Она вздохнула, посмотрела на Дамяна, потом на Ефимию, и снова перевела взгляд на Дамяна.
А если ей и вправду было пророчество, так упадок силвполне обычная реакция. Поэтому ей нужно что-нибудь подкрепляющее, куриный бульон, например, или вино с молоком и медом. Или
Спать хочу, сказала Ефимия, отворачиваясь к стенке. Ей надоела вся эта возня вокруг. Идите все.
Ты, Дамян, иди, сказала Татьяна, горестно вздохнув. Поздно уже. А я с ней посижу. Может, ей что нужно будет
И ты иди, Ефимия заворочалась в постели, умащиваясь поудобнее. Если что, я Наталию кликну.
Наталии пока что нету дома, Татьяна снова вздохнула, как будто факт отсутствия соседки Ефимии наполнил ее душу печалью. Я подожду ее прихода.
Ну, ладно, отозвался Дамян нехотя. Но, если что, зовите.
Он ушел, попрощавшись. Татьяна, вздыхая, прислушивалась к его шагам.
Хороший он парень, сказала она, когда звук шагов Дамяна стих. Повезло тебе.
Ефимия промолчала. Она не считала, что ей с Дамяном так уж повезло. Кроме того, она не расположена была к разговорам. У старости, как и у болезни, есть свои преимущества: можно вести себя невежливо, можно делать вид, что не слышишь или не понимаешь элементарных вещей, и тебя не сочтут грубой.
Только не спи пока, Ефимия, дело есть, продолжала Татьяна. Я при Дамяне не хотела говорить. Не спишь?
Ефимия развернулась к Татьяне лицом.
Ну? сердито спросила она. Учить меня будешь чему? Как лучше предсказывать?
Этому не учат, Татьяна снова вздохнула. Это или приходит, или не приходит, как само хочет. Там просто один человек хочет тебя видеть.
Ефимия от неожиданности села.
Пятьдесят лет назад она схоронила своего последнего мужа, и с тех пор жила одиноко, ни с кем особо не сближаясь. Все мало-мальски знакомые Ефимии и соседи остались в далекой северной Серебрянке, и вряд ли кто выбрался в столицу, да еще и явился навестить ее, Ефимию, да еще и ночью. Подруги ее юности, ее родственникивсе умерли давным-давно, потомков у нее не было. Был, правда, правнучатый племянник, но уж он-то никогда не захотел бы видеть Ефимию ни в каком качестве, потому что правнучатым Ефимии племянником, правнуком ее младшей сестры был преподобный Астафий, глава бичующей церкви Межгорья и яростный ненавистник колдовства.
Кто? хрипло спросила она. Мелькнула мысль о горянке и ее родственнице, Хильде; может быть, женщине захотелось узнать о колдуньях побольше? Но эту мысль Ефимия отмела, как неправдоподобную.
Молодой такой, не старше Дамяна, ответила Татьяна. Красивый. Он в сумерках перелез через забор квартала со стороны нашего огорода. Себя не назвал. Сказал, что у него дело есть к старой Ефимии. Что он ездил в Серебрянку, чтобы увидеться с тобой, но тебя уже увезли
А сейчас он где?
Сидит у меня дома. Я его в чулан запрятала, чтобы на него Степан ненароком не наткнулся, безмятежно отозвалась Татьяна.
Степан был монах, приставленный к Татьяне.
Так привести?
Ефимия кивнула.
11.
Пока Татьяна бегала за гостем, Ефимия встала, оделась, заварила свежего чаю. Усталость прошла, Ефимия чувствовала небывалый вот уже много лет подъем сил. И снова, как давеча, внутри живота полз холодок подступающего предсказания, подбирался к сердцу, а потом выше, к горлу. Лицо юноши из свиты королевичей снова встало перед глазами, заслоняя привычные предметыпечь, кушетку, небрежно застеленную, старое продавленное кресло, стол, зеленый чайник, глиняные кружки
И совсем Ефимия не удивилась, когда, запыхавшаяся и раскрасневшаяся от мороза, и очень похорошевшая Татьяна ввела в комнатушку того самого юношу и торжественно объявила:
Вот он!..
И предсказание прорвалось.
Всегда второй, сказала Ефимия не своим, а глубоким и грудным, молодым голосом. Всегда в тени. Но всегда рядом. Слишком поздно оцененная преданность, слишком поздно услышанное сердце. Она полюбит тебя, но только после твоей смерти.
Кто? испуганно спросил юноша.
Королева, ответила Ефимия и села на пол. Предсказание отпустило, а в животе словно бы разгорелся пожар.
