поневоле подозреваешь всех, подсказал Холмс.
Увы. Если бы не Фредди, которого я обязан защитить любой ценой, я бы устыдился своей мнительности. И как же это мучительно, мистер Холмс, подозревать своих. Ведь все это очень достойные люди, много лет мне известные. Но вот ведь ситуациявсе свои, чужих нет, а чьи-то злые глаза следят за мной повсюду. И в Скотленд-Ярд с этим не пойдешь.
Вы поступили совершенно правильно, придя к нам, мистер Торлин, ободрил его мой друг.
Понимаете, мистер Холмс, я чувствую, над нами собрались тучи какой-то небывалой беды.
Но, к сожалению, подтверждения этим предчувствиям у нас пока нет, мистер Торлин.
Нет фактов, не удержался я от замечания.
Боюсь, когда факты появятся, мистер Ватсон, будет слишком поздно! веско возразил учитель и резанул воздух рукой.
Холмс невольно улыбнулся на эту мальчишескую выходку и мягко произнес:
В таком случае постарайтесь даже наедине с собой не выдавать ваших чувств, потому что, если за вами следят, вы не всегда сможете это обнаружить. Кстати, напишите мне список всех домочадцев, вы, кажется, сказали, их немного?
Да, для такого огромного дома совсем немного, мистер Холмс.
Он быстро составил список и передал Холмсу.
Вы могли бы при случае посылать мне письма, мистер Торлин?
Конечно
Только об этом никто не должен знать. Ни лорд, ни мальчик, никто!
Разумеется, мистер Холмс.
И пишите возможно подробнее, мистер Торлин, обо всем, что происходит вокруг, даже если ничего особенного, на ваш взгляд, не происходит.
Понимаю, понимаю, мистер Холмс.
Вы теперь на вокзал?
На вокзал.
Ваши книги на окне в прихожей.
А я уж и забыл про них.
Книгиэто, что же, поручение от лорда?
И да и нет. Конечно, библиотека у лорда отменная, но теперь издают столько всего, а и самую хорошую библиотеку необходимо пополнять новинками, вот лорд и решил, коль скоро я имею к этому вкус, вменить мне это в обязанность и снабдить средствами. А покупать книги, знаете ли, занятие на редкость азартное.
Холмс понимающе кивнул, подошел к бюро и, посмотрев настольный календарь, напомнил:
У нас сегодня среда. Значит, завтра
я напишу вам свой первый отчет
и утренней почтой в пятницу мы его получим.
Мы пожали друг другу руки, и на этом закончился визит учителя.
Но как только дверь за ним закрылась, Холмс метнулся к вешалке, накинул мой старый плащ, какую-то немыслимую шляпу, стоптанные туфли и полосатый замызганный шарф.
Или это самое странное дело в моей практике, или самое пустячное недоразумение, но я склоняюсь к первому.
А может, это всего лишь игра воображения болезненно-впечатлительного человека, Холмс?
Что ж, и это не исключено, с этими словами Холмс выскочил за дверь черного хода.
Я же, слоняясь по нашей гостиной, размышлял о визите учителя, пытаясь рассмотреть его не с медицинской только, а с более широкой точки зрения. И, кажется, напрасно старался. Наконец плюхнувшись в любимое кресло Холмса, смежив веки и сложив пальцы шалашиком, попытался представить себя на месте моего друга. Сидел я довольно долго, но из этого ничего не вышло. Самого Холмса я мог представить на любом месте и в любой самой неожиданной роли, но в его роли, как ни пытался, представить не мог никого, а себя и подавно.
Но если бы я только знал, как скоро необходимость вынудит меня заступить место Холмса и не в каком-то там фигуральном смысле, а в смысле самом прямом.
А вот и он.
Напрасный труд, проговорил Холмс, стаскивая с себя плащ и заметно хмурясь.
Боюсь, Холмс, что это банальнейший случай мании преследования на фоне нервного истощения и той ответственности, которая лежит на плечах молодого человека. Все симптомы налицо!
Может быть. Но ни это сейчас главное.
Вы обнаружили слежку?
Слежки-то как раз не было. Это меня и пугает, Ватсон.
Пугает Но почему?
Потому что противоречит логике и ставит все с ног на голову! Учитель, по его словам, последние дни повсюду чувствовал слежку, а уж если за ним следили в замке, где каждый чужой человек на виду, значит, в городе следили бы и подавно. И это странное падение под экипаж случайностью конечно же не было. Его намеренно толкнули. И после этого слежку прекратили. Нелогично.
Так чего ж и следить, если его считали покойником.
