«Я не стала великим ученым, мистер Кипнис» в который раз обратилась я к покойнику«Зато я изобрела кое-что покруче философского камня, о котором мечтала в детстве»
Меня снова, уже не в первый раз, захлестнула волна мстительной гордости. Я все-таки сотворила свое главное колдовство. Оставалась мелочьобменять его на наличные
Я решительно поднялась, и, спрятав плоскую бутылочку в задний карман, зашагала на подрагивающий в ночи свет пылающей бочки.
Исходящий от нее пульсирующий жар я почувствовала футов за тридцать. Даже расстегнула куртку, ощутив на виске капельку пота. Бомжи не видели меня. Иличто скорее всегоим было совершенно наплевать на все злые выходки Бруклина, происходящее за освещенным и теплым кругом, который стал их домом на эту ночь.
Бомжей было трое. Двое молча сидели по разные стороны бочки, глядя на бушующий огонь. Третийдаже сквозь лохмотья было видно, какой он худойстоял чуть в стороне в странной позе.
Я подошла уже совсем близко, причем совершенно не таясь, но никто из них не пошевелился. Зато у меня, исследователя, появилась возможность рассмотреть их, как следует, и выбрать кандидата для эксперимента.
Ближе всех ко мне сидел на ящике плотный немолодой мужик с красным то ли от огня, то ли от пьянства, лицом. Длинные спутанные волосы и борода лопатой делали его похожим одновременно на Робинзона Крузо и Карла Маркса, но мне он почему-то напомнил старого мудрого орангутанга. Может, дело было в том угрюмом спокойствии, с которым он смотрел на огонь.
Сидящий напротив бродяга был моложе и суетливеето и дело нервно сплевывал сквозь зубы и, задрав штанину, остервенело чесал худую лодыжку.
«Лишайный» сразу пронеслось у меня в голове«Отпадает сразу»
В позе третьего бомжа ничего странного, как мне показалось издали, не было. Он просто мочился. Причем долго и сосредоточенно.
Струя так уверенно била в гору мусора, что казалось, он не писает, а зачем-то поливает ее из тонкого шланга. Такие продаются в хозяйственных отделах супермаркетов.
Кстати, был и четвертыйя не сразу заметила старого негра, который уютно свернулся на изодранном одеяле рядом с «лишайным». Спал он тихо и неподвижно, как труп.
«А почему, собственнокак?» спросила я сама себя«С чего это я вдруг решила, что он живой?»
И тут же почувствовала, что бомжи прекрасно видят меня. Может быть, даже заметили издалека, но разумно решили, что очередная шизофреничка, бродящая ночью по заброшенной бруклинской промзоне, им ничем не угрожает.
«Писающий мальчик» закончил процедуру и тоже подсел к костру, успев на ходу отвратительно вытереть руки о дырявый бушлат, надетый поверх другого, точно такого же. Его возраст определить было трудносвинцовые бугристые щеки, мешки под глазами
Что, голодная? голос бородача прозвучал так неожиданно, что я вздрогнулаСадись
Его глазанеожиданно светлые и умныесмотрели прямо на меня.
Я растерялась.
Нет, что вы Я просто Я не буду есть
Ну, все равно садись, раз пришлаон нагнулся в темноту и поставил рядом с собой еще один деревянный ящик, точно такой же, как тот, на котором сидел самНе стой над душой
Я уже жалела, что все это затеяла. Но деваться было некуда. Ящик оказался крепким, но отвратительно жестким, от бочки веяло нестерпимым жаром. Сидящий напротив бомж не переставал чесаться и сплевывать. Спящий черный старик почему-то все больше казался мне мертвым.
«Орангутанг» степенно закурил. Причем не выудил из тайного кармана вонючий окурок, а вынул чуть помятую пачку «Мальборо», умело поймал сигарету уголком рта и потянулся за тлеющей на земле щепкой. На руках у него были изодранные до ужаса кожаные перчатки.
Надо было решаться.
Послушайте. Тот, кто пойдет со мной, получит ужин, горячую ванну и даже порцию кайфа. Всех не приглашаю, извинитенет возможности
Я даже сама удивилась тому, как правильно все произнеслачетко, деловито, с едва заметной ноткой цинизма.
