Вот почему в субботу утром он загнал свой грузовик на основную стоянку хранилища вместо того, чтобы поспать подольше и попытаться уговорить жену заняться с ним сексом, обещая поездку в Париж. Этот складской комплекс был у него самым маленьким. Это был открытый комплекс с пятьюдесятью четырьмя блоками. Арендная плата за них была невысокой, и все, кроме девяти, были сданы в аренду.
Куинн вылез из грузовика и пошёл вдоль блоков. Каждый квадрат блоков состоял из шести складских помещений одинакового размера. Он подошёл к третьему квадрату и понял, что женщина, которая звонила сегодня утром, не слишком драматизировала ситуацию. Он и сам почувствовал какой-то отвратительный запах, хотя до хранилища, о котором шла речь, оставалось ещё целых два блока. Он достал связку ключей и начал перебирать их, пока не добрался до номера 35.
К тому времени, когда он дошёл до двери блока, ему уже было страшно её открывать. Оттуда исходил жуткий смрад. Он начал думать, что кто-то случайно запер внутри собаку. И почему-то никто не слышал, как пёс лаял и скулил, пытаясь выбраться. Эта картина стёрла все мысли Куинна о том, как он мог бы дурачиться с женой субботним утром.
Поморщившись от запаха, Куинн вставил ключ в замок тридцать пятого номера. Когда замок открылся, Куинн снял его с засова и поднял дверь-гармошку.
Запах ударил ему в нос так сильно, что он сделал два больших шага назад, опасаясь, что его вырвет. Он поднёс руку ко рту и носу и сделал несмелый шаг вперёд.
Это был единственный шаг, который он успел сделать. Он понял, откуда исходит запах, даже стоя снаружи.
На полу лежало тело. Оно находилось ближе к передней части, в нескольких футах от сложенных вещей в задней части: маленьких шкафчиков, картонных коробок и ящиков из-под молока, заполненных всяким хламом.
Это было тело женщины, которой, похоже, не было и тридцати лет. Куинн не видел на ней явных ран, но вокруг было много крови. Она уже не была влажной или липкой, так как успела засохнуть на бетонном полу.
Женщина была бледна как лист бумаги, глаза широко раскрыты, взгляд потухший и безжизненный. На мгновение Куинну показалось, что она смотрит прямо на него.
Он почувствовал, как в его горле рождается крик. Отойдя от своей страшной находки, так и не издав ни звука, Куинн достал из кармана телефон и набрал 911. Он не был уверен в том, что он звонит туда, куда положено звонить в таких случаях, но ничего другого ему в голову не приходило.
Когда прозвучал сигнал вызова и ему ответил диспетчер, Куинн попытался отойти, но обнаружил, что не в силах оторвать глаз от жуткого зрелища, его взгляд был прикован к мёртвой женщине на полу блока.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ни Маккензи, ни Эллингтон не хотели пышной свадьбы. Эллингтон утверждал, что успел пресытиться всей этой свадебной чехардой с первым браком, но тем не менее хотел, чтобы Маккензи получила от свадьбы всё, о чём мечтала. Её же вкусы были весьма просты. Она была бы совершенно счастлива провести церемонию в обычной церкви. Ни колокольчиков, ни свиста гостей, ни притянутой за уши парадности.
Но вскоре после помолвки им позвонил отец Эллингтона. Отец, который никогда не принимал участия в жизни Эллингтона, поздравил его, а также сообщил, что он не сможет присутствовать на свадьбе, так как там будет мать Эллингтона. Однако он компенсировал своё отсутствие, связавшись с очень богатым другом в Вашингтоне и арендовав для них «Меридиан-Хаус». Это был почти непристойно дорогой подарок, однако, именно благодаря ему был закрыт вопрос с непосредственной датой свадьбы. Как оказалось, отец Эллингтона сам назначил конкретную дату: 5 сентября, через четыре месяца после помолвки.
И хотя до этого дня оставалось ещё два с половиной месяца, свадьба казалась гораздо ближе, чем, когда Маккензи стояла в саду рядом с «Меридиан-Хаус». День был прекрасным, и всё в этом месте, казалось, было только недавно украшено и благоустроено.
Я бы вышла за него замуж прямо здесь уже завтра, если бы могла, подумала она. Как правило, Маккензи не поддавалась девчачьим порывам, но что-то в идее жениться здесь заставляло её чувствовать себя как-то по-особенному - это чувство было странной смесью романтичности и восторженности. Ей нравилась атмосфера старины в этом месте: его простое тёплое очарование и, конечно, сады.