Но ведь он не погиб, значит, тот, кто его толкнул, в этом не удостоверился, хотя в этом наверняка удостоверились все зеваки, которых на Девоншир-стрит в это время предостаточно. А этот вдруг ушел раньше времени? Почему?
Спешил.
Спешил? Выслеживать несколько дней кряду не спешил, а тут в самый важный момент заспешил? Нет, причина в другом.
В чем же?
Он чего-то боялся.
Ну, Холмс, это уже домыслы. Хотя если кто-то видел, как он толкнул учителя и его преследовал полисмен со свистком, тогда, конечно, он не стал бы подкручивать усы.
Нет, Ватсон, никто его со свистком не преследовал, если даже сам учитель считал, что толкнули его совершенно случайно.
Чего же тогда боялся этот злодей?
А вы подумайте, Ватсон, чего может бояться человек в уличной толпе.
Карманников!
Кроме карманников, Ватсон?
Ну может, он вообще не боялся никого конкретно, а просто осторожничал.
Но осторожничать в толпе гораздо легче, чем на пустой улице. Да и чем рискует человек, наблюдая за происшествием? Ровно ничем, если только он не боится, что в толпе, где много народу, его узнают!
Ну да. Узнают знакомые!
Скорее, незнакомые.
Как это, Холмс?
Очень просто, Ватсон.
Ну, если он знаменитый канатоходец, или видный член парламента, или вождь племени Куки-Буки в боевой раскраске, или другой какой Квазимодо особенный, тогда пожалуй
Нет, Ватсон, чего бояться члену парламента, или циркачу, или какой бы то ни было другой знаменитой личности, он же ничего плохого не делает, стоит себе и глазеет. Обычное дело. Что же касается вождей племени, то их теперь дипломаты без смокинга и котелка на люди не пускают, а боевую раскраску смывают с них душистым мылом на их родном острове или континенте.
Тогда кто же сей загадочный джентльмен? Кажется, кроме голого сумасшедшего, сиамских близнецов и бородатой женщины мы перебрали все возможности.
А что если это преступник и приметы его известны из газет?!
Ну конечно же, Холмс, как я сам не догадался!
И это какие-то особенные приметы, не синяк под глазом. А наш мистер «Икс» мало того, что необычен, он свою необычность ничем не маскировал, иначе не боялся бы, что его узнают, и не спешил бы уйти. Так что же это за приметы? Увечье руки или ноги в толпе не видно. Увечье на лице? Но у мужчины любые приметы маскируются бородой, усами, париком, шарфом, полями шляпы и темными очками, а любой шрам, даже на кончике носа, пластырем и гримом. С женщинами и того прощевуалетка у них закрывает все. Я теряюсь, Ватсон, теряюсь! Моя любимая логика все просчитала, но не дала результата! Но если логика бессильна, значит, дело это абсурдное, фантастическое? Какое еще, Ватсон?
Я пожал плечами. Но Холмс все не мог успокоиться
Может, он циклоп с одним глазом посреди лба, тогда, конечно, темные очки бессильны! Или у него две головы? Тогда бессильны шляпа и борода.
Я покатился со смеху.
Вы смешливы, Ватсон, как школьник, а мне, представьте, не до смеха. Подозреваю, что это одно из самых трудных дел в моей практике, если уже в самом начале я сталкиваюсь со столь многими парадоксами.
Я с сомнением посмотрел на моего друга. Мне не хотелось на такой унылой ноте заканчивать разговор, к тому же меня мучили вопросы, потому я спросил:
Скажите, Холмс, почему вы решили, что учителя постигла катастрофа, и каким чудом узнали о его передвижениях, не покидая пределов нашей гостиной?
Ну, это не так трудно, как кажется на первый взгляд. Судите сами: человек споткнулся и упал на улице, весьма обычное явлениеиспачканные коленки, или спина, или бок. Но все сразу?! Это, извините, не простое падение. Конечно, пыль и сухой песок с костюма стряхнуть нетрудно, но ссадины не стряхнешь, а у него свежие ссадиныодна за левым ухом, одна на ладони и одна еле заметная над правым виском, а кроме того, пройма под левой рукой слегка надорвана, а на правом рукаве и правой штанине характерный след, оттого что учитель, как выяснилось, переехал от бровки до бровки всю Девоншир-стрит. И, конечно, не без вреда для костюма, хотя и минимального, так как материя костюма весьма добротная, погода теперь сухая, а Девоншир-стрит с утра чисто выметена. Ну а упав у нас в прихожей на ковер, он вряд ли бы мог так многообразно пострадать.