Да? А мне казалось, что вы родственники. Почти что одно лицо, Гейб не упустил возможности съязвить.
В прочем, Фрэнк на колкость никак не отреагировал. Он продолжал читать названия песен на упаковках.
Мне было четыре, когда моя мама изменила папе, начал свой рассказ Уоллис-младший. Возможно, эта тайна так и осталась бы тайной, если бы мудак, с которым она тогда трахалась, думал своими мозгами, а не членом. Он забыл, что называется, "предохраниться". И вот, спустя пару месяцев, посреди глубокой ночи, у родителей состоялся откровенный разговор. Папа орал на маму так, что его, наверное, слышал весь ближайший квартал. От его криков мне не спалось, так что я слышал каждое слово, каждое оскорбление, адресованное моей маме. Удивительно, как они не развелись после этого. Может быть, папе было совестно бросать маму в трудную минуту. Может он просто не хотел платить алименты. Этого я не знал. Я знал лишь то, что нас ждут тяжёлые времена. Фрэнк закончил с выбором пластинки. Вынув большой чёрный диск из конверта и установив его в патефоне, он несколько раз прокрутил ручку. И, чёрт побери, так оно и было.
Он опустил иглу на крутящуюся пластинку. Из патефона в тот же миг полилась музыка. Фрэнк уселся в рядом стоявшее кресло и, закрыв глаза, стал слушать. Поначалу Гейб не слышал мелодии из-за обуревавших его эмоций, нахлынувших волной после рассказа Фрэнка. Но вскоре песня взяла своё, и мальчик тоже закрыл глаза, последовав примеру Уоллиса-младшего.
Когда веки опустились, Гейб ожидал погрузиться в привычную темноту, но, к его удивлению, он очутился совсем не там, где предполагал. Вместе с креслом он оказался под ветвями большого раскидистого клёна, по листьям которого барабанил настоящий ливень. Сначала мальчик не понимал, где находится, однако, как только он увидел множество маленьких колокольчиков, развешенных по веткам клёна, он сразу же догадался, в какое место и время он попал. Это был клён, росший в самом сердце окраинного парка Ноттингема. Гейб очень любил там гулять. Больше всего ему нравилось тут бывать ранней осенью, когда деревья ещё не окрасили свою листву в осеннюю палитру, но сумеречные сентябрьские дожди уже давали о себе знать. Сейчас, к слову, и был такой дождь. Его крупные капли ударялись о маленькие колокольчики, и получавшийся звон складывался в начало той самой мелодии, которую поставил Фрэнк. Гейб представил, как прохожие, в страхе намокнуть, раскрывают свои зонты, образуя танец, идеально вливавшийся в долгий и протяжный ветер скрипки. Внезапные порывы всколыхнули ветви клёна, но колокольчики не перестали звонить. Наоборот, скрипка и звон объединились в одну единую строку, и под неё кружились в волнительном танце зонтики, разбрасывавшие попадавшие капли в стороны.
Но вот мелодия стала затихать, ветер становился всё слабее и слабее, дождь постепенно прекратился, а зонтики один за другим спрятались обратно в дамские сумки, портфели и рюкзаки. И только колокольчики по-прежнему продолжали тихо звенеть. А скоро смолкли и они. Музыка стихла.
Гейб медленно открыл глаза. Видение оказалось настолько реалистичным, что поначалу он даже пытался понять, как ему из парка в Ноттингеме ему удалось переместиться в банкетный зал поместья Мортен. К слову, на то, чтобы узнать место, где он прибывал, мальчику тоже потребовалось некоторое время. Однако Гейб быстро пришёл в себя.
Он неторопливо оглядел помещение. Всё оставалось на своих местах: столы, стулья, кресло, патефон. Единственной переменившейся вещью стала погода за окном. В начале их разговора было солнечно, в то время как сейчас по стеклу в полную силу стучал ливень, словно пытался вломиться внутрь.
Фрэнк тоже оставался в кресле. Как и Гейб, он также медленно открыл глаза и несколько секунд соображал, где находиться. Странная мысль промелькнула в голове Гейба: "Интересно, куда отправлялся он?" Окончательно убедившись в том, что он по-прежнему сидит в кресле в доме Мортена, Фрэнк посмотрел на Гейба. Сперва в его взгляде не было ничего, но затем Гейб заметил странную усмешку на лице мальчика.
Ты и в правду такой плакса? внезапно спросил Фрэнк.
