И тут появился официант, притворно улыбающийся и торжествующий, а у обочины остановился конный экипаж с громадным зонтом для защиты сидений, голову возницы прикрывало что-то вроде матросской шапки.
Грант попытался сообщить о своей потере. Он показал на то место, где стоял кейс, помогая себе мимикой и жестами, затем выхватил разговорник и принялся судорожно его листать.
Ho perduto, нашел нужные слова Барнаби. Ho perduto mia valigia. Он не у вас? Мой чемоданчик? Non trovo. Valigia.
Официант вскрикнул и глупо заглянул под стол и обвел взглядом затопленные водой окрестности. Затем бросился под навес и встал там, глазея на Барнаби и всем своим видом выражая недоумение.
Барнаби подумал: «Вот оно. Со мной никогда не случалось такой беды».
Возница мелодично позвал его, заставив тем самым очнуться и принять решение. Барнаби посмотрел на окружавшую его пустыню и забрался в экипаж.
Consolato Britannico! крикнул Грант. О господи! Consolato Britannico.
III
Вот что я вам скажу, проговорил консул, будто информация требовалась Барнаби Гранту, это неприятное дело, знаете ли. Неприятное.
Это вы мне говорите, мой дорогой консул?
Именно. Именно. Итак, подумаем, что можно сделать, не так ли? Моя жена, добавил он, большая ваша поклонница. Она очень огорчится, когда узнает об этом. Она в некотором смысле интеллектуалка, с улыбкой признался он.
Барнаби не ответил. Он пристально посмотрел на своего соотечественника поверх кипы перевязочных материалов, любезно принесенных сотрудниками консульства, и опустил забинтованную левую руку на колено.
Ну, разумеется, продолжил с сомнением консул, это дело, строго говоря, для полиции. Хотя должен сказать Однако, если вы подождете минутку, я сейчас позвоню. У меня есть личные связи Согласитесь, ничто так не помогает, как контакты на нужном уровне. Итак, попробуем.
После ряда проволочек состоялась длинная и совершенно непонятная беседа, в ходе которой, насколько понял Барнаби, его назвали самым знаменитым британским романистом. Часто прерываясь, чтобы переспросить Гранта, консул продиктовал подробности происшествия, а когда закончил, рассыпался в благодарностях: «E stato molto gentile Grazie, molto grazie, Signore», понятных даже бедняге Барнаби.
Консул положил трубку и состроил гримасу.
Не слишком меня там порадовали, сообщил он.
Барнаби сглотнул и почувствовал дурноту.
Его заверили, что будет сделано все возможное, но, заметил консул, им практически не от чего оттолкнуться, верно? Тем не менее, с большей надеждой добавил он, всегда есть шанс, что Барнаби могут шантажировать.
Шантажировать?
Ну, видите ли, взявший кейс, вероятно, ожидал, если не улова в виде ценностей или наличных денег, то хотя бы каких-то документов, за возвращение которых будет назначено вознаграждение и заложена, таким образом, основа для торга. «Шантаж», проговорил консул, разумеется, не совсем верное слово. Более уместным было бы «выкуп». Хотя»
У него была привычка не заканчивать предложения, и это повисло в воздухе, полном чрезвычайного уныния.
Значит, мне следует поместить объявление и предложить вознаграждение?
Конечно. Конечно. Мы кое-что предпримем. Дадим моему секретарю подробности на английском языке, а она переведет и поместит в газеты.
Я причиняю вам беспокойство, заметил несчастный Барнаби.
Мы к этому привыкли, вздохнул консул. Ваше имя и лондонский адрес значатся на рукописи, вы сказали, но кейс был заперт. Пользы от этого, конечно, никакой.
Полагаю, да.
Вы живете
В пансионе «Галлико».
Ах да. У вас есть номер телефона?
Да кажется где-то тут.
Барнаби рассеянно пошарил в нагрудном кармане, достал бумажник, паспорт и два конверта, которые упали на стол лицевой стороной. На обороте одного из них он записал адрес и телефон пансиона «Галлико».
Вот, отодвинул он конверт к консулу, который уже успел заметить на нем пышный герб.
А да. Спасибо. Он усмехнулся. Выполнили свой долг и послали им книгу, я вижу, сказал он.
