Он давал свою фляжку старшинам селения. Они стали красноречивыми и увенчали его цветами. Подарки и приношения, не все подходящие, сыпались на него, а дьявольская музыка бешено гремела вокруг красных огней, между тем как певцы пели песни древних времён и танцевали необыкновенные танцы. Туземные напитки очень крепки, а Чинну пришлось пробовать их; если в них не было ничего подмешано, то как могло случиться, что он внезапно уснул и проснулся поздно на следующий день — уже на половине перехода от селения?
— Сахиб очень устал. Перед зарёй он уснул, — объяснил Букта. — Мои люди отнесли его сюда, и теперь нам время идти по квартирам.
Голос тихий и почтительный, походка уверенная и беззвучная — как трудно было поверить, что несколько часов тому назад Букта кричал и скакал вместе с другими обнажёнными дьяволами.
— Мои люди были очень рады повидать сахиба. Они никогда не забудут этого. Когда сахибу понадобятся рекруты, он пойдёт к моему народу и ему дадут сколько нужно людей.
Чинн умолчал обо всем, кроме того, что он застрелил тигра, а Букта бесстыдно украсил этот рассказ. Шкура действительно была одна из самых красивых когда-либо висевших в столовой полка и лучшей из многих. Когда Букта не мог сопровождать своего мальчика на охоту, он отдавал его в хорошие руки, и Чинн изучил всю душу диких бхилей во время своих странствий и остановок, разговоров в сумерки у придорожных ручьёв лучше, чем может изучить другой человек за всю свою жизнь.
Мало-помалу люди его полка стали смелее и начали говорить о своих родственниках — большей частью попавших в какую-нибудь беду, и рассказывать ему об обычаях своего племени. Сидя на корточках в сумерки на веранде, они рассказывали ему в лёгкой, доверчивой манере вуддарсов, что такой-то холостяк убежал с женой такого-то из дальнего селения. Как думает Чинн-сахиб, сколько коров следует получить мужу в виде компенсации? Или, если получено письменное приказание правительства, чтобы такой-то бхиль явился в обнесённый стенами город на равнине и дал показания на суде, умно ли будет, если он не обратит внимания на это приказание? С другой стороны, если послушаться, то вернётся ли живым смелый путешественник?
— Но что мне за дело до всего этого? — нетерпеливо спрашивал Чинн Букту. — Я солдат. Я не знаю законов.
— У! Закон для дураков и белых людей. Отдай им приказание громко, и они исполнят его. Ты их закон.
— Но почему?
Лицо Букты окаменело. Быть может, эта мысль впервые поразила его.
— Как я могу сказать? — ответил он. — Может быть, тут значит имя. Бхили не любят ничего незнакомого. Отдавайте им приказания, сахиб, — два, три, четыре слова, чтобы они оставались у них в голове. Этого будет достаточно.
Поэтому Чинн храбро отдавал приказания, не представляя себе, что каждое его слово, необдуманно сказанное перед офицерами в столовой, становилось страшным, безапелляционным законом в деревнях за горами, покрытыми дымкой, — являлось ни более ни менее как законом Джана Чинна Первого, который, как говорила передаваемая шёпотом легенда, вернулся на землю, чтобы наблюдать за третьим поколением в образе своего внука.
Сомнения не могло быть. Все бхили знали, что воплотившийся Джан Чинн почтил своим присутствием селение Букты после того, как убил первого — в этой жизни — тигра; что он ел и пил с местными жителями, как делал это и прежде; и Букта, должно быть, влил какое-нибудь крепкое зелье в питьё Чинна — все люди видели на его спине и правом плече такое же гневное, красное Летучее Облако, какое высокие боги положили на тело Джана Чинна, когда он впервые появился у бхилей.