Я возобновил стуки. Вдруг одна из дверей на лестнице тихонько приотворилась и чей-то нос тревожно выглянул из-за двери. Я бросился к этим дверям Но дверь моментально захлопнулась. За дверью раздался возглас ужаса и дверь стали запирать на ключ, на цепочку, на какие-то крючки и затворы. По-видимому, я был действительно страшен, со своим перекошенным лицом, без шапки, без сапога, в какой-то детской курточке.
Я терялся. Я не знал, что делать!.. Спуститься вниз?.. Позвать полицию? Но я был в таком виде! Да к тому же я не хотел вмешивать полицию. В такой торжественный день и вдруг полиция спасает того Холмса, который на тысячу голов выше полиции всего мира! Я стал осматривать дверь и вдруг увидал, что она заколочена снаружи несколькими крупными гвоздями. Их можно было выдернуть. Но чем? Я стоял и беспомощно озирался вокруг себя. Вдруг внимание мое было привлечено каким-то мешком, который лежал на площадке лестницы. На мешке была записка. Я схватил ее и с изумлением прочитал: «Доктору Ватсону». Текст записки был следующий: «Многоуважаемый доктор! Предвидя затруднения, которые вы, вероятно, испытаете, если пожелаете проникнуть к уважаемому юбилярумы великодушно предоставляем вам необходимые инструменты. Передайте наше искреннее поздравление маэстро. Мы были у него сегодня, но, к сожалению, некоторые обстоятельства помешали нам лично поздравить его и пожать его честную руку». Следовали подписите же, что и в записке, полученной мною сегодня утром.
Я принялся за дело. Медлить было невозможно. Надо было поспеть все уладить до приезда депутации. Я работал так, что моментально стер себе руки до крови. Но я не обращал внимания, выворачивал гвоздь за гвоздем. Наконец, дверь открылась. Но боже мой! Что это?.. Вся прихожая была перевернута вверх дном. Огромный шкап был придвинут к дверям кабинета Холмса. Дверцы шкапа были открыты настежь. Он был пуст. В углу на стуле сидела какая-то странная фигура в белых панталонах. Головы не было видно, рук тоже. Фигура не двигалась. Я выхватил револьвер и, протянув его перед собой, медленно стал подходить.
Вдруг мне показалось, что белые штаны стали дрыгать. Я невольно отскочил. Послышалось какое-то мычание. Я постоял. Потом решительно подошел к мычащей фигуре и увидал, что передо мной женщина, юбка которой была поднята на голову и завязана выше головы веревкой. Я быстро развязал веревку, обдернул юбку и увидал почтенную Алису Кембридж, экономку Холмса, полумертвую от ужаса, с завязанным ртом и руками Я освободил почтенную даму Она, по-видимому, узнала меня, но, не говоря ни слова, немедленно ударилась в истерику. Боже мой! я, доктор, такой истерики никогда не наблюдал в своей практике! Лекарств у меня под рукой не былоприходилось действовать внушением. Я рявкнул на нее со всей яростью, какую только мог проявить, крепко тряхнул ее, даже, признаться, слегка треснул ее по шее. И она успокоилась.
Всхлипывая и дрожа всем телом, она стала рассказывать мне, что в шесть часов она услышала звонок, открыла дверьи немедленно ей в нос бросили какого-то порошку, от которого она сейчас же лишилась сознания. Больше она ничего не помнила.
Увидев беспорядок в прихожей, пустой шкаф, переменивший свое обычное место, она всплеснула руками и хлопнулась в обморок на пол Я решил не обращать на нее внимания и кинулся к шкафу. Хотел его отодвинуть. Но сил моих не хватило Я вошел в шкаф и стал через заднюю стенку кричать: «Холмс! Холмс! Отзовитесь!». И вдруг, к великой радости моей, до меня донесся голос моего друга из кабинета: «Ватсон?.. Это вы?».
Голос Холмса заметно дрожал.
Я! Я! радостно орал я Как вы? здоровы?
Здоров. Но только выйти не могу Дверь не поддается А телефон не действует. Яв заключении. Пожалуйста, помогите мне выбраться!
Я сбросил с себя свою курточку, остатки фрака, жилет, засучил рукава и навалился на шкаф. Но это монументальное строение из тяжелого резного дуба не поддавалось Я чувствовал, как жилы напряглись у меня на лбу, кровь прилила к голове. Шкаф только вздрагивал, но с места не двигался. Я бросился к экономке, все еще лежавшей на полу, стал трясти ее, тер ей уши, дул ей в нос. Я кричал на нее, я ей грозил. Наконец, она открыла глаза.
