Чтоб дочь князя Варгиза пряталась от каких-то там шаваб, тьфу!.. проворчал Джоджо.
Я и не собираюсь прятаться, возразила Аник. И ваши люди должны понимать, что если мы встречаемся с Утой открыто, то, значит, нам нечего скрывать, правда?
Не знаю, пожала плечами маленькая Берта, может быть.
«Ведьма, надо же, придумали какое! думала Аник, дожидаясь Уту. Нет, они и правда странные, эти шаваб.»
5.
Ута обрадовалась, увидев Аник, и потащила ее в укромный уголок в садикетам, среди кустов роз, стояла скамеечка. За те несколько недель, что подруги не виделись, Ута успела загореть, похудеть и вытянутьсяюбка стала ей коротковата и высоко открывала лодыжки. И глаза у нее были другие, не такие, как в крепостиусталые и грустные.
Сначала девочки посплетничалии в крепости, и в поселке случилось много нового, и общих знакомых было достаточно. Самой важной новостью было обручение Арвик и Горди, и девочки всласть наболтались о том, какое это счастье для родителей девушки, уже не надеявшихся на замужество дочери, да и Горди, потерявшему руку, трудно было бы найти себе жену лучше, мало кто согласился бы иметь мужа-калеку.
Когда эта тема была исчерпана, Аник приступила к самому главному.
Отец посылает меня в школу, сказала она. В монастырь святой Шушан, там его сестра настоятельницей. Мне нужна спутница, женщина для услуг Нет, ты не думай, я просто хотела бы, чтобы ты поехала со мной, я все равно все буду делать сама, но для других ты называлась бы служанкой, а для меня по-прежнему оставалась подругой, затараторила она, увидев, как нахмурилась Ута. А ты бы тоже смогла там чему-нибудь научиться, и мне было бы не так одиноко
Да нет, с досадой отозвалась Ута, я не поэтому. В конце концов, какая разница, как тебя называют, главное, как ты сама себя чувствуешь, правда? И как к тебе относятся люди, которых ты уважаешь или любишь. А работаона работа и есть, позорно только безделье.
Моя мама тоже так говорила, обрадовалась Аник, так поедешь?
Я себе не хозяйка, сказала грустно Ута, а мои родители меня не отпустят. Мой отецну, он очень против того, чтобы я общалась с горцами.
Но это же женский монастырь, мужчин там не будет! возразила Аник.
Ты не понялане с вашими мужчинами, а с вашим народом, с горцами, и с горянками, и с тобой тоже. Он говорит, что мы разной крови, и что об этом нельзя забывать.
Никто тебе не предлагает забыть, что тышаваб, сказала Аник слегка обижено. И никто не собирается делать из тебя горскую девушку.
Да я не про то с досадой произнесла Ута. Он говоритты не обижайся толькочто горцы презирают шаваб, и что нельзя общаться с теми, кто ставит тебя ниже себя.
Ты тоже так думаешь? зло спросила Аник. Все прежние ее споры вспомнились дочери князя, и она почти уже пожалела, что предложила Уте поехать вместе с нею.
Нет, конечно, улыбнулась Ута, и стала похожа на прежнюю, мудрую и веселую девочку, какой она была в крепости. Меня уважает твой народ, как не уважает мой собственный. И Хильду тоже уважалиа разве она не была шаваб? Если же некоторые глупые люди и пытаются мне показать, что я хуже их, потому что яшаваб, а они горцытак эти люди уже довольно наказаны Богом своей глупостью, и я не обращаю на них внимания. Но мой отеця не могу ему объяснить всего этого, потому что я-то для негоребенок несмышленый, которому расти и расти.
Ну, ладно, а что скажет твой отец, если мой отец заплатит ему? Как бы за работу, которую ты будешь выполнять?
Еще того хуже! испугалась Ута. Тогда уж точно мой отец запретит мне даже и видеться с тобой.
Аник помолчала, подумалаи рассказала подруге о том, что она услышала от маленькой Берты. Ута слушала с испугом.
Кто тебе все это сказал? спросила она, когда Аник замолчала.
Не важно. Я обещала не выдавать этого человека даже и тебе.
Ута приложила ладони к горящим багровым румянцем щекам.
Вай мэ! сказала она, так что Аник не выдержала и прыснула: Ута говорила совсем как горянка, если они так решили, переубедить их будет трудно, совсем почти невозможно
Ну, не преувеличивай! Аник недоверчиво хмыкнула. Твоя совесть чиста, и ты можешь не обращать внимания на все эти сплетни. Поговорят и перестанут.
