Не твое дело, Тошка. Гони червонцы. Ты тоже на мне паразитируешь. Не физически, а концептуально...
Держи полтинник. Концептуально...
Ложкину пора домой. Виталик идет провожать его до метро.
Ты вот продвинутый весь из себя, а до левитации еще не дошел,провоцирующе говорит Виталик.
Я недостаточно глубоко изучил этот вопрос. А что?
Да так. Есть идейка,скучным голосом сказал Виталик.
Ну-ка, ну-ка, давай...
В сущности просто. Как ты думаешь, по чему ты идешь?
То есть?задумывается Ложкин.По снегу. По асфальту. По земной поверхности.
Вот-вот, все так думают. По поверхности... А на самом деле мы ходим по дну. Земляэто небесное дно. Шельф со сложным рельефом. Поверхностьтам,Виталик указал в небо. Шарик уже исчез.Нужно не взлетать, а всплывать. Ты плавать умеешь? Я нет. А то давно бы уже всплыл.
Ложкин идет, потрясенный.
На станции метро Ложкин пытается пройти в неисправный турникет. Тусклый пластиковый жетон выпадает через окошко возврата. Раз, другой, третий...
Ложкин, сколько раз говорить надо: все турникетыв голове,рявкает Виталик.
И в самом деле, чего это я,смущенно говорит Ложкин и перепрыгивает через турникет. Рассеянно машет рукой, становится на рифленый язык эскалатора и исчезает в светлом зеве метрополитена.
Метрополияэто местность, соединенная ветками метро,говорит зачем-то Виталик и идет в магазин за продуктами.
Теперь ему и самому кажется, что онводолаз, обреченный всю жизнь идти по дну и знать, что на поверхности остался брошенный дом, свет и тепло. А здесьбородатые скелеты кораблей и склизкие щупальца гадов. Уродливые рыбы мертво фосфоресцируют... Какие сокровища, какие жемчуга можно тут отыскать? И кому они могут понадобиться там, наверху? Еще одна загадка, мон ами.
Явление второе
На кухне в окоченевшей позе восседает Крученов. От длительного сидения за рулем он похож на пластмассового летчика, прилагаемого к авиамодели. Еще он похож на памятник Гагарину, когда стоит,ноги чуть согнуты в коленях, руки откинуты назад, словно для прыжка.
Крученов владеет собственным автопарком. У него есть старенький мопед, довоенный мотоцикл, «горбатый» «Запорожец», «Запорожец» «ушастый», 412-й «Москвич», грузовичок с отваливающимся кузовом и «Икарус». Вся эта техника приобретена на свалках. Эти почтенные инвалидычестные трудяги, такие же, как и сам Крученов. Они живут у Крученова во дворе, как в приюте для убогих. Когда Слава Крученов оглаживает твердой ладонью их облупленные бока, инвалиды браво подтягивают отвисшие днища и выражают желание послужить изо всех своих изрядно потрепанных лошадиных сил.
Летом Крученов развозит «дивных» по лесам, где те играют в свои странные игры. Живы, живы еще легенды о призрачном автобусе со странным маршрутом «КарабановоКринн», который смущал умы подмосковных диковатых жителей.
Крученов тоже влюблен в Эштвен. Посему у них с Виталиком странные взаимоотношения. Равнонеудачливые соперники, они опасались друг друга и переполнялись взаимным сочувствием.
Будешь есть?спросил Виталик.
Угу. А где все?
Разбежались.
Виталик готовит обед. Дежурное блюдорис по-индийски.
РИС ПО-ИНДИЙСКИ
В котелке обжаривается фарш, потом лукдо легкого потемнения. Затем туда жерис. Стакан крупы на едока. Подержать в кипящем масле несколько минут. Залить кипятком из расчета: стакан риса на три стакана воды. Закрыть крышкойи на ма-маленький огонь. Через двадцать минут готово.
У Эштвен с Уной концерт в университете. Через неделю,сообщает Крученов. Он клюет носом. Глаза у него красны узорными прожилками.
Я нужен?
Ну да. Я потому и говорю,поясняет Крученов угрюмо.
«Не переживай,хочет сказать Виталик.Что с того, что я пою вместе с ней? Меня она так же мелко видит, как и тебя. Голос у тебя, как из бочки, и слуха нет, но дело ведь не в этом. Ты, как и я, тоже не эльф. Эльфы не водят автобусов...»
Крученов ковырнул дымящийся рис вилкою, мотнул головой и... уснул. Спать сидя ему было не впервойон работал экспедитором сразу в нескольких фирмах и полжизни проводил в разъездах.
Виталик, подумав немного, принес из комнаты плед и накрыл спящего.
...В подъезде возобладают запахи сырые, тяжелые. За окномкак и было обещано Наденькойметель, хотя на самом деле ее нет. И сквозь эту метель тихо дрейфует Квартира в ленивом течении, раздвигая бортами весеннюю грязь, зыбкую и гриппозную. Прямо по курсусмутные очертания далеких земель... И волшебное слово «ХУИО»пылающие буквы пророчества, украшающие иллюминатор.
Человек в костюме программиста. Городская романтика так или иначе связана с ненастьем. Моросящий дождик в конце недели, когда люди спешат с работы навстречу выходному уюту, и ты стоишь на автобусной остановке и вдыхаешь запах мокрых зонтов и машинного выхлопа...
Женщина без костюма. Или босоногие девушки, бегущие под проливным ливнем, безумно счастливые, а потоки по обочинам влекут сиреневые лепестки, и живая изгородь с вкраплениями жасминовых кустов курчавится от влаги, и асфальт под ногами чист и темен, как грозовое небо...Человек в костюме ответственного работника. Или вьюга, захватившая тебя где-нибудь в Останкино, и ты идешь с апельсинами в авоське, а у встречных прохожих такой безмятежный вид, словно наконец они нашли друг друга после долгих мучительных поисков, где он потерял ее имя, а она забыла цвет его глаз, но вьюга, похоронив обглоданный праздниками елочный остов с обрывками золотой фольги, свела их обоих у заснеженного домика для лебедей, где в стороне на льду светится апельсиновая кожура, и можно дыханием согревать тонкие пальцы, уронив в снег маленькую перчатку...
1-й интеллектуал. Ну понесло, ну понесло... А как насчет гололеда на Сухаревке в час пик? Тоже романтика.
Человек в трико. Явление третье.
Явление третье
Михаил Юрьевич Лермонтов в своем очерке «Кавказец» попытался выразить менталитет «человека в бурке». Демонического поручика восхищал образ отставного бывалого вояки, не расстающегося со своими привычками «на гражданке». Такой человек, что называется «знающий жизнь», служит источником разного рода баек и носителем некой натуральной мужской крутизны, перемежающейся странной сентиментальностью. Такое сочетание равно покоряло впечатлительных юношей и восторженных барышень.
Теперь бурок не носят. А жальбурка гораздо эстетичнее камуфляжной «зеленки». Все прочие составляющие «кавказца» дожили до наших дней без существенных изменений. К ним относятся: Кавказ, «злой чечен», погибший товарищ («и билося сердце в груди не одно... когда хоронили мы друга»), утерянная в допризывном отрочестве девушка («соседка есть у них одна...»), а также пылкое сердце под толстой армейской шинелью и некая «таинственная повесть», о которой напрямую не говорят, а лишь издали жгуче намекают.
Имеют место быть и невинные развлечения: напиться в день ВДВ и отлупить чурку или волосатого пацифиста. Чувство превосходства, связанное с сакральным «знанием», открывшимся в определенный «момент истины», порождает легкое презрение к «штафиркам» вообще... И поверх этого всегогустой флер мрачнейшей романтики и слезливой чувствительности.
По части чувствительности эти суровые мужчины стоят на втором местесразу после старых уголовников. Основной ее мотив:
Как в ночи звезды падучий пламень,
Не нужен в мире я...
Или: «Вам не понять». Или: «Давно отверженный блуждал в пустыне мира без приюта».
Очень хочется приюта. Очень хочется преклонить покрытую боевыми шрамами голову на чью-нибудь понимающую грудь...
Москва описываемого времени кишела молодыми людьми в камуфляже. Сколько из них на самом деле побывало в «горячих точках»одному Богу известно. Но все они, словно сошедшие с конвейера, обладали общими особенностями. Во-первых, они умели открывать консервы складными ножами, во вторых, после второй стопки становились угрожающе патетичны.
Отвергающие мирный быт, люди в камуфляже работали в охране, в МЧС или занимались спелеологией. Были среди них и «диггеры»обитатели московских катакомб. И всякие другие экстремалы тоже были.