Его версия событий совпадала с версией Перкинса: примерно в часе езды от калькуттского вокзала Сеалда кто-то дернул за шнур, и Эванс остановил состав. Но в то время как Перкинс подробнейшим образом исследовал пол вагона второго класса, Эвансу с его локомотива было гораздо лучше видно, что происходит.
Едва мы остановились, сказал он, целая толпа этого ворья налетела на нас со всех сторонспереди, слева, справа.
Сколько их было?
Эванс пожал плечами:
Точно не скажу, командир, темень была кромешная, но, думаю, никак не меньше десятка. Потом один лезет сюда и тычет в меня своим стволом. Руки, мол, вверх. Двадцать лет назад я бы ему мигом врезал, но нынче силы уже не те. Остальные, того, по вагонам разбрелись. Слышу, как дамы в первом классе верещат. Но они мигом замолчали. Не иначе как какой-то черномазый и на них тоже ствол направил.
Вы слышали, что происходило в вагоне охраны?
Он помотал головой:
Не. Слишком далеко.
Что было дальше?
Тот черномазый, что был тут со мной и Эриком, Эванс указал на своего помощника, который лопатой закидывал уголь в топку локомотива, он хотел, чтоб мы сошли вниз, но мы не послушались, так, Эрик?
Помощник кивнул, не отрываясь от своего занятия.
Я ему и говорю: «Стреляй, коли хошь, а я вожу Дарджилингский почтовый больше лет, чем ты небо коптишь, и слезу я с локомотива не раньше, чем мы доедем до моста Хагдинга». В конце концов этот ублюдок передумал и оставил нас здесь. Дальше тут все было спокойно: я, Эрик и этот черномазый, он все целился в нас своим стволом. Мы слышали, что там, в хвосте, что-то происходит, но ни черта не видели в темноте. Через час где-то, как раз перед рассветом, один мерзавец там, на рельсах, давай что-то орать. И тут все они скопом, а с ними и наш приятель из локомотива, попрыгали с поездаи деру. Часть побежала вон туда, он махнул рукой через поля на север, остальныетуда, к дороге. Через несколько минут тут никого не осталось.
А потом?
Ну, мы с Эриком, значит, чуток выждали. Солнце уже поднималось, и мы осмотрелись, чтобы, значит, проверить, что все чисто и никто из этих ублюдков тут не ошивается. Никого не видать, поэтому мы спрыгиваем вниз и идем вдоль поезда искать старика Перкинса. Я-то надеялся, что они его слегонца потрепали, но нет. Глядимлежит на полу во втором классе, ровно младенец спящий. Ну, короче, отклеил он пузо от пола и велел мне идти обратно в локомотив, а сам пошел остальные вагоны проверять. Это он нашел беднягу Пала.
Расскажите о Пале.
Эванс пожал плечами:
Дельный парень, из семьи железнодорожников. Работал на железной дороге с детства. Тихоня был, мухи не обидит. Вообразить не могу, чтобы он пошел против банды декойтов. Отчего они решили его пришить, а не Перкинса, не пойму.
Кажется, вы не в восторге от кондуктора.
Ну так ты его видел. Тебе самому он нравится? А тут представь, тебе с этим простофилей работать день за днеми так семь лет.
У меня оставался последний вопрос:
А часто в этих местах декойты нападают на поезда?
Эванс помотал головой:
Бывает, конечно, особливо ежели в безлюдных местах подальше от городов или в Бихаредырища каких мало, но в жизни не слыхал, чтоб декойты напали на поезд так близко к Калькутте.
Поблагодарив Эванса за помощь, я спрыгнул на рельсы и кликнул Банерджи, который беседовал с одним из местных констеблей.
Давайте пройдемся, сержант, сказал я, направляясь в сторону полей, куда, по словам Эванса, убежала часть нападавших. Добрых десять минут мы прочесывали местность к северу от состава, но не нашли ничего, кроме примятой травы.
Мы вернулись к поезду и двинулись теперь на юго-восток, в сторону шоссе, куда, как сообщил машинист, направились остальные грабители.
Что это за дорога? спросил я у Банерджи.
Это Великий колесный путь, сэр.
Он ведет обратно в Калькутту?
Да, сэр.
А в противоположном направлении куда он ведет?
Банерджи улыбнулся:
Его длина составляет более двух тысяч миль, сэр. Он ведет до самого Дели, а дальшечерез Хайберский перевал и в Кабул.
