А я сразу вас узнал, мистер Холмс. И вас, и доктора Ватсона.
Разве мы прежде встречались? удивился Холмс.
Можно сказать и так. Я, знаете ли, собираю вырезки из газет о вас и мистере Ватсоне в специальный альбом. Так сказать, типичное хобби провинциала.
Холмс на это только хмыкнул и весело посмотрел на меня.
Кажется, решив, что прибавить больше нечего, учитель волей-неволей принялся за остывшую яичницу. Холмс же выпил только две чашки кофе, съел полплитки горького шоколада и принялся неторопливо раскуривать свою старую трубку. Мне это говорило яснее слов, что он заинтересовался делом учителя.
Дальше беседа пошла более общая и как будто отвлекла учителя от тяжелых переживаний. Неожиданно Холмс спросил:
Скажите, мистер Торлин, а почерк этих писем к внуку не изменился с болезнью? Бывает, знаете ли, по почерку даже диагноз выставляют э-э некоторые специалисты.
Нет, нисколько не изменился, я хорошо разбираю почерки, а уж почерк лорда и подавно. Может, вот даты этих писем стали чуть более темные, те же фиолетовые чернила, только более густые. Мелочь, конечно, но вот Фредди как-то обратил на это мое внимание.
Интересно.
Учитель явно не понял значения этого вопроса, как не понял его и я.
А перчатки лорд и до болезни не снимал на людях?
Не снимал и до болезни. Камердинер, единственный, кто видит лорда без перчаток, обмолвился как-то, что это всего лишь экзема и ничего более, но, понимаете ли, болезненная мнительность
Понятно, как будто с разочарованием протянул Холмс.
А вот мне непонятно, совершенно не понятно, задумчиво произнес наш гость и уставился в пол, будто пытаясь обнаружить на ковре таинственный знак могущий прояснить его недоумение, и вдруг задал странный вопрос:
Может ли человек забыть самое страшное? Смертельно страшное? Может?
При определенных обстоятельствах, да, спокойно ответил Холмс и внимательно посмотрел на гостя, ожидая, конечно, что за такой преамбулой последует что-то еще, но, кажется, ошибся.
Молодой человек и не думал продолжать, занятый своими мыслями. А вскоре и вовсе встал с явным намерением откланяться, тогда Холмс остановил его неожиданным замечанием:
Вероятно, речь о той неприятности, что постигла вас на Девоншир-стрит?
Учитель вздрогнул, и будто тень пробежала по его лицу, но он, похоже, нисколько не удивился, откуда Холмс может знать о его передвижениях, как, например, удивился я.
Видно было только, что вопрос этот задел его за живое, и он усиленно пытается что-то вспомнить, но вспомнить не может. От напряжения молодое лицо его исказилось до неузнаваемости и он с усилием произнес:
Не помню ничего не помню. Нет, как вышел из дома на Мортимер-стрит, прекрасно помню, а потом
В таком случае, прошу вас, мистер Торлин, сядьте, попросил Холмс своим глубоким голосом, который завораживал и успокаивал одновременно. Учитель сразу сел. Тогда Холмс, положив ему руку на плечо, предложил:
Давайте я помогу вам. Мы вместе пройдем ваш маршрут, и вы покажете то место э-э где все произошло
Учитель кивнул и опять ничуть не удивился, глаза его были широко открыты, но он, как сомнамбула, кажется, совершенно не осознавал происходящего, а Холмс, пристально на него глядя, начал:
Выйдя из особняка на Мортимер-стрит и дойдя до Харлей-стрит, вы зашли в магазин «Грейса и Торнтона», выйдя из него, перешли на другую сторону, прошли до третьего перекрестка и на углу Веймут-стрит зашли в магазин «Монтербенса и сына» Холмс говорил вполголоса и делал большие паузы, будто желая уместиться в реальный ритм пешей прогулки по Лондону, ни на шаг не опередив событий. И вот, выйдя из этого магазина и дойдя до следующего угла, то есть до Девоншир-стрит, вы свернули по ней налево
Стойте! Да, ведь я я просто чудом каким-то спасся из-под колес кеба! Чудом, джентльмены! Как же я об этом забыл! Учитель замер, и мне показалось, что он вот-вот опять позабудет все то, что с таким трудом вспомнил. Вероятно, так показалось и Холмсу, потому что он осторожно повторил:
Из-под колес? Расскажите!
Да тут и рассказывать нечего. Я как будто ничего и не помню, кроме факта самого падения.
Отчего же вы вдруг упали?
А я не вдруг упал. Меня э м толкнул один человек. И знаете ли прямо под копыта лошади, мистер Торлин уставился на нас, совершенно сбитый с толку не столько вопросом Холмса, сколько своей вопиющей забывчивостью.
Что же это, джентльмены? Как мог я такое позабыть?! И ведь терзала же меня мысль, что никак не вспоминается что-то страшное и очень важное. Знаете, бывает так, не вспоминается, хоть убей. Внутри и беспокойство, и почти животный ужас, а в голове ничего-ничегошеньки, ни намека.
Я хотел было ответить на его вопрос с чисто медицинских позиций, точнее, с позиций современной психологии, но, посмотрев на Холмса, осекся. Холмс сидел, постукивая тихонько трубкой о коленку, и мне, как никому другому, было понятно, что сейчас лучше помолчать.
Помню его ботинок, вернее, сапожок коричневой кожи.
Это что, же был неуклюжий деревенский увалень, что круглый год разгуливает в сапогах, толкая всех и каждого? с едва скрытым разочарованием протянул Холмс.
Нет-нет, сапог был не только не деревенский, а прямо-таки щегольской с изящной медной шпоркой и ничуть не грязный. Думаю, он принадлежал какому-нибудь из наших денди или иностранному щеголю, а другого я ничего и не помню, ровно туман на всем, кроме этой детальки.
И как выглядел этот человек, тоже не помните?
Не только не помню, но и знать не могу. Я же его не видел.
Мистер Торлин замолчал, вероятно, решив, что объяснил достаточно, и я долго бы еще гадал, что означает сей парадокс, если бы Холмс не догадался спросить:
Так он подошел сзади?
Ну да, сзади, и толкнул-то меня несильно, но я, однако, мгновенно потерял равновесие.
Нарочно толкнул?
О нет, не думаю, что нарочно, он же извинился.
Извинился?
Да, и очень изысканно: «Весьма сожалею, месье!»над самым моим ухом.
Это был француз?
Я бы не сказал. «Весьма сожалею» он произнес на чистейшем английском, но как-то протяжно, как пропел.
Значит, англичанин?
Нет, англичанин скажет эдак смазано «мэсие», а этот, как кот, промурлыкал «месье» чисто по-французски. Французское произношение англичанам не очень дается, я знаю французский, смею думать, неплохо, а вот с произношением очень мучаюсь.
Понятно, он был серединка на половинку.
По всему, да наполовину француз, наполовину англичанин.
Значит, он вас толкнул, и подумайте хорошенько, как все было?
Он сказал: «Весьма сожалею, месье!»и толкнул меня под колеса мчащегося кеба
Погодите! Сначала, вероятно, толкнул, а уж потом извинился? уточнил Холмс.
Учитель опять снял очки, в глазах его изобразилась мука:
Ну да, по логике вещей, извиняться он должен был после того, как толкнул, а не до Но после того я летел через весь тротуар, и он уж никак не сумел бы проговорить над моим ухом свои извинения, да еще так тихо и протяжно. Я бы этого просто не услышал.
Тогда выходит, что
Что этобелиберда какая-то
Сначала извинился, а потом уже толкнул? уточнил Холмс.
Ха-ха-ха! Следствие впереди причины. Телега впереди лошади! Я только на днях объяснял Фредди, что такого быть не может. И вот на тебе! Ха-ха! Ха-ха!
Мне очень не понравился ни этот смех, ни этот затянувшийся тягомотный разговор. Какая разница, до или после Если человек в состоянии потрясения легко мог все поменять местами или даже нафантазировать. Мне было понятно одно: Холмс, измученный бездействием последних дней, недалек от того, чтобы в простом и понятном случае увидеть загадочное происшествие, дорисовав то, чего и не было.
Кстати, мистер Торлин, что вы сказали в замке, когда поехали сюда? Ведь вы, вероятно, отчитываетесь перед лордом в ваших э-э передвижениях?
Да, конечно, отчитываюсь. В Лондон я езжу раз в неделю. В музей сходить, на концерт или так прогуляться, иногда Фредди с собой беру, а отчитываюсь я непосредственно перед экономкой, она докладывает камердинеру, а уж онлорду. Таков порядок. Установил его сам лорд однажды и навсегда вскоре после долгой своей болезни и вынужденного затворничества. Однажды специально для этого он созвал нас всехи камердинера, и миссис Вайс, и Фила, и Мэгги, и даже Фредди, чтобы подтвердить эту давно уже сложившуюся практику, категорически запрещающую ни под каким предлогом не беспокоить его ни вопросами, ни просьбами, ни заботой, даже и во время прогулок, а со всеми нуждами обращаться к камердинеру, но опять же через экономку. Но на этот раз я не сказал миссис Вайс всей правды, чтобы ну, вы понимаете. Теперь, когда не знаешь, кого подозревать