Когда мы сели за стол, пустой стул Хелен омрачил пространство, так что Мэри попросила Уикса убрать его.
Это слишком напоминает призрак Банко, весело шепнула она.
Кстати, о призраках, обратился ко мне Джим. Я слышал, что трудящиеся просили губернатора помиловать Залнича.
Слишком много для них, ответил я. Уж если кто и заслуживает петли, так это он.
Я знаю, но рабочее движение сильно, и, учитывая социальные проблемы в обществе, даже более могущественные люди, чем губернатор Фэллон, сочли бы целесообразным отпустить Залнича.
Кто этот Залнич? Не думаю, что встречала этого джентльмена, спросила Мэри.
Это русский, который считается главарем банды, взорвавшей пароходную пристань в 1915, объяснил я.
Ты хочешь сказать, что его так и не повесили?
Да! ответил Джим. И даже хуже: боюсь, он будет помилован.
Неужто? усомнился я.
Это так! Я почти уверен! Хоть Фэллон и американец, но все-таки в первую очередь он рабочий. Да и они угрожали ему так же, как и мне: мол, если Залнич не выйдет на свободу, то они пойдут на все. Думаю, Фэллон боится их, если не физически, то политически. Он ведь хочет переизбрания.
Джим помогал обвинению в процессе нал Залничем. На самом деле, это Джим приложил все усилия, чтобы отправить этого русского в тюрьму. В то же самое время Джим получал множество писем с угрозами как и всякий американец, осуждавший немцев еще до того, как мы вступили в войну. Конечно, это ни к чему не привело, и вскоре общественность не обращала никакого внимания на это дело. Залнич отправился в тюрьму, но его товарищи неустанно трудились над его освобождением. Пользуясь страхом перед большевиками, рабочие смогли оказать влияние на губернатора.
Уикс унес суп и принес жаркое, когда появилась Энни. Девушка была испугана и зла.
Мистер Фельдерсон?
Энни, что случилось? отозвался Джим.
Сэр, вы сможете подняться наверх?
Мэри встала со своего места.
Джим, я подымусь, сказала она.
Но она хотела видеть мистера Фельдерсона, как-то резковато сказала Энни.
Да, вы двое лучше останьтесь и развлеките друг друга, решил Джим. Баппс, разрежь мясо на порции!
Если резать будет Баппс, то наверняка будет весело, рассмеялась Мэри.
Джим ушел, а я занял его место. Есть одна вещь, которая удается мне много хуже, чем другим разрезание мяса. У меня дома это происходит еще на кухне, а вот Джим гордится тем, как ловко у него получается разделать птицу, и потому настаивает на том, чтобы ее подавали к столу целиком.
Что у нас сегодня? спросила Мэри в то время, как я примеривался к решению своей задачи.
Жареная утка, ответил я, пытаясь не выдавать волнения.
Баппс, погоди Уикс подстелет клеенку, а я возьму зонтик.
Не умничай, заявил я, хватаясь за нож. Просто смотри! Я наблюдал за тем, как Джим разделывает птицу, и теперь знаю, как это делается!
Я атаковал спину утки, но вилка сорвалась со скользкого бока и разбрызгала всю подливку.
Смотрю, хмыкнула Мэри.
Ну, ты же хотела немного подливки, не так ли?
Да, но только на тарелке.
В следующий раз я осторожно поместил вилку точно по центру грудки, и мягко надавил теперь я вроде как приноровился, но эта тварь выскочила из тарелки.
Да она еще жива! приходя в ярость, воскликнул я.
Если ты позволишь, я нарежу ее, предложила Мэри.
Тогда вперед! ответил я, уступая ей место. Она легко и ловко отделила ноги, и затем раскромсала всю птицу это можно объяснить только тем, что утка уже была подготовлена к разделке.
До нас долетели какие-то отзвуки со стороны лестницы: препирательства, хлопанье дверью и торопливые шаги. Затем в комнату ворвалась Хелен. Она была одета для выхода и яростно втыкала заколку в шляпку.
Уоррен, заберешь меня домой? спросила она.
Мэри обернулась к ней.
Хелен, что случилось?
Ох, я не могу больше оставаться здесь. Ни минуты. Довольно тяжело находиться в одном доме с человеком, которого ненавидишь, ну, а когда муж подкупает слуг, чтобы те шпионили за тобой, не спуская глаз как будто бы ты полоумная...
Ее глаза сверкали. Мэри взяла руки Хелен в свои и попыталась успокоить ее.
Хелен, дорогая, ты не представляешь, насколько это смешно. Никто не шпионит за тобой.
Хелен вырвалась из ее объятий.
Так значит, ты за него! Вы все против меня, я знаю это! Уоррен привел тебя сюда только затем, чтобы ты уговаривала меня остаться с мужем. Ну, я не собираюсь этого делать, понятно? Не собираюсь! Я ненавижу его! Я бы его убила! Уоррен, если ты не отвезешь меня домой, то я уйду одна! она была практически в истерике.
А ты подумала, что будет с матерью? спросил я. Она не знает о твоей ссоре с Джимом. Если она узнает, что ты собираешься разводиться, то это может убить ее. Ты же знаешь, насколько она слаба.
Я услышал тяжелые шаги Джима, спускавшегося по лестнице.
Мэри, я могу остановиться у тебя? в глазах Хелен стояли слезы; казалось, что она уже на краю.
Конечно, моя сладкая! ответила Мэри, поцеловав ее и уводя в гостиную. Пройдем сюда, и ты приляжешь, а я пока соберу вещи.
Когда Хелен выходила из комнаты, вошел Джим. Мэри повернулась к нам, и обвела нас взглядом, прошептав: «Все мужчины скоты». Пока она подымалась наверх, Джим наблюдал за ней. Его лицо вновь стало насуплено.
Догадываюсь, что мы такие, но вот никак не пойму, почему и как.
Я похлопал его по плечу и пошел за своей курткой. Понимал он это или нет, но я точно знал, что Хелен больше к нему не вернется.
Я вышел к машине и зажег огни. Бледная луна проплывала по усеянному облаками небу. Мягкий лунный свет придавал какое-то очарование дому и саду. Все это очень контрастировало с противной ссорой внутри дома, так что красота только усиливалась на таком фоне. Снаружи царила такая ночь, что, казалось, весь мир должен утопать в любви. Сама природа велела любить. Но все же тысячи мужчин и женщин забывают обо всем, кроме их мелких разногласий, и ради того, чтобы навредить друг другу, поворачиваются спиной к окружающей их красоте.
Когда Хелен и Мэри вышли из дому, я влез в машину, бормоча про себя: «Будьте прокляты мужчины, будьте прокляты женщины, будь проклято все оно!»
Глава IV. Произошло худшее
На следующее утро я опоздал в офис, ведь, вернувшись к Джиму, я допоздна говорил с ним. Кажется, когда я велел Уиксу попросить Энни побыть с Хелен, мои слова были поняты слишком буквально: когда сестра велела служанке уйти, она отказалась, сославшись на то, что «мистер Фельдерсон велел остаться». Это разожгло ссору.
Уходя от Джима, я слышал, как он ходит по своей комнате взад и вперед, один раз ночью я слышал, как хлопнула его дверь. Решив, что, возможно, ему необходимо мое общество, я подошел к его двери и постучался. Джим расшнуровывал ботинки; он пояснил, что, будучи не в силах заснуть, он выходил прогуляться. Часы на каминной полке показывали половину пятого.
Несмотря на бессонную ночь, он спустился, как обычно, в девять утра. Когда я зашел в его кабинет, на его лице не было ни следа усталости.
Что нового? поинтересовался я.
Это может быть интересным, он указал на передовицу в утренней газете.
Залнич освобожден. Губернатор Фэллон помиловал человека, причастного к взрыву пирса.
После освобождения узник выдвинул обвинение против лиц, заключивших его под стражу.
Я быстро просмотрел длинную статью. Один из абзацев привлек мое внимание. В нем цитировалось «заявление» Залнича перед газетчиками.
«Те, кто ответственны за мой арест, могут пожалеть, что я добился правосудия. Я не успокоюсь до тех пор, пока рабочий класс не узнает, до какой степени можно извратить законы в этой стране. Я пробужу рабочий люд, и они свергнут тех власть имущих, которые лишают их прав и свобод. Я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу, как наказаны те, кто притеснял меня и сотни подобных мне людей. Ни деньги, ни высокое положение не помогут им уйти от возмездия».
Кажется, наш друг собирается много хлопотать, прокомментировал я, прочитав вслух этот пассаж.
«Отмщение - за мной, говорит Залнич», дочитал я статью.
Джим моргнул.