Эллингтон подошёл к ней сзади и обнял за талию. «Похоже...это - то самое место».
«Да, - сказала она. - Мы должны поблагодарить твоего отца. Снова. Или, может быть, просто отозвать приглашение твоей матери, чтобы пришёл он».
«Думаю, уже слишком поздно, - сказал Эллингтон. - Тем более, та женщина, что идёт по тротуару справа от нас, и есть моя мать».
Маккензи посмотрела в ту сторону, на которую показывал её жених и увидела пожилую женщину, к которой годы были весьма благосклонны. На ней были чёрные солнцезащитные очки, которые делали её настолько привлекательной и утончённой, что это даже немного раздражало. Заметив Маккензи и Эллингтона, стоявших между двумя большими клумбами с цветами и кустарником, она помахала им с излишним энтузиазмом.
«Она выглядит просто замечательно», - сказала Маккензи.
«Как и шоколадные батончики». Но если их есть, гниют зубы».
Маккензи не смогла удержаться от короткого смешка, и в этот момент к ним присоединилась мать Эллингтона.
«Надеюсь, Вы Маккензи», - сказала она.
«Да, это я», - ответила Маккензи, не зная, как относиться к этой фразе.
«Конечно, это Вы и есть, дорогая, - сказала она, лениво обнимая и широко улыбаясь Маккензи. - А я Фрэнсис Эллингтон...но только потому, что менять фамилию слишком хлопотно».
«Привет, мама», - сказал Эллингтон, обнимая её.
«Сынок. Боже мой, как вам двоим удалось зарезервировать это место? Оно просто великолепно!»
«Я достаточно долго проработал в Вашингтоне, чтобы подружиться с нужными людьми», - солгал Эллингтон.
Маккензи внутренне съёжилась. Она прекрасно понимала, почему он считал необходимым лгать, но в то же время чувствовала себя не в своей тарелке оттого, что участвует в спектакле, разыгрываемым перед будущей свекровью.
«Но, насколько я понимаю, это не те люди, которые могли бы ускорить оформление документов для развода?»
Это был комментарий, сделанный с ноткой сарказма, как бы в шутку. Но Маккензи за свою карьеру допросила достаточное количество людей и могла распознать по поведению и напряжению мышц лица, когда человек просто проявляет жёсткость. Возможно, это была шутка, но в ней была доля правды и горечи.
Эллингтон, однако, воспринял её спокойно. «Нет. У меня нет таких друзей. Но знаешь, мам, я бы лучше сосредоточился на сегодняшнем дне. На Маккензиженщине, которая не собирается втаптывать меня в грязь, как моя первая жена, от которой ты, кажется, была в восторге».
Боже мой, как неприятно, подумала Маккензи.
Она знала, что это может повлиять на мнение будущей свекрови о ней, но решила, что с этим можно будет разобраться позже. Она собиралась что-то сказать, извиниться и отойти, чтобы Эллингтон и его мать могли поговорить наедине.
И тут очень кстати зазвонил телефон. Она посмотрела на экран и увидела, что это Макграт. Она воспользовалась случаем, и, прижимая телефон к себе, сказала: «Очень жаль, но я должна ответить».
Эллингтон скептически посмотрел ей вслед, когда она прошла немного дальше по тротуару. Спрятавшись за кустами роз, она взяла трубку.
«Агент Уайт слушает», - ответила она.
«Уайт, мне нужно, чтобы ты приехала. Ты и Эллингтон. Есть дело, которое я хочу поручить вам двоим. Приступить нужно как можно скорее».
«Вы сейчас в офисе? В воскресенье?».
«Меня не было в офисе. Пришлось приехать из-за этого дела. Когда вы сможете приехать?»
Она усмехнулась и посмотрела на Эллингтона, всё ещё препиравшегося с матерью. «Я думаю, мы будем уже скоро», - сказала она.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Поскольку был воскресный день, в маленькой приёмной за дверью кабинета Макграта никого не было. Дверь была открыта, но Маккензи и Эллингтон решили постучать, прежде чем войти, так как хорошо знали, насколько остро Макграт реагирует на нарушение его личного пространства.
«Войдите», - крикнул Макграт.
Войдя, они обнаружили Макграта за столом, роющимся в нескольких папках одновременно. Повсюду были разбросаны бумаги, а на столе царил хаос. Увидев обычно очень организованного Макграта в таком состоянии, Маккензи задумалась, что за дело могло так его взволновать.