Но пусть только построит свое гнездышко, да положит в гнездо яйца, да выведет птенцов, уж я поговорю с ней!
– Не смей трогать гнездо! – отвечает жена.
Каждую весну повторялся тот же спор.– Ларс Мануэльсен хотел разорить сорочье гнездо, старое сорочье гнездо на березе перед его избой, а жена не позволяла. До сих пор победа оставалась за женою. А у нее были основательные причины: сорока мстительна, у сороки помощников и на земле, и под землей; лопари пользуются сорокой вместо гонца; сорока полна и добра, и зла.
Ларс Мануэльсен не слушал всех этих глупостей.
– Ну да, как же! – сказал он, сердито махая рукой на сороку. В ту же секунду сорока снялась и взлетела на березу; она сидит с минуту, потом проскальзывает в гнездо, словно дух. Когда она опять показалась из гнезда, в клюве у нее уже не было ничего блестящего, и вот она начинает смотреть на Ларса Мануэльсена и хохотать над ним. Она словно была полна веселого яда. Она даже перепрыгнула на другую ветку, чтоб лучше высмеять Ларса Мануэльсена, перепрыгнула даже на третью ветку, перегнула головку на бок и кричала ему что-то вниз. Это было невыносимо, сорока зашла слишком далеко, – не владей Ларс Мануэльсен своим рассудком, он бросил бы в нее топором.
– Не смей грозить сороке, говорю тебе! – предостерегала жена.
– Я скажу тебе только одно-единственное, – отвечает Ларс Мануэльсен с весом, – Ларс Мануэльсен начал очень многое говорить с весом с тех пор, как стал отцом знаменитого человека, получил парик и зарабатывал деньги у коммивояжеров в гостинице. А кроме того, Ларс Мануэльсен был владельцем собственного участка, собственного скотного дворика, со стойлами на двух коров, и мог теперь принять своего знаменитого сына, когда тот приедет, а бог знает, не думает ли сын, что сорочье гнездо – самая обыкновенная вещь на крестьянском дворе! И потому Ларс Мануэльсен отвечает с весом: – Где, коли так, мои очки? – Жена не знала.– Ну, так спроси сороку!– говорит Ларс Мануэльсен.– А, может, ты еще что-нибудь хочешь узнать? – спрашивает она.– Видала ли ты, чтоб на порядочных дворах водились сорочьи гнезда, да еще с такими фокусами? – Нет, пожалуй, жена не видала.– Ну, так значит, нечего тебе больше и говорить!– заявил Ларс Мануэльсен.
Не одна сорока готовилась к весне, – готовился и ходатай по делам Раш. Все остатки снега на своей земле он велел посыпать песком, чтобы ускорить таяние. Ходатай Раш в несколько лет преобразил свой участок и превратил его в сад и парк. Прежде это была жиденькая лужайка с парой низкорослых сосенок; теперь сосенок не было, а лужайка была засажена кустами, и деревьями, и всякими растениями для украшения дома, на радость людям и всему Сегельфоссу. Ходатай Раш наделал великих дел с тех пор, как получил в свои руки средства. На что ему сосны и коровы? Скотница, это – лишняя прислуга. Он мог покупать молоко в Сегельфоссе, как все другие; конечно, возделывать Норвегию – дело почтенное, но оно не стоило хлопот. Тут же он видел большие и осязательные результаты своей деятельности, – он насадил сибирской акации и американской сосны, вырыл в лесу кусты можжевельника, папоротников и вербы и перенес в свой парк, и они хорошо принялись там, особенно же земля оказалась подходящей для акации, которая разрослась в целый лес. Окружной врач Муус, приезжая в гости, каждый раз обходил парк, очень одобрял его и говорил, что он замечателен.
– Если вы позайметесь так еще несколько лет, у вас в конце концов запоют соловьи в ваших рощах! – говорил он.