Детский ум еще не мог дать определения произносимым словам, но на уровне подсознания Валера чувствовал, что говорит матери обидные, ранящие душу слова, и старался ее обидеть и сделать ей больно. И делал.
Терпение Веры Петровны кончалось, к тому же поджимало время: не опоздать бы, в самом деле, на работу.
Валерик выдергивался из кровати, получал пару хлестких шлепков по мягкому месту, насильно, через его сопротивления, умывался и одевался. Потом с ревом и досадой матери, доходящей до озлобления на себя, на сына и на судьбу, доставлялся к ступенькам крыльца детского садика. Там передавался то ли воспитательнице, то ли нянечкеэто, смотря, кто выходил принимать детейи вскоре успокаивался. Точнее, прекращал плакать. Зато начинал шкодить. То у девочек бантики, завязанные заботливыми руками мам, развяжет, то игрушку отнимет. И не потому, что ему игрушки не досталось, а просто так, по праву более сильного. Или хуже воспитанного То с мальчишками подерется Впрочем, в таких случаях не всегда победа оказывалась на стороне Валерика. Довольно часто и он бывал бит. Но в таких случаях не плакал, не жаловался, как другие, а замыкался в себе, забившись в дальний угол помещения группы. Затаивался и обязательно старался отомстить. То шнурки из ботинок вытащит и выбросит, то в сами ботинки во время тихого часа, когда никто не видит, написает. То же самое он проделывал и в отношении воспитательниц или нянечек, если те его пытались приструнить, пожурить, отчитать, усовестить.
А Веркатеперь она опять из Веры Петровны стала просто Веркойс каким-то ожесточением подметала тротуары, сгребала в кучу опавшие с деревьев листья и прочий мусор.
2
Прошло несколько лет. Бекетов Валера учился в седьмом классе сорок третьей средней городской школы имени Аркадия Гайдара. Одной из лучших школ не только в Промышленном районе, но и во всем городе Курске. Однако, определение учился, это было бы слишком громко сказано. Скорее, он отсиживал, отбывал время, отирал пороги и коридоры школы. И мешал учебному процессу
Бедные преподаватели что только не делали, пытаясь посеять в головке Валерика доброе, вечное, разумное. И в угол ставили, и оставляли после уроков, понапрасну тратя личное время, в ущерб для собственных детей. И домой к нему ходили, чтобы побеседовать с мамой, которая к тому времени уже утеряла всякий родительский контроль и авторитет над сыном, если, вообще, когда-либо такой имела И на учет в детскую комнату милиции поставили Все было бесполезно. Как Валера после четвертого класса не хотел учиться, так и не учился, как нарушал школьную дисциплину, так и продолжал нарушать.
А исключить его из школы не позволяла школьная система всеобщего образования, не признававшая ни исключений, ни оставлений на второй год. Да и что могли дать эти оставления, когда человек не желал учиться, не желал подчиняться школьной дисциплине.
Как-нибудь до восьмого выпускного класса дотянем, отмахивался всякий раз директор школы от сетований учителей. Не портить же нам показатели из-за одного паршивца
Показатели преподаватели не портили, но Валера портил кровь всем.
До пятого класса Бекетов Валера учился, куда ни шло. И успеваемость имел удовлетворительную, так как от природы был смышленый и сметливый, и озорничал терпимо: подумаешь, одноклассницу за косу дернет или учительнице на переменке на стул канцелярскую кнопку подложит! Не умерли же они на самом деле от этого!
А с пятого класса учебу вообще бросил. Зато шалить начал уже совсем по-взрослому. То что-нибудь сопрет у одноклассников из ранца или у незадачливой учительницы, ненароком принесшей дамскую сумочку в класс; то кому-нибудь нос расквасит; то урок на радость остальному классу сорвет.
Но додержали Валеру до седьмого класса, моля Бога, хоть все были атеистами, чтобы он в школу приходил как можно реже.
