Так что продолжать стрелять не в моих интересах. В моих интересах бежать поскорее и подальшеесли еще осталась возможность. В последнем я сомневаюсь. Лучи, будто указующие пальцы некой системы наведения, снова сходятся у меня на груди. Идеальная триангуляция. Теперь ублюдок Матери Ночи не промахнется
В этот момент старуха останавливает кино. Тень замирает, лучи превращаются в тусклые серые нити, похожие на горизонтальные непровисающие струйки пепла, над которыми не властно земное притяжение. Стволы дробовика немного опускаются, но это как-то не утешаеттеперь они направлены мне в пах.
Зрячий, произносит Мать Ночи с непонятным выражением. Ее голос звучит моложе, чем можно подумать, глядя на рот дохлой ящерицы, над которой роятся мухи.
Как ты узнала? Вопроса глупее не придумаешь. Двигаю языком, чтобы потянуть время.
Оказывается, она еще умеет улыбаться. Правда, от ее улыбки бросает в дрожь.
Говорит:
Иди за мной.
Идти за ней мне хочется не больше чем барану под нож. Спрашиваю себя, есть ли у меня выбор. Выбор есть. И дробовик в руках Тени прозрачно намекает на один из двух вариантов.
Плетусь за Матерью. Вот дерьмо! Это же надо так влипнуть. А ведь день начинался неплохо. Повелся, дурачок, на заброшенный дом. Трупы в бассейне теперь представали в ином свете. И лишь то, что я не сразу присоединился к их негреющей компании, внушало определенную надежду.
Идем через анфиладу комнат: Мать впереди, я за ней, Тень в трех шагах позади меня. Затылком ощущаю исходящий от нее холод. Будто вслед за мной неотступно перемещается приоткрытый люк, из которого тянет подземельем.
Уже не обращаю внимания на обстановку, не до этого. Все смазано, словно смотрю через заляпанные грязью очки. Если это игры старушки, то я готов их претерпеть, лишь бы в конце концов убраться отсюда живым. А если я все-таки свихнулся, значит, худшее произошло и дергаться поздно.
Спускаемся куда-то по каменным ступеням. Их больше двадцати, сбиваюсь со счета. Что называется, глубокое погружение. Становится так холодно, что ходячая могила у меня за спиной уже не причиняет особых неудобств. Видимо, это подвал, где я, наивный, рассчитывал разжиться какой-нибудь жратвой. Не сделаться бы самому едой для этих упырей. Бог знает, что на уме у старушки. Может, сосет кровь из молоденьких, потому и протянула пару сотен лет. А может Говорят, сперма тоже дает омолаживающий эффект. В принципе я не против стать донором, только многое зависит от того, кто из этих двоих возьмется меня доить.
И еще здесь, конечно, темно. Это уже не ложная мгла в зрительных нервах, это онакротовья мать-темнота. Проклятая тринадцатая сестричка. Та, что пребудет вовеки.
Несколько минут двигаюсь ощупью, раздвигая складки холодного бархата, до такой степени, мне кажется, сгустился воздух. Постоянно опасаюсь наткнуться на старушку; почему-то одна мысль о том, чтобы прикоснуться к ней, вызывает что-то вроде оцепенения. Слышу впереди ее шелестящие шаги; сзади не слышно ничего. Разбирает идиотский смех: прикидываю, а существует ли Тень в полной темноте?
Наконец Мать Ночи, видимо, вспоминает, что не все присутствующие чувствуют себя тут, как дома. Проявляет заботуно с чего бы? Раздается сухое потрескивание (возможно, это всего лишь щелчок пальцами, похожими на лапки богомола), и я снова вижу свет. Заодно узнаю, что с Тенью все в порядке: два ее миндалевидных «глаза» теперь служат источником какого-то ядовитого, радиоактивного свечения. Нечто подобное я наблюдал по ночам среди развалин взорвавшейся атомной электростанции. Узкая фигура идущей впереди меня старухи очерчена таким же странным сиянием, которому не помеха моя собственная скользящая тень.
Я по достоинству оцениваю оказанное мне внимание. В лабиринте этих подвалов можно потеряться даже с горящей лампой. Тяжелые своды местами сочатся влагой. Мы проходим мимо пустых клеток с кандалами на стенах. Мы проходим через винные погреба. Мы проходим через оружейные склады. А столько жратвыконсервированной, засоленной, сушеной и еще неведомо как подготовленной для длительного храненияя не видел за всю свою жизнь. Сотню шагов спустя меня начинает подташнивать от голода при виде здешнего изобилия. Так что за старуху можно не волноваться: запасов хватит до конца ее долгих дней. И, главное, еще останется на последующую долгую ночь. С лихвой хватит самой Материи кому-нибудь еще.