Ты не знаешь, о чем говоришь, возразила расстроенная Ута. Ты не знаешь мой народ, и чем заканчиваются такие сплетни, ты тоже не знаешь. Это пятно останется на мне на всю жизнь, даже если я перестану лечить людей, вообще никогда и ни к кому не подойду с такой целью, а я не смогу этого сделать, я не могу видеть, как человек мучается, если я знаю, что могу ему помочь Меня сожгут, как сожгли Большую Берту, как хотели сжечь Хильду, когда она бежала из поселка в крепость
До Аник доходили слухи о том, что шаваб иногда жгли живых людей, но она считала эти слухи пустыми выдумками, какие рассказывают глупые старухи, чтобы попугать непослушных детей. Но теперь, увидев неподдельный ужас в глазах Уты, она подумала, что, должно быть, что-то в этих выдумках было правдой.
Неужели шаваб станут жечь живого человека? недоверчиво спросила она.
Если я ошибусь, или если лечение не поможетраз уж начали говорить такое, то скажут еще и еще, а потом кто-нибудь придумает, что видел, как я летала на метле, или заговаривала воду в колодце, или еще что-нибудь, с тоской произнесла Ута. А если я откажусь кого-то лечить, то будет еще хужеменя обвинят в злом умысле, все ведь уже знают, что я лекарка, и обращаются ко мне за помощьюа я-то, дура, не могла понять, почему на меня так косятся женщины в поселке, и почему пастор не здоровается ни со мной, ни с моей матерью
Все равно я не верю, что твои соплеменники решатся на такое. Ведь есть же князь, он не позволит!
Два года назад в Зеленой Долинетак называется поселок на землях князя Гургенасожгли Большую Берту, а она тоже была ученицей Анны, как и я. И князь Гурген ничего не мог сделать, ничем не мог ей помочь. Разве ты не знаешь, что даже верховный князь не вмешивается во внутренние дела шаваб, а сжечь ведьмуили ту, которую считают ведьмойэто уж очень внутреннее дело Я поеду с тобой, Аник, даже если мне придется бежать из дома. Я поеду с тобой, но мне придется навсегда остаться с твоим народом, как это сделала Хильда, понимаешь?
Поехали прямо сейчас, предложила Аник, сядешь вместе со мной на мою кобылу, и поехали!
Ута покачала головой:
Нет, Аник. Мне нужно помочь родителям управиться с жатвой, и с матерью нужно поговорить. Я думаю, ни сегодня, ни завтра меня жечь не будут, усмехнулась она грустно, пока еще никто из тех, кого я лечила, не умер. Когда ты собираешься ехать?
Не знаю, сказала Аник, не раньше праздника Успения. Мать Проклея писала, что на лето все ученицы разъехались, и соберутся только осенью.
До Успения не так много времени, а мне лучше приехать в крепость как можно позже. Если я уеду сейчас, Бог его знает, что наши кумушки придумаютмогут и заявиться за мной в крепость, потребовать моей выдачи. Боюсь, тогда они решат, что уж точно яведьма.
6.
Стемнело, и Аник заторопилась домой. Джоджо ожидал ее с зажженным уже факелом. Почти весь путь до крепости они проделали в молчании.
Лошади осторожно ступали по едва различимой в неверном свете факела дороге. Это были горские лошади, хоть и не очень хороших статей, а горская лошадь тем и славится, что видит даже и при свете звезд, и не боится темноты. Еще про горских лошадей говорят, что у них на копытах пальцыпальцев, конечно, нет, но горская лошадь может пройти в таком месте, где и человек, не привычный к горам, пути не найдет.
По сторонам дороги звенели цикады, успокаивая и обещая мирную ночь после трудового дня. Пахло сеном и травами. И Аник не верилось в те ужасы, о которых рассказала ей Ута.
Но на повороте дороги на Красную гору Аник все-таки спросила:
Джоджо, а это правда, что шаваб могут сжечь живого человека?
Говорят, ответил Джоджо, помолчав. Сам я не видел, не знаю, ноговорят.
Но это же ужасно! воскликнула Аник, они же люди, это же Хуже каптаров!
Вэ, дочь князя, онииспуганные люди, а когда человек боится, страшнее, чем он, твари не найдешь. Если к тому же ума у него маловато, то Джоджо не договорил.