Думаю, не стоит всерьез рассматривать возможность, что наши разбойники сбежали в Афганистан, сержант, заметил я. Меня интересует только ближайший крупный город, через который ведет шоссе.
Если я не ошибаюсь, сэр, в непосредственной близости отсюда оно проходит через Нарьянпур.
Сколько до него?
Не имею представления, сэр. Я не знаю точно, где мы сейчас находимся.
Мы шли по дороге еще несколько минут, пока не увидели прилегающую к ней небольшую грунтовую площадку.
Посмотрите, Банерджи!
На земле отчетливо проступала колея.
Следы шин, сказал сержант. Здесь проехало какое-то транспортное средство, и, кажется, недавно. Может, легковой автомобиль?
Следы слишком широкие для шин легкового автомобиля, возразил я. Скорее всего, грузовик.
Мы еще немного побродили в округе, но больше ничего не обнаружили. Я взглянул на часы: почти половина десятого. Пора было собираться, если мы хотели застать мистера Бьюкена в клубе «Бенгалия». Я неохотно окликнул Банерджи и велел возвращаться к поезду.
Ну, господа, какие будут версии? спросил я. Наш автомобиль несся в Калькутту. Мы втроем кое-как умещались на заднем сиденье.
Мне кажется, все предельно ясно, приятель, отозвался Дигби. Декойты нападают на поезд, чтобы очистить сейфы. Обнаружив, что сейфы пусты, они в ярости стреляют в охранника. Он погибает, они пугаются и убегают. Следовало бы распорядиться, чтобы окружная полиция устроила облаву на местных злодеев. Мы тут имеем дело не с самыми искушенными преступниками. Кто-нибудь из них обязательно заговорит и сдаст всю компанию.
План действий выглядел соблазнительно. Списать все на неумелое ограбление и передать дело местной полиции. Только вот этот конкретный сценарий противоречил фактам. Насколько я мог судить, нападавших никак нельзя было назвать неумелыми. Напротив, все обстоятельства говорили о том, что операцию тщательно спланировали. Разумеется, кроме ее исхода. И в этом-то и был главный вопрос: если они нападали с целью ограбления, то почему ничего не взяли?
Восемь
Клуб «Бенгалия» находился на Эспланаде, широком проспекте, воткнутом между официальной резиденцией губернатора и рекой Хугли. Ворота стерегли два мощных бородатых сикха, столь огромных, что сами ворота казались излишними. На сикхах была красно-белая форма, расшитая таким количеством золотой тесьмы, что хватило бы на целый полк Королевской конной гвардии. Утро было в самом разгаре, и золотые кокарды, прикрепленные к белым тюрбанам, ярко блестели в солнечном свете.
При нашем приближении один гигантский часовой сделал шаг вперед и поднял ладонь размером с теннисную ракетку. Водитель резко затормозил. Банерджи вышел из автомобиля и направился к воротам. Часовому он едва доставал до груди. Дальше произошло нечто совершенно неожиданное. Банерджи стал кричать и размахивать руками как безумный, часовой перепугался и тотчас же переменил манеру: начал кланяться и горячо жестикулировать, приглашая нас проехать, а его товарищ стоял вытянувшись по струнке и отдавал нам честь. Это было так же удивительно, как если бы джек-рассел до смерти напугал добермана.
Отличное представление, Несокрушим, сказал я, когда сержант снова к нам присоединился. В первый миг я перепугался, что он превратит вас в лепешку.
Автомобиль с хрустом ехал по гравию длинной подъездной аллеи мимо безупречных газонов. Целая группа садовников-индийцев подравнивала и так идеально ровную траву, словно парикмахеры, стригущие лысого клиента. Сам клуб казался уменьшенной версией Бленхеймского дворца, выкрашенной в белый и перенесенной в тропики, и служил очередным примером того, как мы воплощаем свои имперские фантазии в архитектуре. Британская Индия, где у каждого англичанина есть собственный дворец.
Автомобиль остановился возле весьма впечатляющего подъезда. Латунная табличка, привинченная к одной из колонн, гласила: «Клуб Бенгалия, основан в 1827 году». У входа стоял деревянный знак, безупречными белыми буквами сообщавший:
СОБАКИ И ИНДИЙЦЫ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ
Несокрушим заметил мое отвращение.