Школьную премудрость постигать Валера Бекетов, теперь уже имевший кличку-прозвище Бекет (производное от фамилии), перестал, художественную литературу не читал, даже в кино ходил редко, несмотря на то, что клуб строителей «Монолит», в котором ежедневно крутили по несколько сеансов как детские так и взрослые фильмы, был рядом. В трех минутах ходьбы от его дома. На углу улиц Обоянской и Дружбы. Зато стал учиться другим наукам: где бы деньжат раздобыть да винца и сигарет купить, где бы что стащить да сбыть хоть за малые копейки
Сначала начал воровать у матери дома. Та, обнаружив в первый раз пропажу небольших денег, отругала. Но Валерик и бровью не повел, прошептав негромко, скорее для себя, чем для матери: «Заткнись, дура!»
Когда же Вера Петровна, уже довольно-таки солидная и располневшая дама, давно утратившая прежнюю стройность и грациозность на поприще грубого мужского труда и неумеренности в пище, при вторичном обнаружении пропажи денег и единственного золотого перстенька, попыталась отхлестать сыночка ремнем, то тот не только громогласно крикнул, что она дура, но и избил ее с жестокостью отупевшего от чужой боли садиста. Наносил удары кулаками и ногами не только по телу, но и по лицу. Отчего она около недели на работу не выходила, сославшись на плохое самочувствие, а на самом деле, зализывала, как собака, телесные и душевные раны. И чтобы процесс выздоровления шел быстрее, ускоряла его водкой.
Нужно сказать, что Вера Петровна, помня свое сиротство, старалась сына оградить от этого чувства. Замуж она так и не вышла, боясь привести в семью злого отчима, который станет обижать сына. Встречалась с мужчинами очень редко, чтобы бабы во дворе не судачили и не славили ее. С большими предосторожностями и не у себя дома, а где-нибудь на нейтральной стороне. Больше со слесарями ЖКО, всегда поддатыми и охочими до любой юбки, реже с трактористом Ванечкой, женатым и имевшим двух детей и проживавшим в двухэтажном доме по улице Дружбы. Любой каприз ребенка старалась удовлетворить. Не научился тот путем ходить, как купила ему деревянного коня-качалку, потом трехколесный велосипед. ИгрушкиВалерику, сладостиВалерику. По первой же просьбе. О себе не думала. Валера рос и его «хочу» становилось законом. А если требования ребенка не были по какой-то причине удовлетворены, то тут же начинался рев, крик, истерика. Терпела. Сносила. И вставала грудью и горлом на защиту родимого чада, если соседи пытались порой урезонить малолетнего хулиганишку и драчуна, не в меру расшалившегося и шпынявшего своих ровесников не только в своем дворе, но и в соседних.
Вот и рос Валера своенравным и себялюбивым мальчиком. Мстительным и вороватым. Испробовав свои воровские способности на родной матери и одноклассниках, уверовав в безнаказанность, стал «чистить» карманы у пьяненьких мужичков возле пивнушки «Голубой Дунай». Несколько раз был изобличен в мародерстве и крепко бит. Однако воровской опыт накапливался.
Так что жалостливая, но не очень умная женщина своими руками из сына делала по меткому выражению Владимира Маяковского свина. И свела его судьба с такими же родственными душами, отбивающимися или уже отбившимися от общего стада. И не только с такими, но уже и более взрослыми, более «опытными», уже успевшими баланды лагерной похлебать. И пошел он по стопам родной маменьки в ее молодые годы. Стал баловаться винчишком, не брезговал и общедоступными девицами, открывшими и себе и ему, что он уже не мальчик, а мужчина. К тому же, к четырнадцати годам парень, не обремененный трудом и заботами, избалованный и откормленный мамой, вымахалбудь здоров, и вполне мог сойти за совершеннолетнего.
Яблоко-то от яблони не далеко падает!
В седьмом классе, в четырнадцать лет, в один из осенних вечеров Бекетов Валера, которого уже больше знали в округе по кличке Бекет, в компании двух совершеннолетних балбесов, одурманенные сорокоградусной и озабоченные вопросом, где бы еще достать денег, чтобы еще купить сорокоградусной, на плохо освещенном перекрестке улиц Народной и Краснополянской напали на работягу, возвращавшегося после трудовой смены домой. Избили его, сорвали с руки часы «Победа» и выгребли из карманов мелочь на сумму около трех рублей. В тот же вечер похищенные часы «загнали» тайному скупщику ворованного Решетникову Захарию Ивановичу, известному в своих кругах как Сито или Решето и проживавшему в частном домике на улице Монтажников.