Скотт побагровел от стыда, когда услышал громкий хохот Хаукинса, сидевшего на лошади.
Один ребёнок вырвался от миссис Джим, побежал, словно кролик, и ухватился за сапог Скотта. Вилльям шла за ним лёгкими, быстрыми шагами.
— Не пойду, не пойду! — кричал ребёнок, обвивая ногами ногу Скотта. — Меня убьют здесь. Я не знаю этих людей.
— Говорю тебе, — сказал Скотт на ломаном тамильском наречии. — Говорю, что она не сделает тебе ничего дурного. Пойди с ней и ешь хорошенько.
— Идём! — сказала Вилльям, задыхаясь и бросая сердитый взгляд на Скотта, который стоял беспомощно, словно подстреленный.
— Уйдите, — сказал Скотт, обращаясь к Вилльям. — Я пришлю мальчугана через минуту.
Властный тон произвёл своё действие, но не совсем так, как ожидал Скотт.
Мальчик выпустил сапог и сказал серьёзно:
— Я не знал, что эта женщина твоя. Я пойду.
Потом он крикнул своим товарищам, толпе мальчуганов трех, четырех и пяти лет, ожидавших результата его предприятия, прежде чем бежать:
— Ступайте назад и ешьте. Это женщина нашего господина. Она послушается его приказаний.
Джим чуть не покатился со смеху, Фез Улла и полицейские улыбались, а приказания Скотта посыпались градом на возниц.
— Таков обычай сахибов, когда говорят правду в их присутствии, — сказал Фез Улла. — Подходит время, когда мне придётся искать новую службу. Молодые жены, особенно те, что говорят на нашем языке и знают полицейские обычаи, представляют собой большое затруднение для честных дворецких в смысле расходов.
Вилльям не говорила, что она думала обо всем этом. Когда её брат десять дней спустя приехал в лагерь за приказаниями и узнал о проделках Скотта, он со смехом сказал:
— Ну, теперь решено. Он будет «Бакри» Скоттом до конца своих дней («Бакри» на местном северном наречии значит «коза»). Что за прелесть! Я отдал бы месячное жалованье, чтобы посмотреть, как он нянчит голодных детей. Я кормил некоторых рисовым отваром, но это и все.
— Прямо отвратительно, — сказала его сестра. Глаза её метали искры. — Человек делает, что можно и что надо, а все вы, остальные мужчины, думаете только о том, какую бы ему дать глупую кличку, смеётесь и воображаете, что это забавно.
— Ах!.. — сочувственно сказала миссис Джим.
— Не тебе бы говорить, Вилльям. Ведь окрестила же ты маленькую мисс Лемби «Пуговкой-перепёлкой» последней зимой. Индия — страна кличек.
— Это совсем другое дело, — сказала Вилльям. — Она только девушка и ничего не сделала за исключением того, что ходит, как перепёлка, и это правда. Но нехорошо смеяться над мужчиной.
— Скотту это все равно, — сказал Мартин. — Старого Скотта не выведешь из себя. Я пробовал сделать это в течение восьми лет, а ты знаешь его только три года. Какой у него вид?
— Очень хороший, — сказала Вилльям и ушла со вспыхнувшими щеками. — «Бакри» Скотт, скажите пожалуйста! — Потом она рассмеялась, так как знала страну, в которой служила. — Все равно будет «Бакри», — медленно прошептала она несколько раз, пока не примирилась с кличкой.
Вернувшись на свою службу на железной дороге, Мартин широко распространил кличку между своими сослуживцами, так что Скотт узнал это ещё по дороге. Туземцы полагали, что это какой-нибудь почётный титул, а возницы употребляли его в простоте душевной, пока Фез Улла, который не любил чужеземных шуток, чуть было не проломил им головы. Теперь было мало времени для того, чтобы возиться с козами где-либо, за исключением больших лагерей, в которых Джим, развивая идею Скотта, кормил большие стада бесполезными северными зёрнами. Рису было навезено достаточно, чтобы спасти людей, если быстро распределить его.