Дома ты и не был! Так где же тебя носило все это время? Видно, здорово влип? Удрал? Да что с тобой, по правде, стряслось?
– Не найдется ли у тебя несколько марок взаймы? – сказал Георг. – Я должен сию же минуту уйти отсюда. Постарайся, чтобы Лизель ничего не заметила.
– Что с тобой стряслось?
– У вас радио нет?
– Нет, – сказал Пауль. – При голосе моей Лизель и при этом шуме, который у нас постоянно… – Обо мне сообщали по радио, – сказал Георг. – Я бежал. – Он посмотрел Редеру прямо в глаза. Редер вдруг побледнел, так побледнел, что веснушки на его лице точно запылали.
– Откуда… ты бежал, Жорж?
– Из Вестгофена. Я… я…
– Ты? Из Вестгофена? Ты все время сидел там? Ну и отчаянный! Да они же тебя убьют, если поймают!
– Да, – сказал Георг.
– И ты хочешь уйти от нас неведомо куда? Ты не в своем уме!
Георг все еще смотрел в лицо Редеру, и оно казалось ему небом, усеянным звездами. Он сказал спокойно:
– Милый, милый Пауль, не могу я… ты, со всей твоей семьей… вы жили так спокойно, и вдруг я… Ты понимаешь, что ты говоришь? А если они сейчас поднимутся наверх? Может быть, они шли за мной по пятам…
Редер сказал:
– А тогда все равно уже поздно. Если они явятся, придется сказать, что я знать ничего не знаю. Этого нашего последнего разговора не было. Понимаешь – твои последние слова вовсе не были сказаны. А старый приятель всегда может с неба свалиться. Откуда мне знать, где тебя все это время носило?
– Когда мы последний раз виделись? – спросил Георг.
– Ты был здесь последний раз в декабре тридцать второго года, на второй день рождества, ты еще тогда съел все наше печенье.
Георг сказал:
– Они тебя будут допрашивать, без конца допрашивать. Ты не знаешь, какие способы они изобрели. – В его глазах сверкали те колючие искорки, которых в юности так боялся Франц.
– Пуганая ворона и куста боится. А почему полиция обратит внимание непременно на мою квартиру? Никто не видел, как ты вошел, иначе они давно были бы тут. Подумай лучше о том, что дальше, как тебе выбраться отсюда. Ты на меня не сердись, Жорж, но, по-моему, лучше тебе здесь не засиживаться.
– Я должен выбраться из этого города, из этой страны, – сказал Георг. – Мне нужно разыскать моих друзей!
– Твоих друзей! – засмеялся Пауль. – А ты отыщи сначала те щели, в которые они забились!
Георг сказал:
– Потом, как-нибудь, я расскажу тебе, что это за щели. У нас в Вестгофене тоже есть несколько десятков людей, о которых вес и думать забыли. О!… Я многое мог бы порассказать. Если к тому времени мы оба не заползем в такие щели.
– Да нет, Жорж, – сказал Пауль, – я просто вспомнил об одном парне, о Карле Гане из Эшерсгейма, он-то ведь потом…
Георг прервал его:
– Брось! – Он тоже вспомнил об одном человеке. Неужели Валлау уже мертв? Неужели он недвижим в этом мире, который так бешено мчится вперед? И Георг опять услышал голос Валлау, тот окликнул его: «Жорж!» – один-единственный слог, донесшийся издалека.
– Жорж! – окликнул его коротышка Редер.
Георг вздрогнул. Пауль испуганно смотрел на него. На миг лицо Георга снова стало чужим. Он отозвался чужим голосом:
– Да, Пауль?
Пауль сказал:
– Я мог бы завтра пойти к этим твоим друзьям и проводить тебя.
– Дай мне собраться с мыслями, вспомнить, кто живет здесь в городе, – сказал Георг. – Ведь прошло больше двух лет.
– Никогда бы ты не попал во всю эту кутерьму, – сказал Пауль, – если бы не связался тогда с Францем. Помнишь? Он-то тебя и втянул в это дело, ведь до него ты… Ну, на собрания-то мы все ходили, в демонстрациях все участвовали. И гнев у нас в сердце тоже иной раз кипел. И надежды тоже у нас были. Но уж твой Франц – в нем вся загвоздка…
– Это не Франц, – сказал Георг. – Это то, что сильнее всего на свете.