Миледи, позвольте мне остаться и сражаться или погибнуть рядом с вами, как позволили моему отцу.
Нет, прости, не позволю. Я хочу, чтобы ты сохранил моих людей, ибо наступит время и мне понадобится каждый человек, каждое копье, стрела или меч. Ты опытный воин, можешь сам понять, как действовать, если что-то пойдёт не так. Вы должны прорваться в Гилон. Если конунг жив, то он найдёт вас там.
Но у вас мало шансов выбраться живыми.
У меня будет больше шансов, если вы выйдете не теряя времени. Чем скорее вы отойдёте от города, тем скорее те, кто останется в заслоне, смогут скрыться.
Тогда сделаю все возможное. Разрешите идти?
Ступай, и пусть небо будет милостиво к вам.
В комнату зашел Лонхат.
Миледи, вам нужен хотя бы краткий отдых.
Не больше, чем всем остальным, грустно ответила она.
Поспите хотя бы пару часов, иначе свалитесь раньше времени.
Лонхат, Йорунн остановила бывшего наставника, пока тот не успел уйти. У вас еще есть время уйти с сыном.
Мое место здесь.
Вы так спокойны, так уверены, рядом с вами мне не так страшно. Но я все равно боюсь. Боюсь того, что ждет нас завтра, она обняла себя, сжимая ледяными пальцами предплечья.
Лонхат подошел поближе и сел рядом с ней почти вплотную.
Страхэто нормально. Особенно страх смерти. Бесстрашные гибнут первыми, те, кто боится имеют шанс выжить.
А мы? У нас есть этот шанс?
Хотите правду?
Да.
Почти нет. Слишком неравны силы. Но то, что мы сделаем завтра, может спасти страну. Верьте хотя бы в это.
Йорунн уставилась в темное окно.
Я не хотела, чтобы сложилось так
Лонхат по-отечески обнял ее за плечи.
Знаю.
За час до рассвета первые отряды во главе с Ориком начали покидать город. Шли через старые северные ворота. Впрочем, воротами из можно было назвать только по доброй памяти. С севера под стенами города тянулось ущелье реки, глубина его местами достигала пары десятков метров. Склоны тут состояли из слоистой каменистой породы, словно нож вспарывающей мягкую степную почву. Слоистый камень выходил из земли слегка под углом, а ветер и дожди выкрошили его, превратив в некое подобие мелких ступеней.
Обычно этими воротами пользовались только прачки: внизу на камнях вода была чистой и бурлила, взбивая пену. Для всадников или гостей города самый удобный въезд располагался на юге города, поэтому про ворота прачек знало существенно меньше людей. По-видимому, лазутчики Талгата пропустили их или просто не придали значения калитке, шириной на двоих верховых. Спуск был довольно крутой, камни под ногами стали скользкими после дождя, но все же эта дорога была намного более надежной, чем земляные валы под стенами.
Стараясь не шуметь, в полном молчании, цепочка людей и коней пробиралась вперед, спустилась до самой реки, а затем медленно потянулась на север, к выходу из ущелья. Повозки решили не брать, тяжелораненые не вынесли бы дороги. Их решили не мучать, проявив последнее, жестокое милосердие войны. Тех, кого можно было еще спасти, разместили на носилках, прикрепленных к спаренным коням. Легкораненые ехали сами. В некоторых местах тропа была такой узкой, что два всадника с трудом умещались рядом, это существенно замедлило отступление, люди растянулись длинной узкой цепочкой, но деваться все равно было некуда, и люди шли вперёд так быстро, как только могли.
Огней не зажигали, чтобы не выдать своего присутствия. Чуть впереди основной колонны Орик выслал разведчиков, однако хольдингам пока везлонавстречу не попалось ни одного человека. Когда небо на востоке посерело, передовые всадники добрались до места, где ущелье раздавалось в стороны, мелело и постепенно растворялось в степных холмах. Пока позволяло время, сделали короткий привал, поджидая тех, кто ещё только отходил от города.
