Ф.Э.: Последние шесть месяцев я живу у друга. А так я редко сижу на месте.
Э.С.: А мистер и миссис Эсмонд не могут быть там?
Ф.Э.: Не понимаю, каким образом, у них нет ни ключей, ничего подобного Я же сказал, что дом не мой.
Э.С.: А второго дома у них, случайно, нет?
Ф.Э. (сухо смеется): Поверьте мне, констебль, нет. Им и этого-то, на Саути-роуд, хватало выше головы.
* * *
Еще не успев толком войти в квартиру, Эверетт понимает: что-то не так. Ее настораживает какое-то сухое шипение. Она оставляет вещи в прихожей и бросается на кухню. Конфорка включена на полную мощность, а кастрюля на ней пуста. Верити хватает полотенце и сбрасывает кастрюлю в раковину.
Папа! кричит она, открывая холодную воду, под которой кастрюля шипит, испуская клубы пара. Папа!
Ей никто не отвечает, и на мгновение гнев уступает место любопытству Верити не слышит работающего телевизора. Неужели он куда-то ушел? Хотя она и велела ему сидеть дома Но потом раздается шум воды в туалете, и отец суетливо заходит на кухню, на ходу поправляя брюки. Возле его ширинки видно небольшое мокрое пятнышко, которое ей очень хотелось бы не замечать.
Папа, какого черта ты творишь? Нельзя оставлять пустую кастрюлю на газу
Она не пустая, Верити. Отец раздраженно хмурится.
Нет, пустая я подоспела как раз вовремя
Уверяю тебя, она не была пустой. Я собирался сварить себе яйцо. Так как никаких других продуктов питания в доме у нас не наблюдается.
Мне приходится работать допоздна. Я тебе говорила
Эту гребаную кошку кормят лучше, чем меня.
Эверетт чувствует, как напрягаются ее челюсти.
Ты же знаешь, что это неправда. И если кастрюля была действительно полная, то каким образом из нее все выкипело? За пять минут такое невозможно. Где, черт возьми, тебя носило?
Он отворачивается в сторону и начинает ныть о том, что весь день вынужден сидеть взаперти, тогда как каждому человеку положена его порция свежего воз- духа.
Все это очень серьезно, па. Верити делает шаг в его сторону. Ты мог все здесь сжечь к чертовой матери.
Услышав это, отец бросает на нее быстрый взгляд.
Ты устроила эту глупую шумиху по поводу простого вареного яйца. Твоя мать права, Верити: у тебя действительно прискорбная привычка драматизировать происходящее. И появилась она у тебя еще в детстве. Так она сказала позавчера.
Эв отворачивается. На глаза у нее наворачиваются слезы. И не только потому, что она этого не заслужила, но и потому, что ее мама скончалась больше двух лет назад. В голове звучат слова: «Ты больше не можешь это игнорировать. Поговори с ним. Сядь и поговори. Прямо сейчас». Она глубоко вздыхает и поворачивается к отцу.
Что ты хочешь к чаю, папа?
* * *
На следующее утро, ровно в 9.15, Гислингхэм и Куинн подъезжают к зданию Института социальной и культурной антропологии на Банбэри-роуд. Городской дом в викторианском стиле в таких располагается множество небольших факультетов Оксфорда поднимался вверх на четыре этажа. Построен он был из потемневшего с годами «желтого оксфордского» кирпича и украшен деревянным орнаментом, выкрашенным в темно-красный цвет. Стойка для велосипедов, щебенка с проросшей сквозь нее травой, два мусорных бака промышленных размеров и знак, запрещающий парковку.
Черт побери, говорит Куинн, захлопывая дверь машины и оглядывая дом. Не хотел бы я здесь работать. Похоже на «Дом ужасов» студии «Хам- мер».
Гислингхэм бросает на него быстрый взгляд. Его так и подмывает заметить, что у Куинна не хватит квалификации, чтобы занять пост преподавателя в университете, но такое добродушное подшучивание было уместно в старые добрые времена. А сейчас Джанет каждое утро напоминает ему, что он должен вести себя как начальник Куинна.
По ступенькам полицейские поднимаются к двери и звонят в звонок, прислушиваясь к эху, раздающемуся где-то внутри. Больше они не слышат ничего. Вновь звонят и вновь ждут, а потом Куинн отходит на несколько шагов и пытается заглянуть сквозь венецианские шторы на втором этаже.
Ничего не видно, говорит он наконец. Велосипедов тоже нет. Как думаешь, здесь вообще кто-то появляется в праздники?
Очевидно, на этот вопрос надо отвечать утвердительно, потому что в этот самый момент дверь открывается и на пороге появляется женщина. У нее тонкие седые волосы, собранные в пучок-ракушку. Одета она в юбку из шотландки и грубый шерстяной свитер.
Не знаю, кто вы такие, но парковаться здесь запрещено.
Куинн открывает было рот, но Гислингхэм опережает его.
Мы из полиции, мэм, говорит он, предъявляя удостоверение. Я детектив-сержант Крис Гислингхэм, а это детектив-констебль Куинн. Вы позволите нам войти?
Когда они проходят вслед за ней в холл, Куинн бормочет себе под нос, но так, чтобы его услышали заинтересованные люди: «Исполняющий обязанности детектива-сержанта».
Женщина провжает их в заднюю комнату, окна которой выходят в сад, где одновременно располагаются ее кабинет, приемная и кофеварка. Жестом указывает им на два пластиковых стула и предлагает подождать, пока она разыщет профессора Джордан.
Я ее сегодня уже видела, но она говорила с Китаем. У нас сотрудничество с Университетом Гуанчжоу.
Не беспокойтесь, мы подождем, мисс
Миссис Битон, с сарказмом поправляет она. И не трудитесь шутить на кулинарные темы все это я уже слышала, и не раз.
Она резко поворачивается и марширует по холлу в сторону лестницы, а Куинн с ухмылкой смотрит ей вслед.
Старая перечница, говорит он. Напоминает мне мою няню. Та и в девяносто лет никому спуску не давала.
«Так вот откуда у тебя это все», думает Гислингхэм.
Он слишком возбужден, чтобы присесть, поэтому подходит к стойке с журналами. «Этнолог Америки», «Обзоры визуальной антропологии», «Сравнительное изучение истории и общества», «Журнал антропологии европейских культур». Берет первый попавшийся и просматривает оглавление. Даже названия статей кажутся ему совершенно непостижимыми: что, черт возьми, может означать эта «перформативность?»
Куинн тем временем рассматривает доску на стене с именами и фотографиями сотрудников факультета. Многие из них приехали из-за рубежа, если судить по их именам. Пара довольно изысканных черно-белых фотографий, а в остальном стандартные снимки, сделанные цифровой камерой. Кроме фотографии Эсмонда она явно постановочная и сделана профессионалом.
И что ты думаешь по этому поводу? спрашивает Куинн, глядя на фото. По-моему, немного ку-ку. Бакстер тоже так думает, изучив его страницу в «Фейсбуке».
Честно говоря, по мне, так он выглядит немного неуверенным, задумчиво говорит Гислингхэм. Какая-то непонятная защитная реакция
Не знаю, с гримасой заявляет Куинн, от чего еще нужно «защищаться», когда у тебя такой домина. Он, должно быть, купается в деньгах.
Кстати, насчет денег Ты проверил дом? «Как я тебя просил» остается за скобками.
Как ни странно, я послал запрос, отвечает Куинн с чуть заметным сарказмом. И теперь жду ответа. Но, держу пари, это старые семейные деньги. На свою зарплату он себе такого не мог бы позволить. А откуда еще могли появиться деньги? Казнокрадство я с самого начала исключаю. Он обводит рукой немного потертое помещение, древнюю батарею отопления, полки из древесноволокнистых плит. Просто посмотри вокруг.
И вы правы, офицер. Нарушения в академической сфере редко связаны с денежными вопросами.
Голос раздается от двери. В проеме стоит высокая худая женщина со значительным лицом, одетая в несколько слоев темной одежды. Широкие брюки, туника, мужская сорочка-блузон. На шее у нее висит ожерелье из геометрически правильных кусочков сплава олова со свинцом, которое достает ей до пояса.
Меня зовут Анабелла Джордан. Не хотите ли вы подняться ко мне? Мэри принесет нам кофе. Я бы, например, не отказалась от чашечки.
Ее кабинет расположен на втором этаже, с окнами на улицу. Должно быть, когда-то здесь располагалась гостиная с лепными карнизами, камином и металлической решеткой вокруг него. Вдоль стен стоят неряшливые книжные полки, а перед ее столом два потертых кожаных кресла. На стене висит плакат в рамке с Выставки искусства палеолита, которая проходила в Музее Эшмола, вырезанная фигура женщины с выступающими бедрами и грудью, непропорционально маленькой головой и без лица.