И, главное, через двадцать два года правления, скончавшись от туберкулёза вопреки стараниям врачей, Государь оставил сыну крепкую, единую державу с большой сферой влияния, не хуже Советской, в общем-то, хоть и несколько меньше
Нарушая молчание, зашуршал откладываемый Кашей в сторону микрофон, и «пацифист» принялся кому-то что-то с жаром втолковыватьслов слышно не было, но несложно было догадаться, что это к Каше наведались его «Кошмарики».
Ой, Каша, что у тебя там происходит? удивилась Раста. Ты надолго?
Сейчас, откликнулся Каша. Меня вздумали осаждать по всем правилам военного искусства и уточняли, на сколько времени у меня хватит продовольственных запасов.
Скажи, что в таком случае весь ужин продовольственным запасом останется на осаждённой кухне, посоветовал дальновидный Сиф.
Уже сказал. Теперь осталось поймать Кошмариков за ухи и сказать ещё раз. Внушительнее, кровожадно ответил молодой пацифист.
Ну-ну, расскажешь потом о результатах, Сиф представил себе кровожадного Кашу с Кольмариками за уши в каждой руке и фыркнул.
Непременно, пообещал Каша. Не скучайте без меня!
Ага. Подставь врагу левую щеку, прокомментировал Сиф после того, как связь с Кашей оборвалась.
Про уши ничего не сказано! передразнила его недавние рассуждения Раста.
Ну и пусть. Всё равно фиговый из Каши пацифист.
А из тебя лучше, что ли, Спец по мировому лиху?
Сиф вспомнил свой пацифик над кроватью, неминуемо вспомнил и автомат, и признал:
Не, из меня ещё хуже, и вдруг спросил:Сколько времени?
Насколько я помню, у тебя на руке обычно часы, откликнулась Раста немедленно.
Там такие маленькие циферки А у тебя часы прямо на столе стоят, я же знаю.
А по-моему, большие там циферки Семь с четвертью на моих часах, недовольно сообщила Раста. Ты вымогатель.
Я даю тебе шанс совершить доброе дело! парировал Сиф, радуясь смене темы с военной. Сегодня, он чувствовал, рано или поздно он не успеет вовремя прикусить язык, ляпнет что-то, чего не может знать даже «спец по мировому лиху», если спец этотхиппи И так уже слишком жарким вышел спор с Кашей. И бессмысленным.
Перекидываясь с Расточкой шутками и придираясь к словам, Сиф постарался забыть обо всём, что случилось сегодня на вилле в Сетуньском паркеказалось бы, совсем недалеко отсюда, а по ощущениямгде-то в другом мире. Но отчего-то не выходило: и Раста отвечала вяло, и Каша всё не возвращался.
Как-то само собой всегда получалось, что при исчезновении одного из их компании, разговор сбивался на простую болтовню и вскоре затихал. Так и сегоднячерез четверть часа наступило полное молчание, и, разъединившись, Сиф полез в электронную почту: уже дня два он забывал проверить «почтовый ящик».
А там его, оказывается, ждало очередное письмо от КрёстногоСиф всегда звал его именно так, не спрашивая имени, ещё вчера поздно вечером пришедшее. Значит, надо было всё-таки проверить почту раньше, ещё в Управлении, когда была такая возможность. Сиф очень не любил отвечать с запозданиемкак будто выкроил случайно свободную минутку и подумал: «А давай-ка я кому-нибудь напишу»
«И снова привет, любезный мой Маугли»
Сиф глядел на экран несколько минут, собирая мысли в кучу, а буквы привычного обращения, к которому раньше не присматривался, в слова. Сегодня он уже слышал это прозвище по отношению к себе. От человека, которого видел на войне, как раз тогда, в октябре.
Ваше высокородие! крикнул Сиф, обернувшись в сторону двери.
Чего тебе? отозвался через какое-то время полковник.
