Элизабет провела инвентаризацию мебели, картин, посуды, бытовой техники, всяких мелочей и, наконец, книг, определяя примерный возраст каждого предмета. Переписала их в хронологическом порядке, затем разделила на четыре основные группы: «до-Дикенсоновский период», «Теодор и Анна», «Нельсон и Нора» и, наконец, «Байрон и Элизабет». Вряд ли стоит объяснять, чем она собиралась пожертвовать в первую очередь.
Она прошлась по дому, тщательно инспектируя каждую вещь в отдельности. За редким исключением, все, что купили они с отцом, превратилось в рухлядь. Про никудышнее состояние некоторых предметов, она, конечно, зналанапример, про холодильник, отдавший концы десятилетия назад, или про телевизор, который начал барахлить через год после начала ее отшельничества, а она не потрудилась его починить. Но Элизабет и помыслить не могла, что «современная» мебель окажется в столь плачевном виде. «Что же я выручу за это барахло?»спрашивала она себя. И сама же отвечала: увидим.
«Увидим» означало то, чего она не делала уже много лет, встретиться лицом к лицу с человеком. Но выбора не было. Когда явился коллекционер, которому бюро услуг перенаправило ее предложение, она встретила его на пороге. Трудно сказать, кто из них был более ошеломлен. Коллекционер увидел перед собой высокую худую даму с суровым лицом и серебристыми волосами, чья одежда, безупречно чистая, устарела лет как минимум на пятьдесят. Элизабет же недоуменно взирала на коротышку с брюшком наподобие арбуза, с круглым лицом, волосами травянистого цвета, в волосатой рубашке, ярко-зеленых коротких штанах и черных туфлях с длинными змееподобными носами, напоминающими корни небольшого дерева. Так или иначе, первым в себя пришел коллекционер. Элизабет провела его в гостиную, где он направился прямиком к клавесину и сказал:
Это беру за пару сотен баксов.
Элизабет покачала головой.
Эта вещь не продается. Пойдемте, я покажу вам то, что можно купить.
Она водила его из одной комнаты в другую, с большим трудом отвлекая от предметов эпох Теодора-Анны и Нель-сона-Норы. Когда они вернулись в гостиную, коллекционер сказал:
За рухлядь на кухне два бакса, за барахло из гостиной шесть баксов, за книжки десятка за клавесин дам две сотни, за кровати, викторианские, шератоновские и в стиле ампирпо двести баксов, за настенные часы со второго этажаполтинник, и за напольные тоже, за буфет хепплуайтиз столовой двести, за книжный шкаф с бронзовой отделкойсотня баксов
Но эти вещи не продаются, повторила Элизабет. К тому же, вы предлагаете очень низкие цены.
Коллекционер пожал плечами.
Стандартные цены двадцать первого века, леди. Антиквариат сейчас не особо ходовой товар.
Элизабет осенило.
Я только что вспомнилав подвале тоже кое-что есть. Не хотите посмотреть?
Показывайте.
Он предложил ей по сотне долларов за каждый предмет, великодушно согласившись не трогать древнюю плиту и раковину до-Дикенсоновской эпохи, и даже пообещал прислать «своих амбалов», чтобы те переместили этот антиквариат ей на кухню. Но это предложение, объяснил он, действует только, если она продаст ему все, что он перечислил раньше, плюс коллекцию венецианского стекла, которую он заметил в одном из шкафов на кухне. Элизабет вздохнула.
Думаю, у меня нет выбора, верно? сказала она и распрямила плечи. Хорошо. Но кровать из моей спальни я не отдам. И за все, включая коллекцию стекла, я хочу получить тысячу бак простите, долларов. Если хотите, добавлю еще ковер из гостиной.
Коллекционер сморщил нос.
Идет. Тыща баксов за все.
Дом казался голым после того, как «амбалы» сделали свою работу и отбыли. На месте проданной мебели зияли тоскливые пустоты. Самая страшная пустота образовалась там, где прежде стоял клавесин. Дрожащими руками Элизабет вложила чек коллекционера, свой чек и налоговые квитанции в конверт, надписала его и вместе с еще одним чекомна этот раз на двадцать центов за маркуположила на почтовый ящик на двери. Сверху, чтобы бумаги не унес ветер, опустила небольшой камушек, который хранила специально для таких случаев. Счет за газ должен прийти со дня на день, почтальон, который его принесет, заберет письмо и отправит по назначению. Он все еще произносила про себя слово «почтальон», хотя знала, что доставкой почты теперь занимается багрово-волосатая женщина, которая ездит на чем-то вроде скутера, в желтой униформе, похожей на костюм аквалангиста. Элизабет однажды видела через окно холла, как эта дама, тарахтя, подъезжает к крыльцу, и этого одного раза ей хватило. Впрочем, Элизабет редко смотрела в окна. Даже зимой деревья и разросшийся кустарник скрывали мир, простирающийся за границами ее владений, стирали его, делали несуществующим, и это ее вполне устраивало. Новый мир привлекал ее еще меньше, чем тот, который она покинула более чем полвека назад.
Идея путешествия во времени никогда прежде не приходила ей в голову, она и теперь не мыслила такими категориями. Просто с течением дней она заметила, что дом, утратив всяческие связи с «будущим», обрел некую новую, свежую атмосферу. Ощущение свежести и новизны усиливалось, и, чтобы придать ему еще большую четкость, она начала переносить в гараж предметы, которые не вписывались в эту атмосферу. Постепенно это выкорчевывание лишнего стало для нее своего рода одержимостьювечера не проходило, чтобы она не отнесла в гараж хотя бы одну выпадавшую из времени вещь. Исключение она сделала для «современного» стола в спальне, за которым все еще писала стихи. Некоторые предметы из «будущего» тоже сопротивлялись уничтожениюнапример, электроприборы. Электричество в дом провели в эпоху Нельсона и Норы, но с тех пор многое менялось, и старая проводка не сохранилась. Первым импульсом Элизабет было уничтожить всю электропроводку, но, к счастью, ей хватило здравого смысла отказаться от замены электрического света свечами, которые пришлось бы покупать ящиками. Хотя свет он включала редко. Иногда вечерами обходилась даже без свечей, обнаружив, что может читать и при свете камина. Отправляясь спать, она зажигала свечу и поднималась с ней по лестнице, воображая, что уютное тепло в домеэто не результат работы автоматического электрокотла, который она сама и установила в 1990 году вместо газового отопления, а от очага, который остался в гостиной.
Однажды вечером, читая в вольтеровском кресле, Элизабет почувствовала: что-то не так. Что-то в доме (не считая письменного стола, электричества и телефона на шерато-новском бюро) не совсем вписывалось в воссозданную ею атмосферу эпохи «Нельсон-Нора». Она внимательно осмотрелась по сторонам, надолго задержала взгляд в темном углу, затем снова опустила глаза на книгу, которая лежала у нее на коленях. Книга называлась «Громы мелодии. Новые стихотворения Эмили Дикинсон». Безусловно, стихи Эмили Дикинсон принадлежали миру Нельсона и Норы. Да, но именно этот сборник датировался тысяча девятьсот сорок пятым, в сорок пятом эти стихи были опубликованы впервые. То есть, миру Нельсона и Норы они не принадлежат. Значит, от них надо избавиться.
Как и от других книг, на дату издания которых Элизабет прежде не обращала внимания. Их было около десяти. Одну за другой она бросала книги в камин. «Громы мелодии» оставила напоследок. Слеза скатилась у нее по щеке, когда она безжалостно отдала драгоценный томик на расправу огню. Обложка потемнела, скукожилась; страницы стали красными, потом почернели. Хлопья пепла взлетели, как маленькие серые призраки, и устремились вверх, в дымоход.
Внезапно весь дом вздрогнул, и комната наполнилась теплым свечением. Свет исходил от старомодных ламп с абажурами, отделанными кистями, от люстры из картона с нарисованными на нем свечами и лампочками в форме пламени. Пустоты заполнились мебелью, возникшей из ниоткудамебелью Нельсона и Норы вперемежку с мебелью Теодора и Анны, и все это прекрасно гармонировало с лампами и люстрой. Унылые коричневые стены нарядились в цветастые обои, потускневшее дерево засияло. На мохеровом диване, которого мгновение назад не было, сидел молодой мужчина и читал газету. В комнату вошла женщина чуть старше его, она несла поднос с небольшим чайничком и двумя изящными чашками. Пара была одета в одежду, которая была в моде после Первой мировой войны. Элизабет замерла. Молодой мужчинаэто же ее дед, а женщинабабушка! Это Нельсон и Нора, и они счастливы в доме, который теперь принадлежит им, который они только что с большим вкусом обставили новой мебелью, сохранив при этом и наследие прошлого.