Огромное лицо по-рыбьи пялилось на Седьмого и Кумакана и открывало-закрывало лягушачий рот. Толстяк упал на землю и задрожал. Мотыльки продолжали падать, и через мгновение все тело жирдяя покрылось черным шевелящимся ковром.
Седьмой попробовал подняться, приготовился к боли, что прострелит ногу, но к его удивлению удалось встать без труда. Он наклонил голову, стараясь не смотреть на гигантское лицо, и принялся тормошить толстяка.
Вставай, сказал Седьмой. Ну же! Поднимайся!
Мотыльки противно захрустели, когда он начала стряхивать их с жирдяя. Руки почернели от пыльцы.
Да вставай же!
Драгоценные минуты утекали, а Седьмой тратил силы на ополоумевшего проводника.
Глухое безмолвие вновь нарушил душераздирающий вопль, взывающий о милости:
Больно! Как же больно!
Седьмой начал оглядываться вокруг. Голос раздавался сразу из нескольких мест, и его источник было трудно обнаружить.
Прежде чем Седьмой успел осознать случившееся, над его головой что-то тяжело прогромыхало и упало с глухим протяжным грохотом. В нескольких метрах от него появилась густая склизкая масса.
Грохот вырвал Кумакана из лап страха. Толстяк самостоятельно поднялся, схватил шар из плоти и принялся водить над ним обожженной рукой. Сотни маленьких глаз, покрывавших шар, открылись.
Больно! Мне больно! раздался неизвестный голос.
По спине Седьмого пробежала холодная змейка страха: из склизкой массы вылезали новые твари пирамиды.
Возясь в слизи, монстры тянули изуродованные гнойниками руки к лицу, выблевывавшему их жалкие жизни. Тела уродцев обвивали металлические цепи. При каждом слабом движении они звонко гремели. Животы тварей раздувались от страшной ношисквозь прозрачную кожу можно было разглядеть распухшие эмбрионы с большими головами и руками-отростками. Однако Седьмого испугали не зародыши, а лезвия, воткнутые в плечи уродов. В красноватом свечении уровня пирамиды металл горел алыми зорями.
Кумакан замычал и замахал рукой в сторону самой маленькой головы, торчащей из-под земли. Седьмого не надо было уговаривать: он как можно быстрее заковылял от кучи со странными существами.
За его спиной что-то лязгнуло.
Не оборачивайся, заговорил внутренний голос. Не оборачивайся, не оборачивайся, не
Седьмой оглянулся. Несколько уродов вылезли из кучи и принялись вытаскивать лезвия из собственных тел. Оказалось, что оружие соединялось с цепью, вплавленной в кисти. Седьмой поймал себя на мысли, что уроды с зародышами в животах напоминали свиноподобных людей: вытянутые носы, похожие на рыла, толстые нижние губы, глаза-бусинки, покатые лбы, странные большие уши.
Кумакан обогнал Седьмого: несся толстяк очень быстро для своей комплекции.
Проклиная проводника, Седьмой поковылял за жирдяем.
Больно! вновь прокатился по равнине вопль. Больно мне!
Над головой Седьмого просвистело лезвие человека-свиньи.
Не оглядываться! Нельзя! Однако взгляд словно магнитом тянуло к уродам. Внутренний голос назойливо шептал, что вот-вот лезвие коснется тела, свиноподобное существо натянет цепь
Нет. Не думать! До маленькой головы осталось чуть-чуть.
Уроду совсем необязательно задеть лезвиемдостаточно цепи, что жгутом обхватит руку или ногу. После того как он, Седьмой, потеряет равновесие, ему останется лишь молиться о быстрой смерти. Люди-свиньи набросятся на него, вопьются острыми зубами в плоть, перемолотят большими челюстями его кости, чтобы накормить ненасытные эмбрионы.
Надо поднажать!
Кумакан остановился в десятке шагов от Седьмого, поднял над головой мясной шар и принялся раскачиваться. Через несколько мгновений шар окутала сероватая дымка.
Лезвие коснулось плеча Седьмого, он потерял равновесие и рухнул на красный песок. В ноздри ударил запах гнилой плоти, во рту появился металлический привкус кровипри падении Седьмой ударился головой о камень.
Не сдаваться! Встать и идти.
Превозмогая усталость, Седьмой пополз к проводнику.
Сейчас лезвие вопьется в спину, разрывая мышцы, дробя кости
Нет!