Сиф вместо ответа встал и отправился в кабинет: кричать через полквартирыне самый удобный способ вести серьёзный разговор, хотя в остальных случаях они частенько перекрикивались с командиром минут по десять, вполне довольные таким положением дел.
Не маячь на пороге, входи уж, Заболотин-Забольский нетерпеливо перевёл взгляд на облокотившегося о косяк подростка. Офицер сидел за столом и протирал клинок своей наградной сабли. Сиф подошёл к столу, прислонился к ножке коленом и пододвинул к себе одну из стоящих на столе фотографий. Долго разглядывал царственную осанку и полуулыбку позирующего.
А кто мой крёстный?
«А кто мой ближний?», как сказано в Евангелии, откликнулся Заболотин. Почему-то почти шесть лет ты этим вопросом не задавался.
Так кто? требовательно повторил вопрос Сиф.
Полковник пододвинул фотографию к себе, провёл пальцем по орнаменту рамки. У Сифа возникло твёрдое ощущение, что его командир прекрасно всё знаетно почему-то не хочет говорить.
Может, спросишь это у него самого, а?
Сиф сердито пристукнул пальцами по столу. Он очень не любил, когда командир вот так переадресовывал вопросы.
Не стучи, страшными бывают обычно сердитые генералы. Ну, может быть, полковники. Но точно не фельдфебели.
Юный фельдфебель поморщился, пробурчал: «Так точно», и вышел. Конечно, их отношения с командиром, за редкими недолгими исключениями, всегда тяготели более к армейским, нежели чем к семейным. Армия была, в понимании Заболотина, той же семьёй, только большой. Таково уж его воспитание, офицера неизвестно в каком поколении, это понятно. А вот Сифу иногда хотелось чего-то другого. Обычного. Как у Каши с мамой. Или хотя бы как у Расты с дедом и «баб», у которых она чаще всего жила, поскольку родители-учёные колесили по всему свету и виделись с дочерью неделю в год. Больше везло её младшему братикуродители, если ехали вместе, брали его с собой. Два старших же брата давным-давно женились и теперь появлялись на горизонте лишь изредка Раста никогда не унывала, несмотря на все эти проблемы. И всегда с удовольствием рассказывала о своей семье. О маленьком племяннике, живущем в Суздале. О том, что, вот, на днях обещается приехать Володя или Слава
А Сифу, в общем-то, самой обычной семьи как раз иногда и не хватало. Со всеми своими неурядицами и проблемами. Но прилив семейных чувств у полковника случался только тогда, когда Заболотин-Забольский сильно уставал за день в Управлении, когда бесконечные офицеры надоедали ему паче горькой редьки. Самое обидное, что чаще всего в это время на семейный лад не был настроен сам Сиф.
Сиф, ты чего, обиделся? запоздало спохватился Заболотин. Ну правда, спроси у него сам! Вдруг ему инкогнито остаться хочется?
Вопросзачем? буркнул Сиф, снова садясь на кухне перед компьютером.
С экрана на него укоризненно глядело всё ещё оставшееся «безответным» письмо от Крёстного. Сиф заново пробежал ровные строки глазами, против воли улыбнулсяно ответ на ум не приходил. Сиф не мог задать вопрос прямода, стеснялся и сам это прекрасно понимал. А без ответа на этот вопрос и писать не хотелось, что-то удерживало руки, неуверенно вытирающие пыль с клавиатуры.
Погасив экран, мальчик вернулся к полковнику в кабинет и молча сел в кресло рядом со столом. Заболотин уже убрал саблю на место и теперь тасовал в руках несколько фотокарточек, вглядываясь в лица на них.
Кто это? подал голос Сиф, чтобы только не молчать.
