Что «остальные»? Чем ты им поможешьтем, что дашь себя убить?.. Такийцев больше сотни.
Тут Дарнторн слегка преувеличил, но это было не важно. Для южанина с его нелепым арбалетом было бы достаточно и двоих. А то и одного.
Но Рикс как будто бы не понимал таких простых вещей. Не удивительноЛьюс помнил, как глаза у его старого врага все время разгорались от любой возвышенной и патетичной дури. Например, от перспективы бесполезной смерти не пойми за что.
Глаза Дарнторна застилало странной пеленой. Льюберт сморгнул и ощутил, что с ресниц что-то капнуло. А потом еще раз. Только после третьей прокатившейся по носу капли Дарнторн, наконец, сообразил, что плачет.
Он уже не помнил, когда плакал в прошлый разно, кажется, ему тогда было лет десять.
Брошенный первым такийцем факел прочертил широкую дугу и упал на соломенную крышу лазарета.
Скулы у «дан-Энрикса» побелели. Он попытался рывком взвести найденный арбалет, но, разумеется, не преуспел.
Помоги мне!.. прошипел Пастух. И, не услышав никакого ответа, обернулся.
Обнаружив, что его с Дарнторном разделяет уже почти дюжина шагов, «дан-Энрикс» растерялся.
Ты куда? спросил он совсем тихо. Ты Ты же не трус, Дарнторн!
Пастух смотрел на него с таким выражением, как будто бы действительно считал, что Льюс сейчас вернетсяпринимать участие в бездарной, никому не нужной схватке, которую они проиграли еще до начала. Дарнторну очень хотелось со всего размаха врезать энонийцу по лицуи посмотреть, как брызнет кровь из сломанного носа. И одновременно он не мог отделаться от ощущения странной беспомощности. Хегг возьми этого Рикса, ну почему с ним всегда так сложно?..
Пропади ты пропадом, Пастух! процедил Льюберт с ненавистью. Я с тобой вместе подыхать не собираюсь.
Он развернулся и, уже не думая о Риксе, бросился к спасительной опушке. Но успел преодолеть не больше двадцати шагов.
Стой! с бессильной злостью крикнул ему вслед Пастух. Вернись назад, или я сам тебя убью.
Дарнторн посмотрел через плечо и обнаружил, что «дан-Эриксу» каким-то чудом все же удалось взвести проклятый самострел.
Но останавливаться было глупо. Выстрелит ли Риксэто еще вопрос, а вот вернутьсяэто уже несомненное самоубийство.
Льюберт отвернулся и побежал дальше, ожидая, что его вот-вот прошьет насквозь короткий арбалетный болт. Он даже успел мысленно спросить себя, успеет ли он в таком случае хоть что-нибудь почувствовать, или просто споткнется на бегу и рухнет носом вниз?
Его так и тянуло обернуться и проверить, собирается ли Рикс стрелять. Но Льюберт запретил себе даже думать об этом. Только добежав до леса, Льюберт посмотрел назад. Но Рикса у ограды уже не было.
Воспоминания были такими яркими, что Льюберт заскрипел зубами. Мутная вода, которую он горстями подносил ко рту, пахла болотной тиной, а на вкус была соленой, словно кровь. Этот противный, ржавый вкус преследовал его весь вечер и всю ночьс того момента, как он наблюдал погромом деревни, спрятавшись за деревом. Он видел, как из горящего лазарета бросились наружу все, кто еще мог держаться на ногах. И как шэддеры без особого труда справлялись с ранеными, большая часть из которых даже не имела при себе оружия. Глядя на это, Льюс так сильно стиснул зубы, что из прикушенной щеки потекла кровь, и во рту сразу стало гадостно и солоно.
А потом он еще раз увидел Рикса. Встрепанного, в выпачканной копотью рубашке, со сбившейся повязкой на руке. Пастух обогнул полыхающий, будто костер, амбар и вылетел из-за него как раз наперерез такийцу в островерхом шлеме с белым гребнем. Тот только что поджег свой факел от горящих досок ветхого амбара и намеревался бросить его на все еще не занявшуюся крышу соседнего дома. Увидев мальчишку, выскочившего буквально под копыта его лошади, такиец бросил факел и рванул из ножен меч. Клинок он обнажил быстрее, чем Дарнторн успел моргнутьнаверное, и в самом деле был хорошим воином.
Заметив взведенный самострел, такийец попытался поднять лошадь на дыбы и заслониться от выстрела, но Рикс опередил его.