Только сейчас Гейб почувствовал на своих щеках мокрые дорожки и сильную влажность возле ресниц. Гадать было нечегоГейб плакал. Недолго думая, юный любитель детективов принялся стирать с лица следы своей сентиментальности.
Хотя беру свои слова назад. Я тоже чуть было не разрыдался, издевательски отметил Фрэнк.
Он поднялся из кресла и подошёл к патефону. Пластинка всё ещё крутилась, а игла по-прежнему продолжала скользить, пытаясь сыграть прекрасную музыку, но на деле выдавая лишь лёгкое шипение. Фрэнк убрал иглу с пластинки, снял диск и убрал обратно в конверт.
Как тебе песня? спросил мальчик, откладывая бумажную упаковку в сторону.
Неплохо, признал Гейб, закончив приводить себя в порядок. Но мне больше по душе Last Christmas. Эта уже довольно приелась и надоела.
То есть? удивился Фрэнк.
Эту песню я знаю уже практически наизусть.
Фрэнк усмехнулся.
Интересно, сколько раз ты её слышал.
Пять, не считая этот, ответил Гейб. Первый раз её играли музыканты в парке недалеко моего дома. Потом нам как-то раз включили её на уроке музыки. Третий пришёлся на любительский фестиваль музыкантов в Петербурге, на который мы попали по чистой случайности.
Ты был в Петербурге?
Всего пару дней, сказал Гейб и решил вернуться к прежней теме. Так вот. Это был третий случай. Четвёртый раз я услышал эту песню, когда её решил исполнить один из учеников школы отца Эрне. Вот уж где действительно был кошмар. Ну а пятый
Погоди, погоди. Расскажи мне про Петербург, перебил Фрэнк.
Гейб смутился.
Тебе правда интересно? спросил он, ожидая нового подкола.
Но к его удивлению, Фрэнк закивал головой.
Как человеку, который ни разу не бывал за пределами Англии, мне интересно всё, что касается других стран.
Ты ни разу не был за границей?
Возможно, и был, но это было так давно, что я совсем этого не помню. А после рождения моей сестры, как я уже сказал, дела пошли не лучшим образом. Так что нам было не до этого.
Напоминание о сестре Фрэнка вернуло Гейба к тем вопросом, которые он не успел озвучить перед прослушиванием.
А почему ты так ненавидишь свою сестру?
Фрэнк перестал рыться в громаде пластинок. В его руках был большой конверт со сборником лучших песен Элтона Джона, разукрашенный преимущественно в жёлтый цвет.
Ведь она же ни в чём не виновата, продолжал свои рассуждения Гейб. В твоём случае логично было бы винить мать, а не
Договорить он не успел. Фрэнк с силой согнул конверт пополам. Было слышно, как внутри треснула пластинка. А спустя секунду Уоллис-младший схватил стопку остальных конвертов и яростно опрокинул всё её содержимое на пол. Бумажные упаковки рассыпались по полу. Лицо Фрэнка же перекосилось от злости.
Ты, проскрипел он зубами, тыча указательным пальцем в Гейба.
Я, спокойно отозвался Гейб.
Ты, повторил Фрэнк. Было видно, как эмоции мешают ему подбирать слова. Не смей мне указывать, кого я могу ненавидеть, а кого нет! Это моё дело, и даже не смей совать в него свой нос! Ты не знаешь, через что прошла наша семья!
Ох! Твоя семья? саркастично спросил Гейб. А мне казалось, что
ЗАТКНИСЬ! завопил Фрэнк, и стены зала эхом повторили его приказ.
Гейб покорно исполнил просьбу. На несколько секунд повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь редкой барабанной дробью дождя по стеклянным окнам.
И всё же такая ложь с твоей стороны была довольно неприятной, сказал Гейб, когда Фрэнк более-менее успокоился. Однако чтобы предотвратить очередной всплеск эмоций у оппонента, он добавил, В прочем, я, наверное, должен извиниться, ведь я тоже наврал тебе кое о чём.
Да ладно? с поддельным интересом спросил Фрэнк. И о чём же?
Гейб сложил газету в четверо. Мальчик решил, что сегодня, пожалуй, больше не будет приступать к решению каких-либо головоломок, причём не обязательно этой, встал и сделал ровно три шага в сторону Фрэнка. Таким образом, он оказался в самом центре зала.
Я никогда не был в Петербурге и понятия не имею, что из слуховправда, а чтоложь, сухо проговорил Гейб. И отсюда следует, что я солгал ещё об одной вещи. Песню Фрэнка Синатры "Мой путь" я слышал всего лишь два раза, а не пять, как говорил до этого.