Это Кром в смысле, один мой товарищ, зачем-то поправился Заболотин, с которым мы вместе заканчивали училище. Потом мы как-то разошлись, потом встретились, потом вновь расстались, к слову, он был с нами тогда. А теперь он вновь возник на горизонте, он протянул мальчику одну из фотографий. Он видел, что Сиф в плохом настроении, и старался его не задеть случайной фразойкогда живешь вдвоём, ссоры становятся ну просто самым последним делом. А ещё осторожнее приходилось напоминать о войнене только оттого, что это был теперь страшный призрак исчезнувшего детства, но и потому что Сиф очень не любил обнаруживать, что что-то забыл, а забывал он многое. Психостимуляторы в своё время сильно исковеркали детскую память, смешивая фантазии и образы прошлого, стирая лица и события
Пока Сиф разглядывал фотографию, Заболотин взял ещё одну, подошёл к стене и аккуратно заменил на неё ту, старую и потёртую, времен его детства. Так постепенно обновлялась вся «экспозиция» в кабинете, в отличие от большой комнаты. Вернее, не обновлялась, а просто менялась, безо всякой хронологической зависимости. С новой фотографии глядели весёлые молодцеватые воякитроица лихих друзей стояла, обнявшись, на фоне каких-то старинных руин. Ещё курсанты, о чём свидетельствовала литера на погонах. Портрет среднего как раз Заболотин и дал Сифупышно-курчавого и черноволосого, как Пушкин, с широко распахнутыми глазами. Он, как и его два товарища, еле сдерживал перед фотоаппаратом хохот.
«199*. Курсанты Л. Кунев, В. Кром, Н. Костин», закрепил под фотографией Заболотин бумажку и залюбовался «К-К-Курсантами», как часто эти трое звались единым, ужасающим училище прозвищем. А ещё чаше их звали просто «гусарами» и трое старались этому прозвищу во всём, не только, увы, в «положительном», соответствовать.
Думаю его как-нибудь пригласить. Может, даже завтра, если у него планы не поменяются, сообщил полковник, оборачиваясь к Сифу. К слову, сегодня вечером у нас будет гость.
И кто?
Гавриил Валерьевич Итатин. Тот самый генерал, что сопровождал нас к Великому князю. Мы с ним сейчас переписывались какое-то время, и он решил вечером заглянуть. Вот так вот просто. На чашечку чаю, как говорится.
Вечер уже наступил, мальчик сделал вид, что полностью к этому известию равнодушен.
Ну, значит, скоро приедет, заключил Заболотин. А раз такне сгонять ли тебе за чем-нибудь к чаю?
Сиф со вздохом поднялся и положил фотографию на стол:
В каком количестве?
Чтобы хватило, последовал краткий ответ.
Хватило на батальон или трёх воробышков? уточнил мальчик, невольно вспоминая Расту.
На трёх человек. Самых обычных Деньги в коридоре, у меня в бумажнике возьми, во избежание следующих вопросов подробно проинструктировал Заболотин.
Ладно, согласился Сиф и пошёл одеваться. Любимой куртке с рыжим пацификом предстояло снова радовать собой мир.
Да, чаю ещё купи! крикнул вдогонку полковник. Просто чёрного, желательно!
Ладно, куплю Кстати, так кто мой крёстный?! иногда у Сифа срабатывал этот трюк, и, не успев спохватиться, командир отвечал.
Давай уж, иди в магазин! вместо ответа крикнул Заболотин.
Ну ладно Сиф, ничуть не разочарованный, закрыл за собой дверь и бодро спустился по лестнице на первый этажгде ногами, где по перилам. Лестница была старая, с отполированными множеством ног ступенями, по краям выкрашенная бледно-зелёной краской в тон стен. Перила, несмотря на возраст, стояли крепко и даже не шатались. «Высотность» дома превращала спуск в увлекательное путешествие по этажам, каждый из которых чем-то старался отличиться, выделиться. На одном мелкая квадратная плитка на полу чередовала бордовые и белые клеточки не в строгом шахматном порядке, а произвольным образом, как на душу легло строителям, на другом, кажется, седьмом или восьмом, жило целое семейство велосипедов: большой спортивный папа, мамарыжая «кама» и два четырёхколёсных сыночка. Это семейство заняло почти всю площадку этажа, и Сифу пришлось аккуратно пробираться через велосипедные дебри. Уже ближе к первому этажу кто-то неизвестный принялся старательно подписывать этажи: на третьем «три» готическим шрифтом красовалась точно напротив лифта от пола до потолка, на втором стена была испещрена всевозможными начертаниями соответствующей цифры«арабская», «римская», «старославянская» причём в половине случаев цифра получалась вверх ногами. Разглядывая все эти «крики художественной души», Сиф даже задержался на этаже и продолжил путь неохотно минуты через три.
