Он уже выбрал,завопила Раймонда.Он выбрал меня, меня, с самого начала!
Я в этом не уверена.
К Люсетте снова вернулась вся язвительность и эта хлесткая ирония, которой она всегда умела пользоваться так мастерски. Брань сменилась сарказмом, оружием гораздо более эффективным.
Да посмотри же на своего мужа,говорила она, в свою очередь, переходя на «ты».Разве он меня оскорбляет? Разве он защищает тебя? Нет, он почуял, что ветер меняется
Филиппу показалось, что он становится маленьким, совсем малюткой, безвольным трусом. «Он почуял, что ветер меняется» Эти пять слов Люсетты открыли ему глаза на истинную сущность ее натуры. Он с тоской думал о письме, которое она написала и которое они должны были уничтожить завтра вечером в Мулене. Разве это не лучший залог ее безопасности?
Она знала это и насмешливым тоном, который обладал способностью выводить Раймонду из себя, напомнила:
Не забывайте, Филипп, о подарке, который я вам обещала.
Ты слишком самоуверенна,проворчала Раймонда.
Властным жестом Филипп призвал ее к молчанию и с обреченностью в голосе обратился к той, которая отныне держала их судьбу в своих руках:
Что вы собираетесь делать?
Глаза Люсетты победоносно сверкнули. Она приблизилась к нему, как если бы он уже стал ее собственностью.
Мои условия остаются прежними.
Раймонда обратила свой взор на мужа, надеясь услышать возражение, которого не последовало. Эта немота ослепительно ярко вдруг высветила то, во что она упорно отказывалась верить.
Нет!.. Это же неправда?.. Ты не согласишься?
Мы загнаны в угол! Она написала письмо,жалобно пролепетал он в свое оправдание.
А я? Куда вы денете меня?Раймонда справилась с волнением и вновь обнажила зубки.Поостерегись, Филипп! Я предупреждала тебя Я здесь Я так просто не сдамся.
Взрыв хохота был ей ответом. И этот несуразный смех, сотрясавший Люсетту, заполнял всю комнату, разрастался в этом тесном пространстве до огромных размеров, выходящих за рамки разумного.
Ты?.. Да ведь ты же мертва, дурочка! Погибла в автокатастрофе. Никто тебя больше не ждет! Никто не заметит твоего исчезновения Никто не будет задавать Филиппу никаких вопросов!
В зрачках Раймонды заплясали искорки растерянности. Она широко раскрыла рот, заглотнула воздух, и долгий нечеловеческий крик, звериный вопль вырвался из ее горла.
Филипп бросился к Раймонде и прикрыл ладонью ее губы, чтобы подавить этот крик, который мог всполошить весь квартал. Она отбивалась, не переставая вопить, укусила руку, зажимавшую ей рот. Окровавленная рука скользнула по подбородку, закрепилась на уровне шеи
Замолчи!.. Да замолчи же ты, наконец, Боже мой!..повторял Филипп.
Задушить этот вопль сумасшедшей! Мысль сверлила его мозг, затемняла сознание Задушить!.. Задушить!.. Его рука превратилась в тиски, сжимающие горло, которое не хотело молчать
Крик перешел в хрип и угас. Раймонда перестала шевелиться, и когда Филипп разжал, наконец, пальцы, она бесшумно сползла на пол.
Оторопевший, он посмотрел сначала на руку: кровь стекала по ней крупными алыми жемчужинами, которые, падая вниз, разбивались о ковер. Затем перевел взгляд на бездыханное тело, в гротескной позе распростертое у его ног. Особенно его завораживало лицофиолетовое, наводящее ужас своими белесыми, выпученными глазами
Чужая рука схватила его ладонь Рану перевязали носовым платком
Пойдем,сказала Люсетта, уводя его из комнаты.
Он безропотно последовал за ней. В прихожей они остановились, какое-то время молча смотрели друг на друга, затем Люсетта бросилась к Филиппу на грудь и в неистовом порыве обняла его.
Милый,прошептала она,теперь тебе нечего бояться Сегодня же ночью мы перевезем ее в Мулен Закопаем в лесу
Она решала самостоятельно, не спрашивая согласия, теперь уже уверенная в своей победе.
Ее никто никогда не найдет!.. Никогда, милый Никто никогда не узнает!.. Никогда!