Должно быть, Пастуху нечасто приходилось стрелять из арбалета. С непривычки рука энонийца дернулась и, вместо того, чтобы пробить нагрудник шэддера, стрела вошла под полукружья шлема нагорийского вельможи.
Когда такиец конвульсивно дернулся и запрокинулся назад, уздечка, которую он продолжал по инерции сжимать в руке, наверное, едва не порвала рот его лошади. Тяжелые копыта поднятого на дыбы коня мелькнули прямо у «дан-Энрикса» над головой. С такого расстояния Дарнторн не различил, куда пришелся сам удар, но видел, что южанин вскинул руки к голове, нелепо пошатнулся и упал, словно подрубленный.
А конь размашистой рысью помчался прочь от деревни, бросаясь из стороны в сторону и взбрыкивая, как любая лошадь, которая хочет избавиться от наездника. Убитый Риксом шэддер еще некоторое время болтался в седле, пока после очередного дикого прыжка черного жеребца не рухнул на траву. Льюберт следил за всем происходящим с каким-то тупым и мрачным безразличием, пока не осознал, что конь бежит в сторону леса, и, вне всякого сомнения, должен будет остановиться у опушки. Дарнторн еще никогда не видел лошади, которая по доброй воле стала бы ломиться через заросли барсучьей ягоды и тысячедорожника.
В голове Льюберта мгновенно возник планпоймать коня, повернуть в лес и ехать в сторону Сокаты, где должны были встать лагерем имперские войска. Изловить лошадь оказалось даже проще, чем он думал, но забыть увиденное не помогли даже несколько часов в седле. Дарнторн уже в который раз спросил себя, жив ли сейчас «дан-Энрикс». А если все-таки жив, то смог ли он спастись или угодил в плен к такийцам. Вспоминая то, что рассказывали о «Горностаях», впору было пожелать Пастуху легкой смерти в схватке за деревню. «Llex elvien donv mes gval et-nor-harre» пробормотал Льюберт старую молитву Всеблагим. Ллекс элвиен донв если «дан-Энрикс» непременно должен умеретьпусть он, по крайней мере, умрет быстро.
* * *
Сначала они двигались бесшумно и осторожно, как две крысы, в любой момент готовые нырнуть назад в свою нору. Но потом, удостоверившись, что рядом нет ни одного живого человека, мародеры осмелели. Они постепенно продвигались в его сторону, разгребая головешки и переворачивая неподвижные тела. Теперь они переговаривались, даже не пытаясь приглушать свои голоса.
Тут еще котелок, только совсем обугленный. Думаешь, брать?..
Бери. Отчистимпригодится. Эй, смотри-ка, мертвый «Горностай». Даже с оружием. Я возьму меч, а ты снимай с него все эти тряпки.
Через несколько минут, ограбив труп, они двинулись дальше, причем в темноте один едва не наступил на Рикса.
О, да тут еще один! сказал он удовлетворенно, ткнув южанина носком сапога. Нога почти такая же, как у тебя. И сапоги хорошие, так что бери. Если совсем окоченел, я тебе помогу.
Крикс почувствовал, как кто-то тянет его за ногу.
Нет, не окоченел. Он Мэлтин! Он еще живой, ответил второй мародер, нагнувшись над «дан-Энриксом» и проведя ладонью по его лицу.
Кто, «Горностай»?
Какой там «Горностай» Это имперец совсем еще мальчик. Жалко его так бросать.
Ну хорошо, добей его, только быстрее. Хочешь, дам свой нож?
Крикс почувствовал, как чьи-то пальцы прикасаются к его лицу, приподнимают голову и ловко, с большим знанием дела ощупывают края раны. Энониец попытался приоткрыть глаза, но ничего не разгляделтолько неясный силуэт сидевшего на корточках человека. Его собеседник, предлагавший первому свой нож, был где-то за спиной у Рикса. Наклонившийся над энонийцем человек нетерпеливо возразил:
Да нет же, Мэлтин, ты не понял. Он не умирает, просто ранен. Заберем его с собой.
Ну нет. Хочешь его забратьтащи сама.
«Сама?.. подумал Рикс. Это что, девушка?»
В голосе первого прибавилось металла.
Астер захочет допросить этого парня, когда он придет в себя. Может, он даже знает, где теперь искать Эзара и его гвардейцев. Так что хватит ныть и поднимай его.
Второй человек что-то проворчал и, наклонившись над «дан-Энриксом», закинул его к себе на плечо.
Раз я тащу этого доходягу, забирай все остальное, сказал он своей напарнице.