На улице было холодно и снежно. Снег всё падал и падал безо всякого намёка на возможное отступление, у земли, казалось, ещё более густо, чем это смотрелось с одиннадцатого этажа. Синоптики, которые забыли предупредить горожан об этом снегопаде, суетливо сгребали в кучку кофейную гущу и, смущённо прячась за зонтиками, бочком-бочком расходились по домам, кляня погоду, таинственные фронты и американскую кофейную фирму. Снег равнодушно выслушивал все их жалобы и продолжал всё так же степенно садиться на землю, машины и даже людей, если те по какой-то причине вышли в такой снегопад на улицу. Не успел Сиф дойти до магазина, как уже превратился в небольшой передвижной сугроб.
Да здравствует первый месяц весны, отряхиваясь на крыльце, пробормотал мальчик.
А в магазине было тепло и светло, и остатки снега стали быстро таять и стекать за шиворот. А ещё в кондитерский отдел была большая-пребольшая очередьпо ощущениям Сифа, половина Москвы собралась здесь закупить «что-нибудь к чаю». Почувствовав, что судьба делает всё возможное, чтобы он не покупал привычных конфет и привычной же пачки «Чайной империи», Сиф вновь вышел под снег, огляделся по сторонам и зашагал в сторону проспекта.
В подземном переходе неподалёку была ещё одна забегаловка, в которую троица друзей Раста-Каша-Спец любили заглянуть после школыпоболтать с продавцом, «затариться печеньками».
Под землёй дул ужасный сквозняк, зато он-то, наверное, и выдул всех желающих покупать сладкое. У ларька торчала, глубоко засунув руки в карманы, только одна девочка в тёмном пальто и о чем-то болтала с продавцом. Волос под цветастой кепкой видно не было, но Сиф не сомневался, что свитая в узел косичка пестрит яркими шнурами расточек. Вымыв голову и заплетя, если хотелось, расточки обратноте, которые расплетала, Раста всегда убирала волосы в узел до вечера. Фена она не признавала и сохнуть предпочитала ночью, лёжа в кровати.
Раст?..
О, привет Спецам! девочка обернулась и одарила Сифа радостной улыбкой.
Привет Расточкам, улыбнулся Сиф в ответ. Что, батальон прикончил все запасы?
Именно. И ещё просят. А кто побежит любоваться снегом под открытым небом, кроме любящей внучки?
Снег белый и холодный, согласился Сиф. Любоваться им бр-р Не-не-не
Он не переносил снег. Слишком белый. Внезапный.
Потому что одним холодным ноябрьским днём этот внезапно выпавший снег подписал смертный приговор четверым разведчикам, и Сиф запомнил навсегда: камуфляж на снегусмерть.
Любоваться из окнасамое то! А вот бегать на всех порах, рискуя поскользнуться и свернуть себе шеюэто хуже, заверила Раста.
Сиф пожал плечами, разглядывая прилавок, и всё пытался прогнать из памяти невесть откуда всплывшую картину: на горелый остов машины оседает первый, неуверенный снежок
Стараясь отвлечься, Сиф напомнил себе и всем окружающим, что собирался покупать печенье. Продавец, Игорь, и Раста тут же полезли давать зачастую противоположные советы, но Сиф попросту перепробовал всё, что глянулось, и купилвсего понемногу.
А ещё чай, уже потянувшись за кошельком, вспомнил он, поднимая взгляд на ряды чайных коробок. И на это у Расты был готов совет, да и продавец не преминул высказать своё мнение