Наконец он увидел ее лицо, худое и бледное от усталости, или ему почудилось, что увидел. Оно тотчас же исчезло за пирамидой из корзин. Неужели он ошибся? Но нет, оно приближалось в толпе, словно рывками, точно кто-то решил, хотя и с некоторым колебанием, все-таки исполнить желание его сердца.
Элли поздоровалась только легким движением бровей. Он удивился, как хорошо она усвоила его наставления, с каким искусством начала разыгрывать покупательницу. Словно не зная, что Франц принадлежит к семье Марнетов, она упорно повертывалась к нему спиной. Медленно разжевывала ломтик яблока. Усиленно торговалась, прицениваясь к корзинке, которая, по расчетам фрау Марнет, должна была остаться от оптовика. Подобно всем когда-либо удававшимся обманам, эта инсценировка удалась ей потому, что Элли была в ней действительно заинтересована. Яблоки ей поправились, тем более она не хотела переплачивать за них. Она не сумела бы искусней притворяться, даже если бы знала, как неотступно за ней следят.
Молодого человека с усиками, которого Элли могла уже заприметить, сменила толстая особа, с виду сиделка или учительница рукоделья. Однако усатый не ушел, он все еще участвовал в группе наблюдателей: его пост был в кондитерской. Идя сюда, Элли то и дело оглядывалась, не следят ли за ней, как предполагали отец и Франц. Она решила, что сыщик должен идти за ней по пятам и что это непременно мужчина. Но она никого не заметила, кроме круглой, как шар, добродушной женщины, которая, впрочем, тоже скоро исчезла – на условленном месте ее сменил новый агент. Пока, однако, все шло гладко, па Франца никто не обращал внимания. Элли обсуждала покупку, и этот разговор явно не служил маскировкой для чего-то другого. С Францем она вообще не разговаривала. Единственные его слова были обращены к фрау Марнет: «Корзинки можно пока оставить у Берендсов, я после смены привезу их, мне все равно придется еще раз приехать в город». Августа, конечно, смекнула, откуда такая предупредительность, но что покупательница и есть та девушка, из-за которой Франц во второй раз намерен приехать в город, это ей и на ум не пришло. Правда, ее мнение об Элли уже было составлено: тоща, как спаржа, шляпа грибом, ну прямо спаржа в кудряшках. Если она по будням в этакой блузке разгуливает, какая же на ней блузка в воскресенье? Когда Элли ушла, она сказала Францу:
– Ну, этой на юбку много материала не потребуется, и то выгодно.
Франц сдержал свои чувства и ответил:
– Не у всякой такие бедра, как у Софи Мангольд.
Георг дожидался двадцать третьего номера на остановке у театра. Только бы вон из города. Город, казалось, душил его. Это пальто Беллони, в котором вчера он чувствовал себя так уверенно, сегодня жгло его. Снять? Засунуть под скамейку? Есть одна деревня, в двух часах от Эшерсгейма, нужно доехать до конечной остановки по Эшерсгеймскому шоссе. Но вот как название этой деревни? Там жили еще эти старики, в военные годы я ездил к ним на каникулы, я и потом навещал их. Как их фамилия? Господи, а как название деревни? Все я перезабыл. Вот куда я поеду. Там я отдышусь. Такие старики, они ничего не знают. Милые мои, как же вас зовут? Мне необходимо там передохнуть. Господи, все имена из головы вылетели…
Он сел на двадцать третий. При любых обстоятельствах необходимо выбраться из города. Но за конечной остановкой всегда следят. Он взял со скамьи забытую кем-то газету. Развернул ее, спрятал лицо. Его взгляд скользил по заголовкам, выхватывая тут фразу, там фото.
Ни заряженная электричеством колючая проволока, ни часовые, ни пулеметы не могли помешать вестям с воли просачиваться в Вестгофен.