Я просто спросил. Сказал Волков.
Ты никого и ничего не делал просто. Усмехнулся Роха. Дури вон этих простаков ротмистров, а я-то тебя десять лет уже знаю. Ещё с южных компаний.
Всё это он говорил ещё и при Сыче, который слышал весь их разговор.
Прикусил бы ты язык, Скарафаджо, зло сказал кавалер. Болтаешь, как баба.
Я нем, как могила. Только хотел бы знать, что мне делать?
Я тебе всё сказал, завтра займись постройкой бараков.
Как прикажешь, Яро, как прикажешь.
Господин мой, в свете дверного проёма стояла Брунхильда, господин мой, идите уже домой.
Чего тебе неймётся, Яро? Чего ты всё ищешь, ведь у тебя всё есть для счастья. И холопы, и баба, и деньги. А ты опять что-то затеваешь. Я бы на твоём месте
На моём месте?.. Займись бараками, дурак, зло сказал Волков, повернулся и пошёл на свет открытой двери.
Глава 3
Он поздно лег, да ещё и долго любил Брунхильду, всё никак не мог насладиться ею. А она сама ещё вставала из кровати и голой ходила за водой, да всё при свечах, как тут остановиться? В общем, встал он, когда пришёл Ёган, сел у очага и стал говорить с Брунхильдой, которая встала ещё с петухами. Встал, когда услышал, как Ёган жалуется:
Корову задрали волки. За неё деньги плачены, мужик плачет, без молока детей волк оставил.
Дай поспать господину, шипит на него красавица. Чего уж теперь плакать, чего господина будить, корову-то волк не вернёт.
У кого волк задрал корову? Встал с постели Волков.
Ну, разбудил, дурень, злилась Брунхильда.
Господин, у мужика вашего, Михеля, сразу стал объяснять ситуацию Ёган, вчера заблудилась корова, убежала от пастуха, сегодня мужики пошли искатьнашили в овраге погрызенную.
За Бертье посылал? Морщился Волков, он пришёл и сел за стол босой, только в нижней одежде.
Нет, сначала вам решил доложить.
Вот и дурень, шёл бы к Бертье, чего господина всякой ерундой беспокоить. Бурчит Брунхильда, ставя на стол перед кавалером таз с тёплой водой.
Скажи Максимилиану, что бы к Бертье ехал, говорит Волков, пусть тот сюда приедет, нужно это дело с волками закончить.
Ёган ушёл, а Брунхильда подошла к кавалеру сзади, обняла своими сильными руками, зашептала в ухо:
Чуть не убили вы меня вчера, едва жива осталась. Так меня трясли, что у меня дух перехватывало. Думала, задохнусь.
Она поцеловала его в щёку, а он поцеловал ей руку.
Пока мылся и завтракал, приехал Бертье, позвал двух своих людей из солдат, что были всегда с ним на охотах, стали готовить собак. Лай стоял на весь двор, собаки взволновались, чуяли дело. Как кавалер закончил, так и поехали.
Господи, хоть отдохнули бы, говорила Брунхильда, стоя на пороге.
Но он её только улыбался в ответ, даже не прикоснулся. На людях не нужно этого.
Волков, Бертье, Максимилиан и Ёган верхом, псари пешие, Бертье и Максимилиан с арбалетами.
Ехали недолго, за Эшбахтом, на запад и вверх, потянулся длинный овраг, так вдоль него и поехали. И получаса не прошло, как Ёган указал рукой на густые заросли барбариса под холмом:
Кажись, там.
Так и было, там два мужика рубили топором то, что волки не догрызли, складывали мясо в мешки. Бертье с псарями сразу взялись за дело, псари с собаками полезли в кусты да в овраги, Бертье заехал на ближайший холм осмотреться.
Мужики, завидев господина, бросили своё дело, кланялись.
Чья? Коротко спросил кавалер.
Моя, господин, сказал тот, что был постарше.
Я тебе корову дал, чтобы ты молоком детей своих подкормил, а ты прозевал её. Угробил.
Господин, мужик перепугался, даже протянул руку к Ёгану, никак не я, вот и управляющий соврать не даст, я вчерась весь день канаву на болте капал. Барщину тянул.
Да не он это, сказал Ёган, это пастух-олух корову потерял.
Ты мнеВолков обратился к мужику, пальцем на него указывая, вырезку мне домой принеси, если волки её не сгрызли.
Не сгрызли, господин, вымя да требуху поели, мясо не трогали, говорил мужик, кивая, принесу вам, принесу.
Ёган.
Да, господин.
Коли мужик не виновен, дай ему денег, пусть новую корову себе купит.
