Возражаю, вмешалась в разговор Сара, я тебя понимаю. Со мной происходит то же самое, когда меня спрашивают, что вы чувствуете в «Макбете», вслушиваясь в крик убитого. Иногда я действительно думаю о пьесе, а иногда о новом платье, которое портниха мне плохо сшила. Для нас-то операцияэто экзотика, чужой внутренний мир человеческого тела. А дли тебяэто очень трудный мяч в теннисе, когда нужно собраться до предела, чтобы его достать и отбить.
Ну, не совсем так, улыбнулась Лючия. Но раз уж мы заговорили о теннисе, может, сыграем сегодня, если ты не очень устала?
Давай, Сара кивнула, только не сразу после обеда. Я должна часик полежать. В два часа, согласна?
Ну конечно, согласилась Лючия.
Кэт принесла кофе. Ян и Спарроу тихо беседовали. Из отдельных слов я понял, что говорят они о работе. Филипп прислушивался к ним, но было заметно, что он явно обращает больше внимания на женскую половину общества.
Наконец Сара поднялась из-за стола.
Ян, сказала она, ты ведь днем не будешь работать?
Нет, конечно, он покачал головой. Ты же знаешь, что я работаю только утром и с девяти до двенадцати вечера. А сейчас время Гарольда, он кивнул на Спарроу. После ужина я тебя сменю.
Я тоже пойду с вами в лабораторию, Филипп Дэвис понизил голос, я тут немножко подумал о том уравнении и
Спарроу подхватил Филиппа под руку и, внимательно слушая, удалился с ним вдоль террасы.
Мне тоже нужно немножко поработать. Я утром получила целую кипу медицинских журналов и если сегодня их не просмотрю, то они покроются пылью, как и сто предыдущих. Лючия положила руку на Сарино плечо. А ты иди, если и правда хочешь набраться сил перед матчем. Но держись, сегодня тебе не удастся выиграть, клянусь!
Посмотрим, Сара сложила руки, как боксер на ринге, и потрясла ими над головой, я буду драться как львица. Она помахала мужчинам. Через час найдете нас на корте, если захотите.
Когда они скрылись в доме, я достал сигареты и протянул пачку Яну. Мы закурили и медленно побрели к приморской террасе.
Ян, твоя жена говорила, что у вас живет еще один гость?
А-а, Гастингс, он улыбнулся и показал на море. Он поехал на рыбалку с Малахией. Сразу после завтрака. Чего только этот американец не захватил с собой! Знаешь, как будто он отправился на войну, а не на рыбную ловлю. Наш Малахия только покачал головой, увидев все эти чудеса.
Мы подошли к балюстраде и остановились, глядя на море. По обе стороны от Саншайн Менор изгибалась линия побережья в виде огромного полумесяца почти отвесно падающих белых скал. Далеко на горизонте я увидел дымок идущего на запад парохода. Ближе море было покрыто морщинами мелких волн.
Это их лодка? спросил я, указывая на ярко-красный парус, исчезающий среди волн.
Да, уже возвращаются.
Лодка приближалась к невидимой под обрывом пристани.
Давай спустимся к ним, предложил Ян, посмотрим, как им повезло. Хочется, чтобы он что-нибудь поймал перед отъездом. Иначе его поездка окажется бессмысленной. Он ведь, кроме всего прочего, приехал сюда, чтобы поймать большую рыбу, а в результате пока не поймал ничего.
Мы прошли вдоль балюстрады и в том месте, где она заканчивается, упираясь в высокую скалу, на которой росли густо переплетенные кусты шиповника, начали спускаться по узким, выбитым в камне ступеням, которые зигзагом вели к морю.
А кто он, спросил я. Тоже химик? Ты прости, но я ведь никого в этой области не знаю, кроме тебя.
Ну, что я!.. Чем больше я работаю, тем меньше понимаю. Я сейчас нахожусь на той стадии, когда я это окончательно осознал. Но не обо мне речь. Роберт Гастингсочень крупный ученый. Он действительно приехал не только за большой рыбой. Он хочет разобраться в нашей работе. Но и это не самое главное. Он приглашает насменя, Спарроу и даже юного Дэвисав Америку. Он сказал, что верит в нас. А это значит, что американская промышленность чувствует, что мы их опережаем Потрясающе самонадеянное общество, которое совершенно уверено, что любое достижение науки должно рождаться только у них. И за миллион фунтов я не отдал бы своей привилегии обставить янки в этой азартной гонке.
Мы уже были на середине обрыва. Лодка приближалась. В ней уже можно было различить двоих людей, один из которых сидел у руля, а другой стоял на носу, покачиваясь на широко расставленных ногах. Лодка стремительно подошла к укрытому за скалой тихому причалу рядом с небольшим ровным пляжем.
Кажется, Гастингс что-то поймал! воскликнул Ян и помахал рукой.
Действительно, человек, стоящий на носу, держал перед собой что-то, напоминающее мешок. Лодка пересекла границу волн и, достигнув спокойной воды, зарылась носом в песок. Едва она коснулась земли, как мы услышали крик:
Наконец-то я поймал ее, Ян! Я поймал ее!
Мы быстро сбежали вниз. Действительно, рыба была колоссальной: треугольная, с отвратительной зубастой пастью, сейчас бессильно открытой.
Я попал в нее гарпуном. Мы целый час затаскивали ее в лодку. Если бы не Малахия, я вообще бы ее не увидел. Она протащила нас на две мили в открытое море. Только потом мне удалось ее ударить второй раз, и она потеряла силы.
Хороша! Ян похлопал рыбу по спине, шкура которой напоминала скорее кольчугу средневекового рыцаря, чем то, что люди привыкли называть рыбьей чешуей. Познакомьтесь. Это Джо Алекс, мой друг еще со времен войны, а это профессор Роберт Гастингс, мой коллега и одновременно конкурент в делах, связанных с одним желтым материалом, а вернее с тем, что из него можно получить.
Мы обменялись рукопожатиями. Из-под полей рыбацкой шляпы на меня смотрели умные приветливые глаза. Оптимист, подумал я. Прирожденный оптимист. У американца было худое лицо с острыми чертами, быть может, некрасивыми в отдельности, но вместе создающими то, что называется мужской красотой. Один из тех, кого любят женщины, собаки и дети. Все это как-то сразу промелькнуло у меня в голове, но смотрел я уже не на профессора. Смотрел я уже на другое лицостарое, морщинистое, обветренное лицо, на котором только глаза оставались молодыми, светло-голубыми и прозрачными, как у пятилетнего ребенка.
Подожди, Малахия, мы тебе поможем, закричал Ян и, схватившись за лодку, вытащил ее на сухой песок.
Неужели это Алекс, Малахия выпрямился и сощурившись посмотрел на меня. Столько лет! Вы совершенно не изменились!
Мы обнялись.
Малахия, вы помните, как мы сидели здесь, на пристани, и вглядывались в самолеты, летящие из Франции на Лондон. Мы все страшно волновались, и только вы попыхивали своей трубкой и говорили, что наш старый добрый остров и не такое выдерживал.
Малахия улыбнулся, открыв ряд белых крепких зубов.
Я полез в карман:
Вы, я надеюсь, так и не бросили курить трубку?
Вытащив коробку с трубкой, я протянул ее Малахии. Старый садовник вытер мокрые руки краем своей непромокаемой рыбацкой робы и открыл коробку.
Превосходная трубка. Спасибо. Как хорошо, что вы приехали! Я помню, как вас привезли тогда, всего израненного
Сейчас спросит меня о Бене Паркере, подумал я, но старик еще раз оглядел свою трубку, подержал ее во рту и аккуратно положил обратно в коробку.
На обратном пути Гастингс всю дорогу нес свою гигантскую рыбу и не принимал ничьей помощи. Он только снял шляпу, и я увидел, что профессор совершенно лысый. Но эта лысина его не портила, наоборот, она придавала ему достоинство древнего римлянина, чьи мраморные изваяния в глазах современного человека полны царского величия.
Сейчас мы отрежем для вас голову этой рыбы, сказал Малахия, чтобы вы забрали ее на память.
Великолепно, оживился Гастингс, но как же я ее довезу?
О, у Малахии свой рецепт консервирования, засмеялся Ян.
Я с трудом улавливал смысл происходящего. Что-то не так, думал я, что-то тут не так Знаю! Он не спросил меня о Паркере. Почему Малахия не спросил меня о Паркере?
Я должен посмотреть, что вы будете делать с рыбой, Гастингс был настолько взволнован, как будто сейчас решалась судьба его визита в Англию. Можно?
Почему же нет, пойдемте.
Они поспешили в сад.
Раз уж не мы поймали такую рыбу, то и не будем смотреть на этот процесс завистливым взглядом, сказал Ян. Пойдем еще пройдемся по парку. Сегодня слишком хороший день, чтобы тратить его на копчение рыбьих голов. И он потащил меня в сторону дома.