Вот везуха!.. сразу же взвился тот, который чесалсяУ меня бабы месяц не было!.. но его восторг тут же сменился угрюмой уличной подозрительностьюТолько ты не это никаких там СПИДов или мандавошек? А то смотри
«Ты для начала свой лишай подлечи, придурок!» чуть не ответила я, но сдержалась. Напрасно, кстати говоря. С этой публикой нужно разговаривать на ее языке.
«Орангутанг» бросил на меня странный косой взгляд и снова отвернулся к огню, глубоко затянувшись. Третий (похожего на труп старика я не считала) вообще никак не отреагировал. Даже не ответил на мой взгляд.
Да ладно, не обижайся ты!.. «лишайный» явно жалел, что не принял приглашения сразу и безоговорочноА на этогоон кивнул на свинцоволицегоможешь вообще не смотреть! Он по-английскини слова!.. Беженец из этойкак ее Румынии, во!.. Молчит все время! Только стонет, когда спит. Иди, знай, что у него на уме Живешь-то далеко?
Честно говоря, больше всего подошел бы тыспокойно сказала я «орангутангу».
Он поднял на меня свои светлые немигающие глаза, и в них что-то коротко блеснулото ли презрение, то ли жалость, то ли тревога Я так и не поняла.
Нет, девочка, извини, я не по этим деламответил он хриплым, но сильным голосом, и мне почему-то стало обидно.
Американский Герой у насправедник!.. чуть визгливо хихикнул «лишайный» Вот ядругое дело
Между прочим, о сексе я не сказала ни слова, мальчики!
И правильно!.. «лишайный» сплюнул сквозь зубыЧего о нем говорить!? Все само получится! В лучшем виде!.. Не пожалеешь, жопастенькая!
Ну, ладно, не хотите добране надо! я решительно подняласьСпокойной ночи
И зашагала в прохладную слякотную темноту. Значит, сегодня экспериментов не будет, ничего страшного. День и так удался.
«Лишайный» еще какое-то время кричал мне вслед какието причудливые непристойности. Затем замолчал. Знай он, что я поведена на сексе раз в десять больше него, так быстро не успокоился бы
Сумрачный перекресток, на котором я собиралась повернуть в сторону огней, людей и дома, уже виднелся вдали. Я понимала, что идти предстоит долго, но это меня не пугалоя отогрелась около костра, и теперь мне было о чем подумать. И что вспомнить
* * *
Когда я говорю «вспомнить», то имею в виду несколько последних месяцев, окрашенных ужасом, риском и восторгом. Тем самым вкусом жизни, о котором я столько слышала, но который почувствовала впервые.
Предыдущие годы, половина жизни, пролетевшая, кстати говоря, как одна неделя, сливались в душе в одно, похожее на несвежую простыню, пятно, не вызывающее ничего, кроме тошноты и досады.
Конечно, после смерти матери мне пришлось задуматься о будущем. О том, как именно угробить остаток жизни. Об учебепри моем-то дивном объеме знаний и доходахдумать не приходилось. Омерзительную работу за гроши я ненавидела.
Оставались, правда, нестандартные варианты. Типа, стать новой матерью Терезой, уехать в Африку и ухаживать там за похожими на узников нацистских лагерей бедолагами, которых часто показывали по телевизору. Или наоборотпримкнуть к террористической бригаде, закладывающей бомбы на вокзалах и в метро ради каких-то фантомных идеалов.
Наверняка, и добро, и зло наполнило бы мою жизнь новыми смыслами. Но я, конечно, не сделала ни того, ни другого. Лишь переехала из нашей убогой «ту-бедрум» в такой же убогий и еще более дешевый «сингл» в том же районе. Мне его вполне хватало. Первое, что я сделала, войдя в пахнущую пылью квартиркуэто то, чего я не могла сделать при матери. Протерла старый стол и превратила его в маленькую аккуратную лабораторию. У ведьмы Паолы теперь было рабочее место.
Именно за этим столом я и колдовала, периодически читая взятые в Публичной библиотеке на Бенсонавеню книги и последние журналы по химии и удивляясь человеческой тупости. Авторы мыслили банально, а часто просто неверно, но звучали при этом так самовлюбленно, словно изобрели атомную бомбу или лекарство от рака.
А вот я не важничала. Я просто легко и с удовольствием создала потрясающий стиральный порошок, не сохнущее средство для пропитки влажных салфеток, наполнитель для маркеров и много еще всякой всячины