Ох, спасибо, господин, ох, спасибо, оба мужика стали кланяться.
В долг ему дай, произнёс кавалер с ухмылкой, то, что им на дармовщину даётся, они не берегут.
Господин, так разве то мы? Сразу скисли мужики.
Он не слушал их, он говорил Ёгану:
Сычу скажи, пусть пастуху плетей даст.
Я и сам ему всыплю с удовольствием. Обещал Ёган. Не спущу дураку ущерба.
Только не злобствуй, десяти плетей хватит.
Ну, не злобствовать, так не злобствовать, хотя я бы больше ему дал. Уж больно не расторопны они тут, больно ленивы, спустя рукава всё делают, без боязни.
Не злобствуй, говорю, чтобы не свалился он потом в горячке.
Как пожелаете.
Кавалер, кирнул один из псарей, тот, что залез в самую гущу кустов, собачки, кажись, след берут.
Так берут или тебе кажется? В ответ кричал ему Бертье.
Берут, берут. Отвечал псарь.
Ну, пускай.
Пускаю.
Собаки пошли резво, с задорным лаем, так, что псари едва за ними поспевали, да и Волков, Бертье и Максимилиан тоже, хотя были верхом. Собаки кидались и в овраги, и в кусты, а люди должны были обходить и объезжать препятствия.
От такой езды, то в овраг, то из него, когда всё время нужно вставать в стременах, у кавалера вскоре заныла нога. Но что делать, просить собак бежать помедленнее? Или просить псарей придерживать. Нет, позориться перед более молодым Бертье и совсем юным Максимилианом он не желал, злился и на псарей, и на дурных собак, но терпел и ехал.
А собаки след держали крепко, кое-где они петляли, конечно, но не оттого, что теряли след, а от того, что волки бродили кругами.
И вели их собаки на запад, шли южнее большого поля, которое кавалер отдал под пашни солдатам Бертье и Рене, отчего теперь это поле все называли солдатским. Они проехали все белые мазанки, в которых селились солдаты, и ехали всё дальше на запад.
Тут пошли совсем крутые холмы и овраги им под стать, в такой заедешьтак не выедешь потом. Еще тяжелее стало Волкову. Уже второй час такой езды пошёл, он был чернее тучи.
Он был уже готов остановиться, до границ его владений оставалось всего ничего, как вдруг собаки престали лаять. Волков остановил коня и дух перевёл, обрадовался, что, наконец, нагнали волков, а Бертье и говорит расстроенно:
Неужто потеряли.
След? Спрашивает кавалер.
След, след, говорит Бертье и кричит: Клаус, Фольф, что там?
Потеряли, вместе отвечают ему псари.
Собаки кидаются все из стороны в сторону, нюхают, нюхают, убежали в кусты, вернулись тут же, одна из собак так просто взяла и легла. Мол, всё, надоело. Нет следа. И остальные стали присаживаться. Сидят, языки высунули, дышат. Сразу тихо стало без их лая. А Волков молчал и думал, кого бы ему убить. Почти два часа пытки закончились вот так вот! Чёртовы собаки, лучше бы вообще не брали следа.
А Максимилиан тем временем заехал на самый близкий холм и, оглядевшись с него, крикнул:
Кавалер, тут тропинка на север ведёт.
Волкову страшно не хотелось ему отвечать, ему хотелось раздавить чьё-нибудь горло, но не отвечать было бы невежливо:
Эта тропинка ведёт к дому монаха, здешнего отшельника, святого человека.
Кавалер, а можно мне к нему съездить? Кричал Максимилиан с горы. Всё равно пока никуда не едем.
Верно, вдруг поддержал юношу Гаэтан Бертье. Если он тут живёт, может, знает, где у этих зверей тут лежбища. Давайте съездим, кавалер.
Волков ему не ответил, развернул коня на север, дал шпоры и поехал к дому монаха. Бертье тоже повернул коня. Псари и собаки пошли за ними.
Это был никак не дом, так, лачуга из орешника, обмазанного глиной. Окон нет, только глиняная труба дымохода.
Тёплая ещё, сказал один из псарей, потрогав трубу, что выходила из стены.
На солнце нагрелась, ответил ему другой.
Максимилиан спрыгнул с лошади подошёл к двери.
Замок. Нет его дома.
Волков и так это понял, он сразу приметил крепкий, но ржавый замок на дверях. Нужно было уезжать, нога продолжала болеть. Собаки, почуяв отдых, развалились на земле. А Максимилиан пошёл вокруг дома. Волков ждал и уже думал, что выскажет юноше что-нибудь с раздражением, но тот вышел с другой стороны дома и сказал: