«У тебя, Георг, вместо головы на плечах футбольный мяч», – заявил он однажды. Глаза Георга сузились и стали злыми. И конечно, не случайно Георг на следующий же день послал ему мяч прямо в живот. Скоро Франц перестал ходить на футбольную площадку, – это было не то поле деятельности, где он мог проявить себя, хотя его все вновь и вновь туда тянуло. Ему даже и потом частенько спилось, что он вратарь эшенгеймской команды.
Четыре года спустя он снова встретился с Георгом на лекциях, которые уже сам читал в лагере Фихте. Георг рассказал ему, что в лагерь его привлекли недорогие уроки джиу-джитсу, а курс он решил будто бы прослушать просто от скуки, н что он даже не подозревал, что лектор Франц – это тот же незадачливый Франц с футбольной площадки, вдруг вынырнувший здесь в роли лектора. И глаза Георга снова сузились, в них вспыхнули искорки ненависти, словно он хотел отомстить за что-то, за какое-то поношение или позор. Он, видимо, решил сорвать Францу его курс. Но когда его выходки встретили общее неодобрение и весь класс им воспротивился, он сам после второго же раза бросил ходить. А Франц не переставал издали наблюдать за ним. Красивое смуглое лицо Георга часто становилось надменным; и держался он как-то чересчур прямо, словно хотел подчеркнуть этим свое снисходительное презрение ко всем, кто был не так силен и красив, как он. И только во время гребли или борьбы, когда он забывался, его лицо становилось добрым и оживленным, как будто ему наконец-то удалось уйти от самого себя. Франц, побуждаемый ему самому не понятным любопытством, отыскал анкету Георга: учился на автомобильного механика, с окончания школы – безработный.
Следующей зимой Франц столкнулся с Георгом на ежегодной январской демонстрации. Тот снова улыбался своей застывшей, почти презрительной улыбкой. Только во время пения лицо его смягчилось. Они встретились после демонстрации возле трамвайной остановки. У Георга на скользком городском снегу отскочила подметка. И тут у Франца мелькнула мысль, что Георг такой человек, который и босиком прошел бы с демонстрацией весь путь. Он спросил Георга, какой он носит номер обуви. Георг ответил: «Сын моей матери сам себе башмак починит». Франц спросил, не хочет ли он посмотреть кое-какие фотоснимки из лагеря Фихте. Там есть, мол, и он, Георг. И конечно, Георгу очень захотелось увидеть снимки, особенно те, на которых он участвует в состязании по плаванию и по джиу-джитсу.
– При случае я, разумеется, взглянул бы, – сказал он.
– А какие у тебя планы на сегодняшний вечер? – спросил Франц.
– Какие у меня могут быть планы? – отозвался Георг. Оба без видимой причины смутились. Всю дорогу до Старого города они молчали. Теперь Франц охотно бы придумал предлог, чтобы отделаться от Георга. И для чего он зазвал к себе этого парня! Он ведь хотел почитать. Франц зашел в магазин, купил колбасы, сыру и апельсинов. Георг ждал перед витриной, его лицо было почти мрачно, без обычной улыбки. Франц, совершенно не понимавший, почему он мрачен, наблюдал за Георгом в окно магазина.
Франц жил в то время на Гиршгассе, под одной из уютных горбатых шиферных крыш. Комната была маленькая, с косым потолком и дверью на лестницу.
– Ты здесь совсем один живешь? – спросил Георг.
Франц рассмеялся.
– Семейством я еще пока не обзавелся.
– Значит, ты живешь совсем-совсем один? – продолжал Георг. – Ну, тогда понятно!
Его лицо окончательно омрачилось. А Франц догадался, что Георг, видимо, ютится в тесноте, в большой семье. Это «ну, тогда понятно» означало: «Вот как ты живешь. Не удивительно, что ты такой умный».
– Может быть, хочешь ко мне переехать? – спросил Франц. Георг удивленно уставился на него.