- Как именно?
- Как труп с кладбища.
- Я всегда так вонял?
Хордило скривил губы. - Откуда мне знать? Нет, наверно. Но разве мне судить? Я тебя раньше не знал, верно? Тебя принесло море, верно? А у меня была квота, и ты был лишним.
- Позволил бы провести тебя к закопанному сундуку - разбогател бы, - сказал Якль, - а меня не вздернули бы лишь потому, что ваш лорд любит танцы в воздухе. Всё было бы иначе, Хордило, будь в твоем черепке хоть немного мозгов.
- Точно. Так почему бы не повести меня к треклятому сундуку, а не только о нем болтать? Тебе ведь монета уже не нужна, верно? Да ведь суть в том, что мы тебя повесили на совесть, и ты был мертвым, когда сняли. Мертвецы обычно остаются в земле. Это закон.
- Если бы я был мертвым, не сидел бы здесь сейчас. Верно? Приходилось тебе процарапывать путь из-под земли? Не будь ваши гробы из самого дешевого плавника, не будь ваша земля так тверда, а вы сами так ленивы, ну, я назад бы не вернулся. Так что если кто и виноват, так вы со своим вшивым поселком.
- Но разве я рыл землю? Короче, никакого зарытого сундука нет. Будь он, ты бы уже был при нем. Ты же спишь под столом, и то потому, что ее собаки любят об тебя тереться. Запах перебивают. Еще Феловиль считает, что ты забавный.
- Смеется над моими мертвыми глазами, да?
Хордило глянул в главный зал таверны, но Феловиль так и сидела за баром - голова едва видна, глаза закрыты. Женщина бодрствует все ночи, нечего удивляться, что спит все дни. Недавно бесполезный фактор Шпилгит Пурбл проскользнул мимо, а она и век не подняла, даже когда тот спустился назад почти сразу, в новой одежде. На лице фактора было подозрительное выражение, Хордило аж обеспокоился, но суетиться не пожелал, ведь пока старуха спит, нетрудно вытащить пробки из пары фляжек в подсобке. - Везет тебе, - сказал он наконец, - что у старухи страсть к извращениям. Не везет, что у ее девок этой страсти нет.
- Они такое видят в мужских глазах каждую ночь, что я думаю, мои глаза могли бы им понравиться.
- Похоть не так уж страшна на вид, - сказал Хордило.
- Да неужели. Да, от нее девка из одежд выпрыгивает, верно? Прямо как от любви. Любовь срывает все покровы.
- Какие покровы? Ее девочки ничего такого не носят, дурак. Дело в том, Якль, что они видят привычное, и им хорошо. А мертвые глаза, это иное. У них душа дрожит, вот.
- Понимаю, Стеньга. Иногда, но не всегда, ты такой чувствительный.
Хордило хмыкнул, потом нахмурился. Грюмль уже должен был показаться во второй раз. Селение маленькое, а Грюмль делает обход и делает хорошо, потому как ничего другого не знает. - Как-то забавно, - сказал он.
- Что?
- Голем Клыгрызуба. Грюмль.
- А с этим что?
- Не с "этим", а с ним. Ну, он показался как обычно...
- Да, я тоже видел.
- Круг, верно? Только второй раз не появился.
Якль пожал плечами. - Может, с кем-то разбирается.
- Грюмль не разбирается, - ответил Хордило, щурясь на мутное стекло и моргая. - Чтобы все успокоились, ему нужно лишь показаться. Ты не станешь спорить с гигантским куском злобного железа. Особенно когда он носит двуручную секиру.
- Что мне не нравится, это голова ведром, - сказал Якль. - С ведром не потолкуешь, верно? Ну, лицом к лицу. Лица нет. Но его ведро не железное, Стеньга.
- Да что ты.
- Скорее олово или сплав.
- Нет, железо, - заявил Хордило. - Ты не работал с Грюмлем, как я.
- Работал с ним? Ты его приветствуешь, когда мимо проходишь. Не похоже, Стеньга, что он тебе друг.
- Я палач лорда, Якль. Грюмль и его братья наводят порядок. Все организовано, понятно? Мы работаем на Владыку Гадда. Големы - как бы правые руки милорда, а я левая.
- Правые руки? Сколько же у него рук?
- Сосчитай, дурак. Шесть правых рук.
- А как насчет его собственной руки?
- Верно. Семь правых рук.
- И три левых?
- Тоже верно. Похоже, даже мертвецы умеют считать.
- О¸ считать я умею, друг, но это не значит, что можно сложить. Понятно?
- Нет, - сверкнул Хордило глазами на свое отражение. - Непонятно.
- Значит, ведро железное. Чудно. Как скажешь. Грюмль пропал и даже я понимаю, это на редкость странно. Значит, как палач и констебль и кто ты там по твоим словам официально? То есть, не будем скрывать, ты каждый день щебечешь что-то новое. Итак, кем бы ты ни был, почему ты еще сидишь здесь, если Грюмль пропал? Там, снаружи, холодно. Может, он заржавел. Или застыл. Так что иди и отыщи порцию смазки. Вот что должен делать настоящий друг в таких обстоятельствах.
- Чтобы тебе доказать, - сказал Хордило, вставая и натягивая плащ, - я сделаю именно так. Пойду туда, в такую ужасную погоду, чтобы проверить друга.
- Смазку положи в деревянное ведро, - посоветовал Якль. - Ты же не хочешь обидеть друга?
- Сначала зайду к Кельпу-тележнику. - Хордило кивнул и поправил пояс с оружием.
- За смазкой.
- Да, за смазкой.
- Если вдруг твой друг застыл?
- Да, и к чему глупые вопросы?
Якль поднял грязные ладони, отстраняясь. - С самого дня, когда я умер... или, скорее, не умер, а надо бы... я стал одержим точностью. Понимаешь, имею отвращение к смутным неопределенностям. Этой серой зоне, понял? Знаешь, когда ты зависаешь между двух идей, важных идей. Например, дышать или не дышать. Или быть живым, или мертвым. Или насчет сколько рук у лорда Клыгрызуба, а именно, как я подсчитал, семь правых и три левых. Это значит, он редко что из рук выпускает.
- К чему это всё, Худа ради?
- Ни к чему, кажется. Кажется, просто потому что мы друзья, ты и я то есть. А ты дружок и Грюмлю... ну, я о том, что такая холодина меня ужасно замедляет. Только что понял. Может, не смазка нужна, как ему, но если меня увидишь где-нибудь без шевеления... Кажется, я об этом самом, Стеньга. Если увидишь меня такого, не хорони.
- Потому что ты не мертвый? Идиот. Ты не можешь стать мертвее нынешнего. И я тебя не закопаю. Сожгу на костре - это может быть, просто чтобы положить конец глупым разговорам. Прими как предупреждение. Увижу тебя замерзшим снаружи, сочту за растопку. И всё.
- Вот так дружба.
- Тут ты прав. Я не друг мертвяку, которого даже не знал.
- Нет, тебе милее намагиченное железо с ведром вместо головы.
- Точно. Хотя бы это мы поняли. - Хордило отодвинул стул и встал, пошел к двери. Там помедлил и оглянулся. Якль пялился в окно. - Эй, гляди куда-нибудь не туда. Не хочу, чтобы за мной следили мертвые глаза.
- Может, они и мертвые, - ответил Якль с медленной улыбкой, - но уродство узнают, едва заметят.
Хордило выпучился на мертвеца. - Ты мне напоминаешь, - сказал он, - бывшую жену.
Чистильщик Вуффайн Гэгс жил в хижине, построенной над грязным пляжем. Он построил ее самолично, используя принесенное морем дерево и обломки множества кораблекрушений - торговые корабли часто разбивались на здешних рифах, отмеченных лишь на немногих картах зловещей надписью Могильные Воды. Местные же называли их Привет Рассвета. Да, ночные шторма у берегов были жуткими, кровожадными и мстительными, холодными и жестокими, словно брошенная любовница; и он сделал в доме террасу, с которой мог наблюдать ночные тирады бурь, облизывать губы в надежде на нечто новое и чудесное - оно явится среди расщепленных обломков и слабых безнадежных криков.
Но здесь, над отмелью, было холодно и неуютно: деревянные стены, покрытые трещинами и отполированные ветрами, словно кость. Тогда он сложил второй слой, оставив промежуток, и за три десятка лет забил пустоты срезанными волосами.
Запашок от срезанных волос был, признаем, не особо приятен для гостя или чужака, решившегося нанести визит и полюбоваться на добычу, извлеченную из обломков; такие визиты становились все реже, заставляя его загружать тачку и поутру посещать рынок, который раз в несколько недель образуется на главной площади Спендругля. Путешествие его утомляло и вводило в уныние, и слишком редко удавалось ему вернуться с чем-то большим, нежели пригоршня надкусанных оловянных монет, что сходят у местных за деньги.
Нет, в эти дни он предпочитал сидеть дома, особенно с тех пор, как безумный заклинатель захватил Удел, ведь теперь гостям приходится взирать на красоты и достопримечательности Спендругля с высоты виселицы. Его путешествия стали такими редкими, что он искренне боялся быть принятым за очередного невезучего чужака.
Он слышал ночью, как пришел корабль и ударился о риф, словно безногий конь проскрипел о щетинистую шкуру дхенраби; однако утро выдалось на редкость морозное, он знал, что времени для исследований достаточно - нужно лишь подождать, пока солнце не поднимается повыше, а ветер не уберется подальше.