Отчего-то я уверен, что есть кто-то еще. Кроме Тени, само собой разумеется. Но Тень, наверное, не жрет ничего. Кроме, конечно, света.
Интуиция меня не подводит. И снова возникает подозрение, что я теряю рассудок. Впрочем, само наличие подозрения вроде бы свидетельствует об обратном. Но все же. Слишком дикая открывается картинка, хотя для галлюцинациив самый раз. Один из аппендиксов этого бесконечного подвала обставлен как детская комната. Кажется, вот-вот заиграет музыкальная шкатулка.
Действительно, что-то тренькает у меня в голове, но иллюзия отодвигает все на десятки лет. Сильнейшее чувство дежа-вю. Хоть убей, не помню, где и когда я видел это. Может, всего лишь давний сон?
Падает, кружит искусственный снег, и балеринка с нарисованным лицом вращается на одной ножке под грустный мотивчик из девяти тающих нот
Мне холодно, нестерпимо холодно. Меня окунули в омут моего собственного детства. Мимо проносятся воспоминания: скользкими рыбами появляются из темноты, задевают плавниками, вспыхивают на мгновение серебристой чешуейи снова растворяются во мгле. И еще там угадываются чьи-то размытые тени: лежат на дне или склоняются над омутом по другую сторону водяной линзы, искажающей их до неузнаваемости. Смотреть вниз страшно, а если смотреть вверх, становится больно глазам. Никто не возвращается из царства слепящего света
Затем нахлынувшая ледяная волна переносит меня в настоящее. Кто-то лежит на детской кровати, под пологом, на котором нарисованы золотистые луна и звезды с добрыми лицами. Старуха произносит несколько слов; я не разбираю, что она бормочет.
Маленькое существо встает с кровати. По первым же движениям я вижу, что это не крот. Но и не зрячий. Кто-то, задержавшийся в промежутке. Пойманный, затерявшийся, брошенныйбез разницы. Представляю, как ему плохо, одиноко и страшно. Нет, не представляю. Это невозможно представить. Надо оказаться на его месте.
Но когда-то я был в таком же положении, разве нет? Иначе откуда взяться завывающему под черепом отчаянию, парализующему страху, ужасу нестерпимого ожидания? Глубоко спрятанные, подавленные воспоминания? Прикосновение к чужой памяти? Нет, ни в чем нельзя быть уверенным. И все-таки мне до боли, до дрожи знакомо это: музыкальная шкатулка, стеклянный шар с искусственным снегом внутри, луна со старушечьим лицом, звезды на ткани И долгая-долгая пытка во тьме.
* * *
Это мальчик. Останавливается в двух шагах от меня. Нас разделяет решетка. Черт, кое-что становится еще более узнаваемым. Конечно, должна быть решетка. Сразу потянуло вонью принуждения. И кислым душком безысходности.
Он смотрит на меня. Наконец кто-то на меня смотрит. В ядовитом сиянии, источаемом Тенью, его глаза кажутся почти бесцветными. Глаза статуи. Или незаконченного портрета. А где художник? Исчез, сбежал, сошел с ума, умер
Старуха говорит:
Это мой внук.
Я начинаю смеяться. Но про себячтобы «бабушка» не убила.
Где его мать?
Моя дочь умерла. От старости.
А я здесь зачем?
Мне тоже осталось недолго. Семь суток. Может, чуть меньше. Я хочу, чтобы ты отвез его туда, где он будет в безопасности.
Тут я позволяю себе ухмыльнуться:
Разве ты не знаешь, что таких мест не существует?
А как насчет твоего острова?
Озноб пробирает меня до костей.
Почему я?
Она вздыхает. Это похоже на шелест листьев в ночи.
Больше некому. Мне уже не успеть, но ты, надеюсь, успеешь. Я прятала его здесь восемь лет. От своих же. Они убьют его, если найдут. Для них нет ничего хуже, чем зрячий внук Матери Ночи. А его смерть будет означать конец нашей власти. Он и так отбирает слишком много у моей темноты.
Не слишком ли она откровенна со мной? Нет, не слишком. Ее последней фразы я не понимаю и не уверен, что хочу понимать. Того, что я услышал, вполне достаточно. Как говорится, хватит за глаза. Если только выйду отсюда, немедленно брошу ее ублюдка, а сам постараюсь умчаться подальше. На максимальной скорости. Меняя машины. Не теряя времени. Не останавливаясь, чтобы справить нужду.