать, доктор Делавэр, меня это не удивляет. Школу она посещала лишь несколько раз, а когда появлялась, у меня было ощущение, что она старается казаться нормальной. Но это, как бы сказать не вполне выходило. Вы меня понимаете?
Ее старание бросалось в глаза.
А заканчивалось нервозностью. Как будто она сердилась на то, что у нее не получается Кто-то говорил, что она актриса.
Да, она действительно ею была.
Что ж, в таком случае ее исполнительское мастерство меня не впечатляло. Не скажу, чтобы в ней было что-нибудь угрожающее; скорее наоборот. Хрупкое, уязвимое. Красивая и очень ранимая женщина. Вы хотите сказать, что Овидия у нее забрали? Если так, то зачем вам его искать?
Я не знаю, что с ним, кроме того, что он теперь не с матерью. А сама Зельда не в состоянии ничего мне рассказать.
Даже так? Джанет Робер встрепенулась. Звучит посерьезней эмоциональных проблем.
Вскоре после того, как я осмотрел Овидия, Зельда лишилась работы. Она дала своему сыну у вас доучиться?
По всей видимости, да. Но как у него все складывалось после того, как он нас покинул и пошел в первый класс, я вам сказать не могу. Такой уж у нас уклад. Контакты обрываются.
Вы отправляете ребятишек в какие-нибудь конкретные школы?
Вовсе нет. Дети поступают к нам отовсюду и расходятся кто куда. Кто в частные школы, ктов государственные. Если у них есть младшие сестренки и братишки, которые потом тоже приходят к нам, родители иногда шлют нам промежуточные отчеты. Вас, наверное, беспокоит, не привели ли проблемы Зельды к домашнему насилию?
Вообще-то, намеков не было.
Намеков, задумчиво повторила Джанет Робер. Я надеялась, вы скажете: «Это исключено».
* * *
Следующая попытка: «Городской центр присмотра и ухода за детьми». Ни телефона, ни ссылок в Интернете. Лос-Анджелес в чистом виде: всё с ограниченным сроком годности.
Перспектива набирать подряд десятки разных школ и что-то врать тяготила, да и успех выглядел сомнительным. Пора было прибегнуть к высшим силам.
* * *
Майло Стёрджис находился где-то в западной части Лос-Анджелеса; офисный коммутатор соединять меня с ним отказался. Пришлось набирать по сотовому.
Привет, Алекс.
Мне нужна твоя помощь.
Вот это поворот! А какая?
Давай встретимся?
Чую, нужен круто Через пару часов я освобождаюсь. У меня в офисе нормально будет?
Шикарно.
Без всяких расспросов.
Вот что значит «друг в беде».
* * *
Статус Майло в полиции Лос-Анджелесаодна из тех ярких проблесковых точек, которые, сыграв всем на руку, благополучно соскальзывают с экрана.
Несколько лет назад он заключил сделку с шефом полициигладким и гибким, как уж, политиканом, метящим в отставку. Условия простые: взамен на повышение в лейтенанты (звание, обычно подразумевающее офисную работу) Майло получает себе свободу действий. А также надбавку к зарплате и пенсии, плюс мандат на продолжение работы в убойном отделе.
Новый шефрефлекторный антагонист и властолюбецк той договоренности относился терпимо при условии, что она не сказывалась на фактически безупречной раскрываемости преступлений, которой мог похвастаться Майло. Ситуация, безусловно, нетипичная, хотя применительно к моему другу вполне себе к месту: он и так всегда значился особняком.
В те дни, когда Стёрджис еще лишь начинал карьеру, офицеров-гомосексуалистов в отделе попросту не существовало, а его коллеги устраивали облавы на гей-бары и размазывали их завсегдатаев по стенке. Самосохранение требовало держать свою частную жизнь глубоко за пазухой; вот Майло и застегивался на все пуговицы в своем психосоциальном гетто.
Когда же общественный уклад начал понемногу меняться, он, соблюдая сдержанность, перестал маскироваться и делать вид, так что вскоре все вышло на поверхность. Тот период был, пожалуй, самым сложнымехидные усмешки, ядовитые взгляды; его чурались, а иногда откровенно унижали.
Сегодня в департаменте действуют правила против любой дискриминации, и полицейские-геи работают без притеснений. Но Майло по-прежнему держится особняком; думаю, так обстояло бы и в том случае, если б он в своей ориентации был «традиционщиком».
Наряду с прочим, уговор с тем ушлым шефом предусматривал создание «креативного» рабочего пространства. Большинство детективов Западного Лос-Анджелеса обретаются в едином большом помещении, нашпигованном шкафчиками и кофейными автоматамиколготня и скученность, пропитанные пыльным духом службизма, рутины и черного юмора.
Что до Майло, то его владенияэто бывшая бытовка без окон; тесный каземат без таблички на двери, расположенный в конце узкого как лаз коридорчика рядом с допросными, где потеют, отпираются и сознаются правонарушители всех мастей.
Честно сказать, незавидная квадратура для человека, ведущего столько важных дел. Тем более что ростом он под метр девяносто, с пивным брюшком и сложением линейного футболиста, перешедшего на сидячий образ жизни. Для такого даже хорошие потягушки чреваты задеванием стен.
Лично я от такой обстановки с ума бы сошел. А ему нравится.
* * *
На момент моего прибытия дверь у моего друга была распахнута, а сам он, согнувшись перед компьютером, тюкал по клавиатуре, как прилежный носорог. На столе дыбились кипы бумаг, они же занимали соседний стул и топорщились вдоль стен на полу. Майло, не оборачиваясь, смахнул со стула какие-то листы, устелившие линолеум дополнительной снежной заметью.
Я сел.
Новое дело?
Пальцы перестали настукивать.
Если бы. Семинар по профразвитию. То есть по колено в словесном поносе.
Снова тюканье, а за ним пауза.
С восьми утра торчал на семинаре по менеджменту. Для руководства отдела, к которому я, получается, тоже отношусь.
Поздравляю.
Да? Ужасно тронут. А виню единственно тот эффект, который твои коллеги налагают на общество.
Логорея?
Она самая. Бесчисленные часы словесной межличностной белиберды и трепотни насчет чувствительности. Они к нам даже прислали социальную работницу, рассказать, что, в принципе, мы неплохие существа, несмотря на свои агрессивные замашки. Когда она разбила нас на мелкие группки, я сделал ноги. Но все равно вынужден заканчивать этот компьютерный тест в доказательство, что я присутствовал. Он нахмурился. Ты как считаешь, эмпатия в эффективном управлении необходима всегда?
М-м-м, протянул я в ответ.
Не мекай, а то будешь заполнять сам.
Если там нет варианта «зависит от», лучше пиши «да».
Он тюкнул по клавише.
Идем дальше: «Является ли разнообразие обогащающим и стимулирующим фактором в связи с культурными изменениями, повлиявшими на правоохранительную деятельность в XXI веке? Или для хорошо функционирующей организации это было выгодно всегда?»
Тут я ни на шаг не отклонялся бы от «может быть».
Майло рассмеялся, пригнулся ниже и с нарастающим азартом принялся колотить по клавишам. Скоро под компьютером уже с дребезгом дрожала столешница; мне же оставалось единственно сидеть и выжидать, когда он все это завершит.
Выглядел мой друг в целом так же, как и всегда: черные волосы прилизаны, но непослушны; седые баки а-ля «привет полоскам скунса» взлохмачены и неровны по длинелевый на полсантиметра длиннее правого.