Идите скорее к соседу напротив, стал я торопливо говорить ей. Только не делайте тревоги!.. Бога ради, не спускайтесь вниз!.. Скорее!.. Скорее!.. Попросите прийти сейчас же!..
Старуха поплелась, трусливо озираясь по сторонам. У выходной двери она остановилась и залопотала:
Я боюсь! Я не пойду!
Но я так посмотрел на нее, что она моментально юркнула из двери на площадку. И через две-три минуты явился сосед Холмса. Увидев меня, он шарахнулся было в сторону, но я успел его удержать и вкратце рассказал, в чем дело.
Вдвоем мы налегли на шкаф, и он поддался. Образовался проход в кабинет. Холмс уже стоял у дверей. Секундаи он вышел в прихожую. Вышел в халате, спокойный, хотя и бледный, с неизменной трубкой в крепко стиснутых зубах.
Глупая проделка! пропустил он сквозь зубы, и в стальных холодных глазах его загорелись искры гнева.
Необходимо все привести в порядок, сказал он холодно.
Общими усилиями мы передвинули шкаф на старое место. Закрыли дверцы. Сосед ушел домой. Холмс просил его держать все в секрете.
5
Я вошел в кабинет. Холмс уселся в кресло и еще раз сказал:
Глупая проделка!
Но, дорогой Холмс! что же нам делать? Сейчас явится депутация, а вы в халате! Ведь весь ваш гардероб раскраден!
Холмс затянулся и, выпустив целый клуб дыма, спокойно сказал:
Ну и вы, дорогой Ватсон, не в праздничном костюме!
Я огляделся. Я был в потной, мятой рубашке. Я совсем забыл все, что произошло со мной. Теперь все вдруг припомнилось и я стал торопливо и довольно несвязно рассказывать о том, что случилось со мной.
Холмс слушал с холодным вниманием. Ни один мускул не дрогнул на его стальном лице. Только бровь (левая) подымалась все выше и выше, да клубы дыма делались все больше.
Покажите остатки вашего костюма! сказал он наконец, когда я кончил свой рассказ.
Я пошел в прихожую и вернулся с остатками моего одеяния.
Оденьтесь, спокойно сказал Холмс.
Я напялил на себя жилет, фрак без фалд и детскую кацавейку вместо моего изящного, нового пальто.
Холмс холодно посмотрел на меня и сказал:
В этом костюме вам нельзя ехать на ужин.
Такое равнодушие к моему несчастью меня задело.
Ну и вам, дорогой Холмс, тоже неудобно ехать в халате!
Холмс промолчал. Но, видимо, мое замечание кольнуло его.
Почему вы через окно не позвали кого-нибудь? спросил я, желая переменить тему разговора.
Холмс посмотрел на меня и сквозь зубы процедил:
Холмс помогает полиции, но у нее помощи не ищет.
Я смутился. Я понял, что мой вопрос был некорректен.
Я не учел безграничного самолюбия Холмса. Я понял, как сейчас, в этот торжественный день своего юбилея, он страдал.
Вдруг раздался звонок. Экономка взвизгнула и кинулась на кухню. Мы посмотрели друг на друга.
Я пойду открою, нерешительно сказал я. У меня с собой револьвер!
Я сам открою, холодно сказал Холмс.
Но, Бога ради!.. Впрочем, это, вероятно, депутация?
Нет, еще рано. Они приедут в одиннадцатом часу, а сейчас без десяти минут десять.
Холмс взял противогазовую маску, одел ее на лицо, а мне приказал быть наготове. Мы отправились к двери. Впереди стоял Холмс, а я за ним, положив к нему на плечо мой револьвер.
Кто там? спросил Холмс, не отворяя дверей.
Из телеграфа Депеши, послышался ответ. Мы переглянулись. Мой револьвер дрогнул на его плече.
Самообладание, презрительно бросил мне мой друг и вдруг широко распахнул дверь. Перед нами стоял почтальон с пачкой телеграмм и каким то узлом в руках. Увидев перед собой, вместо человеческого лица, противогазовую маску, он дико вскрикнул и собрался было катиться вниз по лестнице, но Холмс сбросил маску и успокоил его.
Фу! как я напугался! тяжело дыша, произнес почтальон. Разве можно так пугать людей? уже сердито стал он ворчать. Вот, примите Для вас куча депеш Да еще у ворот кто-то сунул этот узел. Просил вам занести.
Холмс забрал депеши, а до узла не прикоснулся.