Закончил за неё Фрэнк Шарплесс.
Но,сказал он довольно свирепо,вы можете быть уверены ещё в одном. Равно как и я. У меня есть глаза. У меня есть уши. Я готов поклясться на Библии, поклясться днём моей смерти, что никто не мог забраться сюда ни через окно, ни через дверь!
И, между прочим, он был абсолютно прав.
Глава 6
В библиотеке дома неподалёку сэр Генри Мерривейл начал диктовать свои мемуары.
Это был поистине впечатляющий момент. Г.М., с очками, сдвинутыми на нос, и блестящей лысиной, как-то умостился за столом в комнате со стенами, увешанными старым оружием из коллекции хозяина дома. Г.М. принял положение, которое считал впечатляющим: поставил один локоть на стол и приложил палец к виску, как Виктор Гюго. Он старался не показывать удовольствие этим фактом и в результате выглядел напыщенно.
Я родился,начал он с надлежащей напыщенностью,шестого февраля 1871 года в Крэнли-Корт, около деревни Грейт-Юборо, в Сассексе.
Это, подумал Филип Кортни, будет легко.
Кортни весь день, можно сказать, бездельничал. Он прогулялся по Променаду. Выпил чашку кофе в Кэвендиш-хауз. Он попробовал "воды" и посетил музей. Ближе к девяти вечера, после позднего ужина, он сел в автобус номер три в центре и был высажен кондуктором в начале Фитцхерберт Авеню.
Тем не менее, ему было неспокойно.
На Авеню находилось всего около полудюжины домов, стоявших поодаль друг от друга за каменными стенами высотой по плечо. Проходя мимо большого белого квадратного дома принадлежавшего, судя по всему, Артуру Фэйну, он остановился и посмотрел на здание.
В окнах было темно. Летний сумрак тепло обволакивал притихшие деревья.
Он задумался о том, как дела у Фрэнка Шарплесса, и как любовные проблемы могут сыграть злую шутку со здравым умом человека. Но времени долго об этом раздумывать не было. В последнем доме на улице, за которым смутно виднелись холмы Котсуолда, он поздоровался с майором Адамсом, который и провёл его в библиотеку.
Там его встретил сэр Генри Мерривейл. Яростно пожав Филипу руку, он взглянул на него с такой неприкрытой злобой, что Кортни срочно стал вспоминать недавние события в поисках чего-то, что могло скомпрометировать его в глазах этого человека. Вскоре он понял, что это, похоже, обычное поведение Г.М. в обществе; он вполне мог сказать, что его наниматель пытался быть приветливым. В конце концов Г.М. уселся за столом, принял свою героическую позу и дал понять, что готов начать.
Да, сэр?
Г.М. прочистил горло.
Я родился,сказал он с надлежащей напыщенностью,шестого февраля 1871 года в Крэнли-Корт, около деревни Грейт-Юборо, в Сассексе. Моя мать, урождённая Агнес Гонория Гейл, была дочерью преподобного Уильяма Гейла из Грейт-Юборо и его жены. Мой отецнесмотря на клеветнические слухи, ходившие в то время,был Генри Сент-Джон Мерривейл, восьмой баронет этого имени.
Кортни издал тихий звук.
Вы всё записали?поинтересовался Г.М. поверх очков.
Да, сэр. Но вы уверены, что хотите начать именно таким образом?
Уголки рта Г.М. сползли вниз.
Что не так?строго спросил он.Кто пишет эту книгу, вы или я?
Я только подумал, что лучше бы...
Оставьте меня в покое, сынок,настоял Г.М. тоном, скрывавшим загадочные коварные мысли.Я знаю, что делаю. У меня есть причины использовать именно эти слова. Сожгите меня заживо, но, пусть я больше ничего не добьюсь этой книгой, однако хочу прояснить несколько старых недоразумений и свести кое-какие старые счёты. Вы будете записывать то, что я говорю, или нет?
Ладно. Валяйте дальше.
Г.М., взбудораженный, уселся обратно, чтобы продолжить прерванную гимнастику ума.
Эти слухи,продолжил он,сознательно распространялись младшим братом моего отца, Джорджем Байроном Мерривейлом, которогоесли быть сдержаннымможно описать как прохвоста и мерзавца. Сейчас я дам моим читателям некоторое представление о характере этого человека.
Его выгнали из клуба "Тёрф" в 1882 году; вышвырнули из клуба "Будлз" за мошенничество в карты год спустя; он женился в девяностыхне помню точно, когда,на Софи Трелисс, потому что у неё имелись денежки; и умер от цирроза печени в 1904 году, оставив двух сыновей, Роберта Бландфорта Мерривейла и Хьюго Парра Мерривейла, владеющих букмекерской конторой в Сити и почти столь же нечистых на руку, как и их отец.
Нет,сказал Кортни, стукнув по краю столика, за которым он сидел и записывал воспоминания великого человека.
Ох, во имя всего святого, что теперь не так?
Диффамация.
Чепуха. Нельзя оклеветать умершего человека.
Да, но оба его сына всё ещё живы. Или, по крайней мере, вы так говорите.
Г.М. обдумал сказанное.
Думаете, последняя фраза вышла немного сильной?
Сильной? Она послужит причиной иска на тысячу фунтов за оскорбление личности, не успеете вы закончить первый абзац!
Ну... ладно,снова задумался Г.М.Да, наверное, получилось немного откровенно. Хорошо. Я скажу вам, что мы напишем. Мы напишем "Роберта Бландфорта Мерривейла и Хьюго Парра Мерривейла, имеющих бизнес в Сити и унаследовавших многие семейные черты". Теперь-то, конечно, всё хорошо?
Но...
Я же не сказал "черты их отца". Я сказал "семейные черты". Господи, да сказать, что они унаследовали семейные черты, это практически восхвалить их, ведь так?
Хотя Кортни явно увидел изъян в этом аргументе, но промолчал.
Теперь я изображу вам дни моего детства,внезапно продолжил Г.М.Эти дни были бы весьма приятны, не будь они отравлены вышеупомянутым Джорджем Байроном Мерривейлом.
Этот хорёк всегда первым требовал, чтобы меня отправили к стоматологу или парикмахеру. Он "проверял мои уроки", спрашивая меня о столице Бессарабии, или заставлял меня решать арифметические задачи о действиях полоумного идиота, который вечно шёл в продуктовую лавку и заказывал столько крупы, что ею можно было прокормить обычную семью на протяжении четырнадцати лет.
Если я отвечал неправильно, что происходило весьма часто, он шёл к моему отцу и говорил: "Генри, мальчик плохо воспитан". И тогда меня колотили за то, что я плохо воспитан. Разве это справедливо?
Г.М. произнёс последний вопрос с ораторским подъёмом в голосе и посмотрел на своего слушателя, как будто ожидая ответ.
Затем снова впал в задумчивость.
Тем не менее, я рад сказать, что жизнь Джорджа Байрона Мерривейла также не была сладка и безоблачна. В восемнадцать месяцев, увидев его впервые, я протяжно взвыл. В три года я почти прокусил ему палец. В пять летналил в его шляпу горячую патоку. Но в семь лет я наподдал этому прохвосту с лихвой. И сейчас расскажу своим читателям, как я это сделал.
Выражение тайного ликования разлилось на лице Г.М.
Вы же всё записываете?поинтересовался он с тревогой.
Да.
Каждое слово?
Каждое слово. Но вы уверены, что помните себя в восемнадцать месяцев?
О, я был чем-то вроде вундеркинда,не без самодовольства отметил Г.М.Но я собирался рассказать вам о мерах, принятых мной, чтобы поквитаться с дядюшкой Джорджем.
Он снова принял напыщенный вид, означавший начало диктовки.
Я открутил большое зеркало с туалетного столика моей матери. И затащил его с собой на крышу, туда, где трубы, одним приятным солнечным днём, когда, как мне было известно, Джордж Байрон Мерривейл ехал по дороге прямо в мою ловушку. Я поймал солнечный луч четырёхфутовым зеркалом и направил солнечный зайчик прямо дядюшке в глаза.
(Кортни попытался представить своего хозяина в виде злобного маленького мальчика в огромных очках, сидящего, скрестив ноги, среди труб и держащего зеркало.)
Мерзавец вынужден был остановиться. Он не мог пошевелиться. Ни вперёд, ни вбок, ни назад - куда бы он ни собирался двинуться, я везде слепил его. Это ему не понравилось. Всегда отличавшийся раскованностью речи, в тот день он превзошёл самого себя. Возмущённый грубостью ублюдка, я сдвинул зеркало и направил луч прямо в глаз лошади.
Кому?
Лошади,сказал Г.М., внезапно потерявший достоинство, но мгновенно обрётший его вновь.
Это сработало. Благородное животное испугалось и понеслось по дороге со скоростью, сравнимой лишь со скоростью самого Джорджа Мерривейла, убегающего от кредиторов. Джордж Мерривейл, захваченный врасплох, свалился на дорогу.