Человек-свинья набросится на него, Седьмого, длинные ногти вонзятся в шею, но так, чтобы он не умер, иначе нельзя будет насладиться муками. Из ран потечет кровь, свиноподобное существо захрюкает от удовольствия и
Из дымки, окутывающей руки толстяка, выпорхнула птичка, сделала несколько кругов гад головой жирдяя и стремглав полетела к толпе людей-свиней. Седьмому удалось разглядеть животное: острый, загнутый, как у орла, клюв, перья коричневого оттенка, маленькие крылья. Седьмой никогда не видел такой птицыона походила на смесь сокола с колибри.
Люди-свиньи остановились возле одной из голов, захрюкали и принялись размахиваться цепями. Лезвия противно засвистели. Словно по чьей-то команде эмбрионы забились в животах, еще не до конца оформившиеся человеческие лица исказили гримасы боли.
Птица накинулась на одно свиноподобное существо и исчезла в груди урода. Чудовище завизжало и рухнуло на землю. Остальные твари отошли от поверженного сородича, готовые в любой момент разрезать птицу лезвиями.
Воспользовавшись заминкой, Седьмой поднялся и заковылял к Кумакану. Дымка, скрывавшая комок плоти, исчезла, и теперь жирдяй прижимал шар к груди. Седьмой подошел к толстяку и оглянулся.
Птица вырвалась из груди твари и кружила вокруг свиноподобных существ. Но уроды не подпускали животное к себе: размахивали лезвиями и громко хрюкали.
Огромное лицо, растянувшееся то ли в небе, то ли на верхнем уровне пирамиды, открыло рот и вновь изрыгнуло склизкую массу. В ряду людей-свиней прибыло.
Толстяк схватил Седьмого за локоть и потащил в сторону маленькой головы.
Больно! Как же мне больно! прокатился по равнине вопль.
Седьмой двигался на пределе своих сил. Низ живота тянуло, боль с каждым шагом расползалась по телу. Но он продолжал идти, несмотря на плохое состояние. Кумакан был не лучше: рука обожжена, из глаз течет кровь, пот льет градом.
В воздухе вновь засвистели лезвия. Хрюкая, люди-свиньи догоняли беглецов.
До маленькой головы, торчащей из-под земли, оставалось несколько шагов.
Кумакан замычал и с размаху кинул шар плоти в голову. Удивительно: живой комок взорвался яркими красками. По уровню пирамиды прокатилась взрывная волна, сбившая с ног свиноподобных существ. Огромное лицо раскрыло рот и комки слизи посыпались на красный песок как конфетки из автомата.
Голова, торчащая из-под земли, начала расти: сероватая кожа затрещала и запузырилась как от огня, губы набухли, брызнула кровь, на лбу выступили паутинки вен.
От очередного удара земли Седьмой потерял равновесие и упал. Внутри него что-то происходило: в легких словно разгоралось пламя, перед глазами всё кружилось и вертелось. Седьмой хотел окликнуть Кумакана, чтобы тот помог ему избавиться от боли, однако толстяк сцепился с человеком-свиньей.
Урод размахивал цепью и наносил точные удары в живот жирдяю. Кумакан не отскакивал от лезвий, позволяя металлу оставлять на теле глубокие раны. Казалось, ему было вообще все равно на боль. Он лишь пытался схватить цепь и подтащить к себе противника, однако свиноподобное существо двигалось быстро, предугадывая любой шаг.
Седьмой лежал и смотрел за тем, как плоть Кумакана с чавканьем шлепалась на горячий песок. Людей-свиней стало больше. Все они кружились в своем смертоносном танце, пытаясь отхватить от жирдяя кусок побольше. Седьмой пытался разглядеть птицу, что отпугивала тварей, но нигде её не видел.
Кумакан схватил цепь человека-свиньи, потянул на себя. Урод забрыкался и завизжал так громко, что у Седьмого заложило уши. Толстяк схватил тварь: глаза-бусинки свиноподобного существа бегали по мордам сородичей, ища помощи, изо рта текла пена вперемежку с кровью.
Голова, торчащая из-под земли, росла и удлинялась. Из лба, из переносицы и из губ тянулись ветки, обтянутые в человеческую кожу. На глазах Седьмого голова превращалась в необъятное дерево. Комок плоти, что швырнул Кумакан, растворился в песке.
Голова скривилась от боли, лицо исказила гримаса страдания. Она открывала-закрывала лягушачий рот, пыталась что-то сказать, но вырывался лишь сдавленный хрип. Наконец голова зажмурила глаза и закричала: