- Заткнись! Я не готов продолжать!
- Четыре вопроса!
- Ба? Твердые или жидкие?
- И так и так, хе-хе!
Грошвод поднял табличку и поспешил к выходу.
- Стой, писец! Куда же ты?
- Не могу! - крикнул Грошвод. - Не заставляйте меня оставаться, милорд!
- Надо убрать кровь, дерьмо и мочу - хозяин тебе приказал!
Грошвод замер почти в досягаемости дверного засова. - Нечестно! - прошептал он, поднося надушенный платок к носу. Однако Вармет сказал правду, чтоб его. Писец развернулся. - Теплые или холодные?
- Ты не можешь спрашивать! - взвизгнул второй пленник.
- Теплые или холодные? - крикнул Вармет. - Вот мой следующий вопрос!
- Средние!
Вздохнув, Грошвод буркнул: - Подавись соплями.
- Жулики!
- Сопли? - удивился Вармет. - Это сопли? Сопли! Я выиграл!
Феловиль Великодушная поправила грудь под запятнанной блузкой и тяжко вздохнула, усаживаясь напротив моряка. - Уже давно, - сказала она, - не было у нас столько чужеземцев.
Старик пожал плечами, не ослабляя крепкого захвата на кружке горячего рома - рома было слишком много, но когда он, даже не прикончив первую порцию, бросил на стол новенькую серебряную монету, она решила не советовать здравую умеренность, ведь мужичок промерз до мозга костей. Она-то видит. - Грабители поганые, - сказал он тихим, недоброжелательным тоном.
- Ну что ты. - Она даже отпрянула. - Нет причин быть невежливым. Давай начнем снова. Я Феловиль Великодушная, хозяйка "Королевской Пяты".
- Рад за тебя. Меня зовут Эмансипор Риз. Запоминать не нужно, я не намерен задерживаться здесь надолго. Надеюсь.
- Пока есть монета, - сказала она, - тебе здесь будут рады, гарантирую. - Она глянула на сидевшего рядом с моряком Шпилгита и скривилась. - Помни, фактор, за тобой должок, а зима впереди долгая и холодная.
Шпилгит придвинулся к Эмансипору. - Вот за что ее зовут Великодушной, понял?
- Ох, я вполне великодушна, - взвилась женщина, - когда дело того стоит. Какое великодушие к чужаку-дураку, появляющемуся тут и зовущему себя треклятым сборщиком налогов? Мы отстроились сами и никому ничего не должны! Так и передай своим чопорным боссам!
- Передам, Феловиль, передам. Обещаю!
- Да не забудь!
- Уж не забуду!
- Давай!
- Скоро!
Якль подал голос от окна: - Что он делает с телами?
Один Эмансипор не повернулся, сгорбившись над исходящей паром кружкой и вдыхая кружащий голову аромат.
Феловиль с кряхтением выпрямилась и подошла к двери. Открыла, породив скрипы. И тут же торопливо втянула голову, развернувшись к Шпилгиту. - Это он, убийца голема?
- Он его потрошил, когда мы пришли, - сказал Шпилгит.
- Как он его убил?
- Без понятия, Феловиль. Но он это сделал, и ни царапины!
Сообразив, что завела беседу со сборщиком налогов, она торопливо отвернулась, еще чуточку придвигаясь к двери и наблюдая, как Хордило ведет пленников к Гаддовой дороге. Шпилгит появился вместе с милой доченькой - одного этого хватило, чтобы Феловиль пожелала перерезать ему глотку прямо здесь и сейчас. Но подобное публичное убийство вредно для дела, почти все ее девочки будут огорчены, а это к добру не ведет. Она попросту отослала Фемалу в личную комнату - ожидать подходящего наказания. А пока пусть жаждущая стать шлюхой деваха потомится еще немного.
Рядом встал Якль, она чуть отстранилась от вони. - Он слишком лаком на мой вкус, - сказал мертвяк, косясь на улицу. - Лаком, то есть, до трупов.
Она втянула его внутрь и захлопнула дверь, не желая напускать холод. - Говорила тебе, Восставший, можешь сидеть за самым крайним столиком, подальше от остальных. Собаки от тебя тащатся, да, но ты неподходящий постоялец. Так что кончай бродить, понял? Клянусь, Якль - запру за тобой дверь и замерзнешь на месте.
- Прости, Великодушная. - Мужчина шлепнулся на стул.
Подумав, Феловиль вернулась к столику Эмансипора и снова села напротив. - Шпилгит, проваливай, - велела она. - Найди другой столик или иди наверх, поздоровайся с девушками.
- Не смей приказывать... ну, кажется, тебе можно. Ладно, ладно. Иду наверх.
Она дождалась скрипа ступеней над головой и облокотилась о стол. - Слушай, Эмансипор Риз.
Он успел выпить половину рома. Поднявшиеся глаза были затуманены.
- Големы. Они колдовские, верно? Могущественное колдовство.
- Полагаю...
- У лорда Клыгрызуба Когта их целых три.
Мужчина фыркнул. - Прости, вырвалось. Три, говоришь? Да. Но сейчас уже два.
- Именно. Я о том самом.
Он заморгал. - Извини? О чем том самом? Кажется, я упустил.
- Твои господа - один пошел и убил одного из големов. Нелегко это, убивать гору железа и тому подобного.
- Даже знать не желаю, - заявил Эмансипор. - Но уж поверь, Корбал Броч убивал и худших.
- Да неужели? Интересно бы послушать. Очень.
- Но сильнее нужно опасаться Бочелена, - продолжал Риз, отхлебывая очередную порцию рома.
- Второго?
- Да. Второго.
- Заклинатели?
Мужчина кивнул. И засмеялся снова: - Клыгрызуб!
Она поерзала по стулу внушительной массой, пытаясь податься вперед еще сильнее, но помешали груди. Старуха с руганью подняла одну и шлепнула на столешницу. Потом другую. Глянула на Эмансипора, уловив ответный взгляд. - Милые, не так ли? Позже познакомлю вас поближе. Но твои хозяева, Эмансипор Риз...
- Манси сойдет. Зови меня Манси.
- Лучше. На несколько Худом клятых слогов лучше. Манси. Они заклинатели?
Он кивнул.
- Идут к крепости в одиночку. Они глупые?
Эмансипор воздел дрожащий палец. - Ах, какой интересный вопрос. Я о том, что есть степени глупости, ясно? Видела, как баран лупит тупой башкой о камень? Почему о камень? Потому что рядом нет другого барана. Ваш Выбейзуб там, наверху, стоит на скалах - причем один-одинешенек.
Она вгляделась в него и не спеша кивнула. - Да, с тех пор как бросил в темницу брата.
Эмансипор беззаботно взмахнул рукой: - И там, наверху, они проверят, чья башка тупее.
- А что, если...
- Вот и увидим.
- Ты не въезжаешь, Манси. Тупая башка против тупой башки - это звучит хорошо. Люблю тупые башки. Думаешь, легко жить в страхе?
Старик уставился на нее, расплываясь в ухмылке. - Лучше умирать смеясь, Феловиль.
Она встала. - Давай поищем тебе еду повкуснее. Чтобы протрезвел. Нам с тобой есть о чем потолковать.
- Нам?
- Да. Потолкуем, перейдем к сделке, а от сделки к кое-чему еще, от чего все счастливыми бывают. Трезвей, Манси. Для тебя есть много девиц, они прямо тут.
- Очень мило, - сказал он, пытаясь свести глаза. - Но девицы заставляют меня чувствовать возраст.
- Еще лучше. Тогда ты получишь нас.
- Вас?
Она подняла титьки. - Нас.
В нескольких шагах Якль попятился, увидев, как Феловиль выпячивает перед моряком груди. - Но, - шепнул он себе, - если и есть способ хорошо провести время... - Он оглянулся на других посетителей, завсегдатаев всех до одного, и заподозрил, что сам стал завсегдатаем. Типа того. Удивиться можно, как вещи, которых ты желал при жизни, сами падают в карман после смерти.
Но ведь это ж типично, не так ли? Величию лучше всего подобает пепельно-серое лицо, затянутые мглой глаза и поза, не допускающая суетливости. Даже посредственность дотянется до величия, если просто умрет. Думая в эти дни об истории, он мог мысленно представить целый ряд великих мужей и жен, всяческих героев, и ни один не был жив. Нет, они стояли, сторожа великие мгновения минувшего, слепые к последствиям и наследиям своих деяний. В чем-то себялюбиво, но на хороший манер. Смерть - способ сказать миру... "Пошел ты на хрен. Насадите себя на собственный хрен, хренакнутые хрены! Пошли на хрен навеки и если не знаете, что такое вечный хрен - глядите на нас, хренолюбы, как мы вечно хреначим и ни хрена не дадим за вас. Просто хреначим и хреначим!"
Тут он подумал, не впал ли в струю гнева. Если подумать хорошенько, это бессмысленно. "Не лучше ли глотать обиды, а? Та веревка не сломала мне шею, а может сломала. Кто знает. Но убило меня удушье. Удушение, лицо синеет, язык высунулся, глаза выпучены. Вот такое удушение. Так что глотать больно.
Хрен, хочу ли я убить их всех? Хмм, трудный вопрос. Помозгуем-ка.
Ведь больше заняться нечем.
Но тот большой толстый, тащивший трупы. Это как-то тревожит. Особенно меня, который мертв, но не совсем.
Выбирая меж веревкой и парой громадных сисек, я знал бы, где задохнуться и сомневаюсь, что оказался бы одиноким в ученом мнении. Честно сомневаюсь. Спросите любого мужика. И бабу тоже. Все мы герои, почему бы не выйти вон?