Какая королева? спросил юноша, слегка заикаясь. Мариам?
Не знаю, пропыхтела Ефимия, ушло уже предсказание Да помогите же мне встать!
Татьяна, глаза которой округлились, а с лица исчезло кислое выражение, бросилась к Ефимии. Но парень оказался проворнее. Он не поднялон сгреб Ефимию в охапку и осторожно усадил в кресло. В его серых глазах стоял испуг.
Не надо было тебе этого слышать, с тоской и досадой сказала Ефимия. Что толку от этих ваших предсказаний, только людей пугают
Татьяна закивала, и углы ее губ опустились, вернув кислое выражение лицу.
Ну, убедилась? проворчала Ефимия. Веришь теперь, что днем то же было?
Татьяна молча кивнула. Глаза ее, все еще округлившиеся, смотрели на Ефимию с восторгом и некоторой боязнью.
Юноша кашлянул.
Я это я не вовремя, наверное Но мне надо бы переговорить с тетушкой Ефимией И наедине, если можно.
А если нельзя? ворчливо осведомилась Ефимия. Она все еще досадовала на себя, и на предсказание, и даже на Татьяну.
Тогда я уйду, не поговорив, сказал юноша. Ты не обижайся только, девушка, но мне было строго велено повернулся он к Татьяне. Ефимия теперь лишь рассмотрела его как следует, прежде она видела одно лицо, теперь в глаза ей бросились и высокий рост, и широкий разворот плеч, и сильные красивые руки, и внутреннюю собранность при внешней расслабленности, какой отличаются кошки и воины.
Я тебя на крыльце подожду, провожу потом. Чтоб монахи не заметили, сказала Татьяна, бросив на юношу косой взгляд и закрасневшись, и от того хорошея.
Иди домой, велела Ефимия. Монахи спят уж давно, третий сон видят. А на улице мороз.
Кокетливо дернув плечикоми откуда что взялось в этой тощей некрасивой девице! Татьяна снова искоса взглянула на юношу и убежала.
Вертихвостка! пробурчала Ефимия беззлобно.
12.
Меня зовут Балк, я сотник королевича Марка, сказал юноша, когда остался с Ефимией наедине.
Да погоди, сядь, дай отдышаться! Чаю вот тебе налью, махнула Ефимия левой рукой, правой пытаясь поднять чайник. Тяжелый чайник не поднимался.
Балк перехватил чайник у Ефимии, наполнил две кружки, ей и себе, присел на краешек кушетки.
Балк, говоришь? переспросила Ефимия, прихлебывая чай. Чай был слишком крепок, и она отставила кружку в сторонку. Имя не наше какое-то. Чужеземец?
Впрочем, лет сто назад стало принято в Межгорье давать имена детям не по святцам, как то было ранее, а придумывать новые, короткие, чтоб не требовали сокращения. Священники протестовали, конечно, но, бывало, и соглашались с родителями. И появились всякие разные Ланы, Яны, Рины. Балков, однако, Ефимия еще не встречала.
Нет, я из Маковеевки, ответил Балк, покачав головой. Это у отца соратник был и побратим, из Балкиса, меня в его честь Балком назвали.
Из Маковеевки, говоришь? Ефимия прищурилась. Маковеевка была в нескольких километрах от Серебрянки, и Ефимии не раз приходилось принимать там роды. Возможно, и этому молодцу первый шлепок достался от ее умелой руки. Из Маковеевки повторила она задумчиво. И добавила:Знаю. Ты стражника Ивана и жены его Евдокии старший сын. Тебя я не принимала, а вот всех прочих, то есть братьев и сестер твоих
Точно, выдохнул с облегчением Балк и заерзал, усаживаясь поудобнее. Ефимия даже слегка огорчилась: ожидаемая ею тайна обернулась пустышкой, просто дружеским визитом земляка. Хотязачем тогда было отсылать Татьяну, если дело только в передаче дружеских приветов? Нет, дело в чем-то ином, в чем-то серьезном. К ней, к Ефимии, юноша обратился просто потому, что она его землячка, слышал о ней, может быть, даже и видел в один из ее профессиональных визитов в это многодетное семейство. Ефимия тоже села удобнее и спросила:
Ну, как там Иван с Евдокиею? Там у тебя младшая сестричка на подходе была, когда меня сюда пригласили.
Да, родилась, как раз когда я их навещал, кивнул Балк. Я к ним завернул по дороге в Серебрянку, на полдня всего. Этой осенью. Когда к тебе ехал, тетушка Ефимия. У меня к тебе письмо.