Потому что он узнал, что Люсетта Тернье взяла утром того же дня свой паспорт, потому что он по-прежнему был убежден в своей правоте, потому что его самомнению, так же как и упрямству, не было равных, Шабёй мерз в машине с потушенными фарами, припаркованной неподалеку от жилища Филиппа Сериньяна. Он не видел, как туда вошла Люсетта, но узнал ее «Ланчу», стоявшую у дома.
«Где паспорт, там и отъезд за границу,повторял он про себя, довольный своим дедуктивным выводом.А с кем же она поедет, если не с любовником?»
Дверь дома отворилась. Вышли двое, волоча огромную дорожную корзину, которую они хоть и с трудом, но все же запихнули в багажник «Ланчи».
«Вот и багаж уже собран!»хмыкнул Шабёй, уткнувшись носом в лобовое стекло.
Из-за корзины багажник полностью не закрылся, и Филипп Сериньян закрепил его веревкой. Шабёй ликовал
«Либо они уедут вместе сегодня же ночью, либо хотят только отвезти багаж В любом случае я узнаю, куда они навострили лыжи».
Он повернул ключ зажигания, и пыхтение его стартера затерялось в шуме мотора «Ланчи».
«Классический треугольник,рассуждал сам с собой полицейский, начиная слежку,жена, муж и любовница Я так и знал: все это проще простого»
Его впалая грудь наполнилась гордостью, и он пробормотал:
«Кого-кого, а меня не проведешь!»
Запоздалое раскаяние
Louis C. Thomas: Les trente deniers, 1968
Перевод: С. Стародубцев
* * *
Тяжелые шаги приближались по коридору и достигли его двери. Звякнул замок, повернулся ключ, заскрипели петли двери.
К вам посетитель,сказал сторож.
Его голос звучал безучастно, без всякого дружелюбия.
Мужчина, дремавший на нарах, подождал пока дверь не закрылась. Затем он открыл глаза, с недовольным видом сел на край нар и сунул ноги в свои ботинки. Так он продолжал спокойно сидеть.
Вчера у него сначала забрали все из карманов, а затем отобрали галстук, ремень от брюк, шнурки от ботинок и ручные часы. На это ему выдали квитанцию.
У него выросла борода. Он чувствовал себя мерзко, был унижен и лишен всякого достоинства.
Он провел тыльной стороной ладони по своему колючему подбородку, поднял глаза и увидел безучастного полицейского офицераимя его было Гумблоспокойное лицо которого было обрамлено тщательно подстриженной окладистой бородой.
Ах, это вы,проворчал заключенный.
Вы ожидали кого-нибудь другого?
Арестант высоко поднял плечи.
Лицо его носило следы бессонницы. Усталым голосом он спросил:
Что вы еще хотите?
Покончить со всем,ответил Гумбло.
Все что я мог сказать, я уже сказал. Что же касается остального вы не поймете это.
Что я понял,возразил полицейский,так это то, что на вашей совести две человеческих жизни.
Не получив ответа, он принялся ходить взад и вперед по камере, которая была так мала, что приходилось поворачиваться, сделав четыре шага.
Два убийства За это вы дорого заплатитеочень дорого!
Я не отказываюсь расплатиться.
Да, но дьявольски
Гумбло видимо с трудом подавил желание наброситься на своего собеседника. Он был преисполнен странной смесью благожелательства и твердости.
В ваших собственных интересах
Иронический смех перебил его.
В ваших собственных интересах,настойчиво проговорил он,я вам советую не скрывать правду.
Это уже сделали за меня другие.
Что вам известно об этом?
Прежде всего, я знаю, что меня предали.
Наступила гнетущая, почти мучительная тишина. Она возникла, как отвратительное бесплотное живое существо затем разрослась и тесно заполнила всю камеру, которая казалась слишком маленькой, чтобы ее вместить. Оба мужчины как бы приросли к своим местам. Один плотно замкнулся в своей скорлупе, замуровал себя в ней, другойготовый бороться всеми средствами, чтобы получить сведения, которых ему не хватало.
Гумбло напряг все силы, чтобы разрушить чары.
Ну что? Вы не хотите узнать как и почему произошло это предательство?
Заключенный быстро поднял голову.
Вы знаете это?
Наконец появились огоньки в его глазах, которые до сих пор выглядели безжизненно. Офицер полиции понял, что затронул его больное место.