Как может он лежать спокойно по ночам? Он говорит, что в постели ему слишком жарко, душно. Он разъезжает, потому что любит ночные прогулки. Он сказал это.
Седоусое собрание вздрогнуло.
— Он говорит, что бхили — его дети. Вы знаете, что он не лжёт. Он сказал это мне.
— А как насчёт сатпурских бхилей? Что значит это знамение?
— Ничего. Это просто, как я сказал, ночные прогулки. Он ездит, чтобы посмотреть, исполняются ли приказания правительства, как он учил это делать в свою первую жизнь.
— А что будет, если они их не исполнят?
— Он не сказал.
В помещении Чинна потух свет.
— Взгляните, — сказал Букта. — Вот он уходит. Во всяком случае, это добрый призрак, по его словам. Как нам бояться Джана Чинна, который сделал человека из бхиля? Его покровительство обещано нам, а вы знаете, что Джан Чинн никогда не нарушал обещания, как словесного, так и написанного на бумаге. Когда он станет старше и найдёт себе жену, он будет лежать в постели до утра.
Командир всегда узнает состояние духа полка раньше, чем солдаты, поэтому полковник сказал через несколько дней, что кто-то внушил вуддарсам страх Божий. Так как он был единственным лицом, которое официально должно было внушать это чувство, то его огорчила эта общая добродетель, не им внушённая.
— Это слишком хорошо, чтобы долго продержаться, — говорил он. — Хотелось бы мне знать, что задумали эти маленькие люди?..
Объяснение, как ему казалось, он получил через месяц, когда пришло приказание приготовиться «на случай возможного возбуждения среди сатпурских бхилей». Эти бхили — говоря мягко — волновались вследствие того, что отечески заботившееся о них правительство выслало против них воспитывавшегося в Маратте за счёт государства оспопрививателя с ланцетами, лимфой и официально зарегистрированным телёнком. На государственном языке, «они оказали сильное сопротивление профилактическим мерам», «насильно задержали оспопрививателя» и «были близки к пренебрежению племенными обязанностями или к нарушению их».
— Это значит, что они готовы вспыхнуть, как порох, как это было во время переписи, — сказал полковник, — если мы загоним их в горы, то никогда не поймём их, во-первых, а во-вторых, они будут заниматься грабежом до следующего приказания. Удивляюсь, какой это Богом забытый идиот собирается прививать оспу бхилям! Я так и знал, что будут волнения. Хорошо ещё, что пускают в дело только местный корпус; мы можем лишиться наших лучших егерей из-за того, что они не хотят, чтобы им прививали оспу! Они с ума сошли.
— Как вы полагаете, сэр, — сказал на следующий день Чинн, — не могли ли бы вы дать мне отпуск на две недели, чтобы поохотиться?
— Дезертирство в виду неприятеля, клянусь Юпитером! — Полковник засмеялся. — Я мог бы это сделать, но задним числом, так как нас предупредили, чтобы мы были наготове. Предположим, что вы просили отпуск три дня тому назад и теперь находитесь уже по пути на юг.
— Мне хотелось бы взять с собой Букту.
— Конечно, да. Я думаю, это будет самый лучший план. У вас есть какое-то наследственное влияние на этих ребят, и они станут слушать вас, тогда как один вид наших мундиров может довести их до безумия. Вы никогда не бывали в этой части света, не правда ли? Берегитесь, чтобы они не отослали вас в семейный склеп, в сиянии юности и невинности. Я думаю, будет хорошо, если вам удастся заставить их выслушать вас.
— Я думаю, да, сэр; но если… если они случайно глупо поведут себя — вы знаете, это может случиться, — я надеюсь, что вы сообщите, что они только испугались. В них нет ни грамма настоящей злой воли, и я никогда не простил бы себе, если бы кто-нибудь из моей фамилии навлёк на них беду.
Полковник кивнул головой, но ничего не сказал.
Чинн и Букта немедленно уехали.