Кто-то заслонил вход: в сарае стало темно. Тень женщины, он разглядел подол юбки. Она тихо шепнула:
– Георг?
Георг чуть не вскрикнул. Крик застрял у него в горле.
– Георг, – снова повторила девушка, слегка разочарованно. Затем она села на пол перед дверью.
Георг видел ее полуботинки и толстые чулки и – между раздвинутых колен – юбку из грубой материи, на которой лежали ее руки. Его сердце стучало так громко, что ему казалось – вот она вскочит от этого стука. Но она прислушивалась к чему-то другому. Раздались уверенные шаги. Тогда она весело воскликнула:
– Георг!
Она сдвинула колени и одернула юбку. Георг увидел и ее лицо. Оно показалось ему необыкновенно прекрасным. Но какое лицо не будет прекрасным в этом свете и в ожидании любви?
Другой Георг вошел наклонившись и сейчас же сел с ней рядом.
– Ну, видишь, вот и ты, – сказал он и добавил, довольный: – А вот и я.
Она спокойно обняла его. Она прижалась лицом к его лицу, не целуя, может быть, даже без желания поцеловать. Они заговорили о чем-то так тихо, что Георг не мог их понять. Наконец другой Георг рассмеялся… Затем стало опять так тихо, что Георгу было слышно, как другой Георг водит рукой по ее волосам и по ее платью.
При этом он говорил:
– Моя любимая. – Он сказал также: – Ты для меня все.
Девушка сказала:
– Это же неправда.
Он крепко стал целовать ее. Корзины посыпались в разные стороны, кроме тех, которые Георг нагромоздил перед собой.
Девушка продолжала слегка изменившимся, более звонким голосом:
– Если бы ты знал, как я люблю тебя!
– Правда? – сказал другой Георг.
– Да, больше всего на свете. Пусти! – вдруг вскрикнула она. Другой Георг засмеялся. Девушка сказала сердито: – Нет, Георг, теперь уходи.
– Я сейчас уйду, – сказал другой Георг, – ты скоро совсем от меня избавишься.
– Как так? – спросила девушка.
– В следующем месяце я должен призываться.
– Ах, господи!
– Почему? Это не плохо. Наконец кончится вся эта маршировка каждый вечер, ни одной тебе минутки нет свободной.
– В армии-то тебя и будут муштровать.
– Ну, там другое дело. Там чувствуешь, что ты настоящий солдат, а это все игра в солдатики. Эльгер то же говорит. Слушай, скажи-ка, прошлой зимой ты не ходила с Эльгером в Гейдесгейм на танцы?
– А почему бы и нет? – ответила девушка. – Я же тебя еще не знала. И с ним было не так, как у нас теперь.
Другой Георг рассмеялся.
– Не так? – сказал он. Он обнял ее, и девушка уже ничего не говорила.
Много позднее она сказала грустно, словно ее милый затерялся среди бури и мрака:
– Георг!
– Да, – весело отозвался он.
Они снова сели так, как сидели раньше, девушка – подняв колени, держа в своих руках руку парня. Они смотрели вдаль через открытую дверь и, видимо, чувствовали полное созвучие друг с другом, с полями и с этой тихой ночью.
– Вон туда, помнишь, мы ходили с тобой гулять, – сказал другой Георг. – Ну, мне пора домой…
Девушка сказала:
– Я буду бояться, если ты уйдешь.
– Меня еще не посылают на войну, – ответил он, – покамест только в армию.
– Я не про то, – сказала девушка. – Если ты сейчас уйдешь от меня.
Другой Георг засмеялся:
– Ты дурочка. Я могу завтра опять прийти. Пожалуйста, не вздумай реветь. – Он стал целовать ее глаза и лицо. – Вот видишь, теперь ты опять улыбаешься, – сказал он.
– У меня и смех и слезы – все вместе, – отозвалась она.
Когда другой Георг уходил через поле, а молодая женщина провожала взглядом его фигуру, озаренную бледным светом луны, уже не серебристым, но белесым, настоящий Георг увидел, что лицо у нее отнюдь не красивое, а круглое и плоское. Жалея девушку, он очень опасался, что другой Георг завтра уже не придет. Он-то, Георг, он пришел бы. И в ее лице тоже оставалось выражение страха.