Что? О это. Ну, вообще-то, нет, замялся Барнаби. Это э что-то вроде ланча. Завтра. Не буду больше отнимать у вас время. Я бесконечно благодарен.
Консул, сияющий и оживленный, протянул через стол руку и обменялся с Барнаби рукопожатием.
Нет, нет, нет. Очень рад, что вы к нам пришли. Я совершенно уверен в успехе, учитывая все обстоятельства. Nil desperandum, знаете ли, nil desperandum. Поднимитесь над проблемой!
Но очень высоко подняться над потерей не получалось два дня истекли, а ответа на объявления не последовало и ничего не дала долгая, буксовавшая из-за языка беседа с красивым представителем местного управления полиции. Барнаби сходил на официальный ланч в своем посольстве и постарался должным образом отреагировать на выраженные послом сочувствие и озабоченность. Но большую часть времени он сидел в садике на крыше пансиона «Галлико», где стояли герани в горшках и летали ласточки. Через французское окно его спальни можно было попасть в заброшенный уголок этого садика, и там он ждал, мучительно прислушиваясь к каждому телефонному звонку в пансионе. Периодически Барнаби возвращался к ужасной мысли заново написать сто тысяч слов своего романа, но от подобной перспективы ему становилось дурно не только эмоционально, но и физически, и он ее отбрасывал.
Время от времени Грант переживал ощущение резкого спуска в адском лифте. Забывшись сном, он вдруг просыпался, как от толчка, и оказывался в кошмаре наяву. Он говорил себе, что надо сообщить о случившемся агенту и издателю, но при одной мысли об этом рот наполнялся желчной горечью, и Барнаби продолжал сидеть и ждать телефонного звонка.
На третье утро Рим накрыла волна жары. В садике на крыше было как в духовке. Грант сидел один в своем уголке с несъеденной бриошью, горшочком меда и тремя осами. Его охватило что-то вроде смеси раздражения и апатии, на смену которой пришло в конце концов, видимо, само отчаяние. «Что мне нужно, думал он, подавляя приступ тошноты, так это хорошенько, черт возьми, выплакаться».
Подошел один из двух официантов.
Finito? мелодично задал он обычный вопрос.
И затем, когда Барнаби согласно кивнул, вроде бы показал жестом, что ему следует уйти в номер. Поначалу Барнаби подумал: официант дает понять, что на крыше слишком жарко, потом что его зачем-то хочет видеть хозяйка пансиона.
А затем, пронзенный внезапной надеждой, он увидел, как из ведущей на крышу двери пансиона вышел и направился к нему полноватый мужчина в накинутом на плечи пиджаке. Барнаби сразу же его узнал.
В голове Гранта в беспорядке пронеслись мысли. Он увидел этого мужчину словно бы между склоненных голов двух влюбленных, в сопровождении грома и молнии. И так и не смог определить, какое всепоглощающее чувство завладело им одно лишь громадное облегчение или нечто вроде блаженного спокойствия. Он лишь подумал, когда мужчина вошел в тень и извлек из-под пиджака знакомый кейс, не грохнется ли он сейчас в обморок.
Мистер Барнаби Грант? спросил мужчина. Полагаю, вы будете рады нашей встрече, не так ли?
IV
Они сбежали из «Галлико», прямо-таки кишевшего горничными, и расположились в очень маленьком кафе в затененном переулке рядом с пьяцца Навона, всего в нескольких шагах от пансиона. Кафе это предложил спутник Барнаби. «Если только, разумеется, насмешливо сказал он, вы не предпочитаете что-либо пошикарнее например, пьяцца Колонна», и Барнаби вздрогнул. Кейс он взял с собой и, по предложению гостя, отомкнул его. Там, в двух папках, лежала его книга, пачки листов были перехвачены широченными резинками. На месте было и последнее письмо от агента.
По рассеянности Барнаби предложил гостю коктейль с шампанским, коньяк, вино все что угодно, но когда тот напомнил, что нет еще и десяти часов утра, остановился на кофе.
Что ж, тогда, проговорил он, в более подходящий час вы позволите мне а пока я должен ну конечно.
Барнаби сунул руку во внутренний карман пиджака. Сердце все еще бешено билось в груди.