Прошу вас, доктор Ватсон, останьтесь. Мне известно, как высоко мистер Холмс ценит вашу помощь.
Было ясно, что перед нами один из поклонников Холмса. Я улыбнулся, поклонился и остался. Несмотря на обморок и некоторую бледность, молодой учитель не производил впечатления человека изнеженного или физически слабого, скорее, наоборот: среднего роста, сухощавый, но при этом ширококостный, мускулистый и по-деревенски обветренный, это был тип мальчишки, очень рано повзрослевшего, энергичного, серьезного, воспитанного, но все же мальчишки. Несколько старили его очки с толстыми стеклами. На вид ему было не более двадцати трех. Одет он был добротно, со вкусом, даже несколько щеголевато.
И когда мы с удобством расположились в нашей просторной гостиной, мистер Торлин сбивчиво как-то начал:
Меня заставил прийти к вам, мистер Холмс, быть может, пустяк Хотя нет нет, никак не пустяк Вы скажете, мистика плод фантазии Конечно, это первое, что приходит на ум Но выслушав меня, вы, быть может, придете к иному мнению Прежде, однако, требуется объяснить он говорил быстро, но каждый раз, не договаривая, обрывал фразу, пока, наконец окончательно запутавшись, не замолчал. Молчал он целую минуту, казалось, с интересом изучая потолочный бордюр поверх наших голов. Мне даже подумалось, что он забыл, зачем пришел.
Тогда Холмс оживленно заметил:
Думаю, джентльмены, сейчас нам всем необходимо подкрепиться, а вам, мистер Торлин, в особенности. Что предпочитаете: яичницу с беконом, сэндвичи с сыром или гренки с джемом? Доктор Ватсон, я знаю, предпочитает и то, и другое, и третье.
Нет-нет, благодарю вас, мистер Холмс, для меня нынче едасущее мучение. Аппетита, знаете ли, нет, и все, как картон, безвкусное.
Тогда спросим доктора, что он нам пропишет?
И то, и другое, и третье, прописал я не задумываясь.
Молодой человек улыбнулся и комично пожал плечами в знак того, что подчиняется предписаниям врача.
Вы, похоже, совсем не следите за своим здоровьем, сказал я наставительно, видя состояние нашего гостя.
Ах, мое здоровье меня теперь мало занимает
В молодом человеке чувствовались все те признаки, какие обычно приводят к нервному истощению, типичными симптомами которого являются потеря аппетита, рассеянность и характерное сочетание беспричинного беспокойства с самой сильной апатией. Мне, как врачу, было это хорошо знакомо и давало право заметить:
Похоже, у вас, мистер Торлин, упадок сил на фоне нервного истощения.
О да, именно нервы! Они у меня на пределе, мистер Ватсон! воскликнул учитель и вдруг поднял кулаки к глазам, будто для того, чтобы убедиться, что нервы нервами, но ему еще есть, чем защищаться, и глаза, сверкнувшие из-за толстых стекол, были глазами человека волевого и горячего, да и кулаки неожиданно оказались весьма внушительными.
Тут как раз вошла миссис Хадсон с подносом.
Вот и прекрасно, сейчас мы подкрепимся, и тогда вы нам расскажете, что и с кем случилось осторожно проговорил Холмс.
Да в том-то и дело, джентльмены, что, по-видимому, ни с кем ничего не случилось
Учитель замер в задумчивости, нисколько не замечая комизма ситуации.
Я сразу насторожился, потому что уловил какую-то ненормальную ноту в его тоне, какую-то несоответствующую моменту отрешенность, которая часто предшествует срыву.
Холмс, казалось, тоже что-то приметилвзгляд его засверкал, а движения, напротив, стали плавны, как у кота, который боится спугнуть мышонка.
Учитель между тем вышел из задумчивости:
Не помню точно, когда все началось, по всей вероятности, дня три назад, но эти три дня кажутся мне поистине тремя годами. Может статься, дело мое пустяк, тогда с моей стороны э-э
Расскажите все по порядку, мистер Торлин, это самый верный способ уяснить что к чему, предложил Холмс, и, пожалуйста, не спешите, у меня сейчас достаточно времени выслушать вас во всех подробностях.