Когда солнце показалось из-за горизонта, от хвоста колонны прислали гонцоввсе отступающие прошли ущелье и теперь были готовы мчаться прочь от гибнущего города. Орик кивнул и оглянулся, чтобы в последний раз окинуть взглядом родной город. Серая и темная гряда крыш и стен темнела на фоне светлого неба, а потом на самом верху дворца конунга вспыхнул ослепительной белизной стяг, вышитый золотыми и зелёными нитями. Орик резко отвернулся, чувствуя, как болезненно сжалось сердце в груди, и коротко приказал:
На север, потом обойдем город с востока, свернем к побережью и пойдём под прикрытием приморского обрыва на юг. В бой не ввязываться без нужды, наша надежда в скорости и выносливости наших коней.
В это время в городе тревожно и гулко забил колокол. Звук его раскатился во влажном от утреннего тумана воздухе на много гонов кругом. За колоколом где-то далеко загудели рога, в небо поднялся черный столб дыма. Заслон, оставшийся в городе, сделал все, чтобы приковать к себе внимание Талгата. Многие отступающие оглядывались, но никто не сказал ни слова. Орик дал знак рукой и послал своего коня в галоп, увлекая остальных за собой.
В первых лучах восхода всадники были отчетливо видны на равнине, потому мчаться пришлось изо всех сил. Даже кони с ранеными летели вперед как на крыльях. Но никто их не преследовал, никто не заметил отступающих, никто не бросился вдогонку. Все силы Талгата были брошены к южным воротам, хан заглотил наживку намертво, ему хотелось только одногорастоптать, сжечь, уничтожить гордую наследницу Хольда.
19. Падение Витахольма
Атака началась, как только алый диск солнца показал свой край из-за изогнутого плавной дугой края холма. В этот раз Талгат не стал распылять свои силы, сосредоточив всю свою мощь на воротах. Всю ночь он наблюдал за мельтешением теней на стенах Витахольма, проклинал упертых хольдингов, которые вместо того, чтобы принять его своим правителем, упорно продолжали цепляться за свою свободу. Дурачье, теперь все погибнут, а ему, великому хану степей, нужно будет положить еще сотни своих людей под стенами.
О, будь эти люди только его, он бы и глазом не моргнул, кидая их в огонь и мясорубку битвы. Но в этом походе были не только его подданные. Вместе с Талгатом на эти земли пришло много мелких царьков и просто свободного люда, лишь недавно вставших под его руку. Сюда их влекла жажда наживы, ведь о богатстве народа Хольда в степи не говорили только немые, и жажда занять новые плодородные и возделанные земли. С одной стороны, когда они пришли, войско Талгата увеличилось почти вдвое. Но с другой, первые же трудности заставили толпу обратиться против своего господина.
Минувшей ночью Талгату пришлось усмирять не только мелких князей, но и самолично снести головы двум крикунам, осмелившимся заявить, что он, великий хан Талгат, не способен взять эту крепость. Тела бунтовщиков протянули на веревках через весь лагерь и бросили на потеху воронам. После этого люди поутихли, но мрачное и молчаливое недовольство висело в воздухе и мешало великому хану свободно дышать. Талгат мерял шагами свой шатер, проклиная жадность и трусость этих дикарей. Он с трудом дождался начала рассвета, когда стало достаточно светло, чтобы оценить обстановку.
Лазутчики донесли, что ночная гроза наполнила рвы вдоль стен водой, превратив земляные валы в совершенно непроходимые горы скользкой грязи. Это означало, что атаковать стены не получится до тех пор, пока вода не просохнет, а значит оставался только один вход в городчерез главные ворота по широкой мощеной камнем дороге. Именно туда Талгат и отправил свою тяжелую конницу с мощными щитами, обтянутыми мокрыми кожами. Эти щиты нельзя было пробить копьями и стрелами, даже пролитое и подожженное масло не брало их сразу. Щиты несли всадники, потому что пеший бы не смог поднять такую ношу. Зато под прикрытием этих щитов кочевники вновь атаковали ворота тараном.
Чтобы усилить отчаяние осажденных и не дать им сплотиться для защиты ворот, катапульты вновь начали обстреливать город горящими зарядами. Откуда-то повалил едкий черный дым, в городе отчаянно забил колокол. С арки ворот беспрерывно сыпались камни и лилась потоками горячая вода, со стен летели стрелы, но в этот раз хольдингам было не устоять. С громким треском подалось окованное железом дерево врат, кочевники издали жуткий крик и, словно безумные, ринулись вперед, сминая, топча, раскидывая людей вокруг.