Наш гость метнул на него благодарный взгляд и, уже заметно успокоившись и приободрившись, повел свой рассказ:
Примерно пять лет назад я устроился воспитателем к единственному внуку лорда Фатрифорта. Фредди тогда было четыре, сейчас ему девять. Родители мальчика трагически погибли, когда ребенку не исполнилось и трех. Таким образом, единственный внук и наследник лорда в свои девятькруглый сирота. Старинный их род вот уже четвертое или пятое поколение продолжается исключительно по прямой линии, то есть сходит на нет, иначе говоря, глохнет. Может быть, поэтому лорд живет так обособленно в своем родовом замке и так болезненно погружен в прошлое. Ни приемов, ни выездовникаких. Даже Лондон не посещает, хотя у них там прекрасный особняк на Мортимер-стрит, 8, куда я неизменно захожу, бывая в городе. Надобно видеть атмосферу этого маленького семейства, всегдашнюю какую-то недоверчивость к современному миру. Устои в доме по исстари заведенному обычаю простые, если не сказать спартанские, и обстановка под стать: мрачные обширные покои, громоздкая мебель, похоже, столетиями не сдвигавшаяся с мест. Картины, гобелены, всякого рода семейные реликвии и никаких новшеств. Это неписаный закон. Даже воду для ванных комнат здесь греют и качают насосом, как при короле Якове. Но никто этим, по-видимому, не тяготится, даже Фредди. А это живой, общительный и тонко чувствующий человечек. Совсем как его дед до болезни. Не то теперь. Болезнь сильно изменила старого лорда.
А что за болезнь? поинтересовался Холмс.
Учитель пожал плечами.
Какие-то приступы, мистер Холмс. Редкие, но, судя по всему, весьма серьезные. Думаю, об этом знают только доктор лорда, камердинер да еще, может, старик священник, изредка нас навещающий. После болезни лорда как подменили. По временам он стал до того забывчив, что путает самые простые вещи, отчего сделался мнителен, необщителен, даже угрюм и, кажется, кроме книг и редких прогулок, ничем уже не развлекается.
Только в отношении одежды он продолжает придерживаться прежней своей манеры, а, надо сказать, лорд Фатрифорт в этом смысле большой оригинал. Судите сами: выходит он на прогулку всегда в неизменном своем виде: коричневый кафтан Гарри Фатрифорта, прожженный пулей якобитов еще при славном Вильгельме Оранском, жабо из роскошных брюссельских кружев, зеленые лайковые перчатки, знаменитый вышитый жилет, тот самый, в котором щеголеватый Джеф Фатрифорт красуется на портрете кисти Ван Дейка, маленькие темно-зеленые очки, длинный завитой парик и под мышкой малиновая треуголка Вилли Фатрифорта, члена парламента и известного бонвивана XVIII столетия. Но все эти чудачества вовсе не являются блажью артистической натуры, как можно подумать, еще меньшесознательным выпадом против современности, скорее, это грусть мечтателя по ушедшим временам. Правда, перчатки лорд носит вынужденно, из-за какой-то кожной болезни, оттого даже при личных встречах держится на известной дистанции. Вероятно, поэтому и редкие общения с внуком совершаются по концам длинного старинного столачто в большой библиотеке, по одну сторону которого лорд, по другуюмы с Фредди, и напоминают какой-то чопорный дипломатический ритуал, где каждая сторона строго соблюдает оговоренные заранее условия и не приближается к чужой территории. И только в письмах, которые раза два в месяц лорд посылает Фредди, это прежний, живой, общительный и любящий дед. Фредди часто перечитывает нам эти письма. А так мы видим лорда нечасто. Гуляет он мало и во время этих коротких прогулок в основном сидит на скамейке среди зарослей бузины и сирени, против старых солнечных часов, и в это время даже камердинер не смеет его тревожить.
Такова наша жизнь. Из года в год отлажена до мелочей, размеренна и спокойна. Но вот последние несколько дней я стал чувствовать на себе чей-то пристальный взгляд. Человек я близорукий, и мне трудно бывает сориентироваться и разглядеть что-либо даже в пределах видимости. Потому, быть может, опасность я чувствую острей других. И вот несколько раз я пытался обнаружить этого соглядатая. Безрезультатно. Стоит мне только взглянуть в том направлении, как действие взгляда прекращается. И это не то что рассеянный или любопытный взгляд обывателя, нет, джентльмены, это страшный взгляд волка Поверьте, я не преувеличиваю, я кожей чувствую смертельную опасность, нам грозящую. А ведь я не сам по себе, мне доверен ребенок. Может, это гипноз или что-то из области месмеризма или телепатия новомодная Но я уже ни о чем больше думать не могу, меня тяготит предчувствие катастрофы. По ночам мне представляется, что в доме, кроме своих, присутствует еще кто-то И этот «кто-то» очень страшен. И куда мне идти с моими тревогами? Ведь не в Скотленд-Ярд? Им факты подавай, четкие и ясные, а у меня их нет. Но я знаю, что, хотя нервы мои не на шутку расшатались, дело не в них. Молодой человек замолчал, снял очки, глаза его без очков были большие, совсем детские, и вся его солидность при этом исчезла. Он замялся, явно не зная, о чем еще сказать, как вдруг неожиданно выпалил: