Насчет хрупкости и ответственности старший страж не произносит ни слова.
Слова не нуждаются в том, чтобы их произносили. Все и так понятно.
Старший страж наклоном головы выражает свое одобрение, из чего следует, что кандидат достиг конца обучения и начала инициации, приобщения.
Почти уже готовому стражу, как только он прошел испытание яйцом, устраивают экскурсию, ознакомительный тур.
Начинают с Гавани, с уже знакомых пространств, а именно с часов в Сердце с их мерно раскачивающимся маятником, потом ведут вовне через главные холлы, через жилые помещения, через читальные залы вниз, в винный погреб и в бальный зал с его внушительным камином, который выше, чем даже самый высокий страж.
Затем им показывают те места, которых никто не видит, только стражи. Тайные комнаты, запертые комнаты, забытые комнаты. Они идут дальше, вглубь, где не бывает ни постояльцев, ни служителей. Зажигают принесенные с собой свечи. Видят то, что никто не видит. Видят то, что пришло раньше.
Задавать вопросы нельзя. Можно только смотреть.
Они обходят берега Беззвездного моря.
Когда тур завершен, кандидата в стражи приводят в комнатку, где пылает огонь и стоит один-единственный стул. Усадив, задают ему один-единственный вопрос.
Ты готов отдать за это свою жизнь?
И страж отвечает да или нет.
Тот, кто говорит да, остается сидеть.
Ему завязывают глаза, и руки завязывают за спиной.
Платье или сорочку распахивают так, чтобы обнажить грудь.
Невидимый художник с иголкой и пузырьком чернил раз за разом прокалывает ему кожу.
Меч, в три-четыре дюйма длиной, вытатуирован на груди всех стражей.
Рисунок меча всегда неповторим. Его придумывают специально для данного стража. Есть совсем простые, но другие, затейливые и изукрашенные, в мелких деталях выполняют черными чернилами, сепией или золотом.
Если случится, что кандидат в стражи ответит вдруг нет, то меч, который был сочинен для него, занесут в каталог и никогда не выколют на чьей-то еще коже.
Немногие отвечают нетпосле всего, что увидели. Очень, очень немногие.
И тем, кто сказал нет, тоже завязывают глаза и так же завязывают за спиной руки.
Длинная острая игла мгновенно пронзает сердце.
Это не самая болезненная из смертей.
Тут, в этой комнате, уже поздно искать другую тропу, поздно после всего, что было. До того они еще могли выбрать, стать стражем или нет, но из этой комнаты иного выхода нет.
По внешности опознать стража нельзя. Стражи не носят ни мантии, ни мундира. Их обязанности постоянно меняются. Большинство остается в Гавани, но есть и те, кто скитается поверху, невидимый, незаметный. След золотой пыли на ладони ничего не значит для тех, кому не внятно ее значение. А меч-татуировку легко скрыть.
Может показаться, что они ничему не служат, но это не так.
Они знают, чему служат.
Что они охраняют.
Они понимают, кто они, и только это имеет значение. Они понимают: быть стражемэто быть готовым к смерти. В любой момент.
Быть стражемзначит, носить смерть на груди.
Закери Эзра Роулинс стоит в коридоре и смотрит на обрывок тетрадного листка, когда из гостиной появляется Кэт, снова в своих многослойных зимних одежках.
О, ты еще здесь! замечает она.
Закери складывает бумажку и кладет ее в карман.
Кто-нибудь говорил тебе, что ты на редкость наблюдательна? интересуется он. Кэт шлепает его по руке, и он кается: Да, заслужил!
Слушай, мы с Лекси собрались выпить в Грифоне, хочешь с нами? Через плечо она показывает на театроведку с разноцветными дредами, которая надевает пальто.
Конечно, отвечает Закери, поскольку расписание работы библиотеки не позволяет ему ринуться туда прямо сейчас и разобраться с листком, который у него в кармане, а в Смеющемся грифоне подают отличный сайдкар, коктейль из апельсинового ликера, коньяка и лимонного сока.
Сквозь снегопад они втроем преодолевают расстояние от кампуса до центра города, где на коротенькой улочке сосредоточены бары и рестораны, сияющие на фоне ночного неба, а ветви деревьев, окаймляющих ее, все в ледяных шубах.
Они продолжают разговор, начатый во время занятия, так что Кэт с Лекси, чтобы ввести Закери в курс дела, плавно переходят к рассказу о предыдущей дискуссии и в тот момент, когда они добираются до бара, объясняют ему, что такое созданный для определенного места, взаимодействующий именно с ним, с этим местом, так называемый сайт-специфик спектакль.
Ну, не знаю, я не большой спец по участию публики, говорит Закери, когда они усаживаются за угловой стол.
А ведь он и позабыл, как ему нравилось в этом баре, с его потемневшим деревом и неприкрытым светом лампочек Эдисона, ввинченных в разномастные древние патроны.
Да я и сама терпеть не могу, когда публика вмешивается, уверяет его Лекси. Нет, тут скорей речь о самостоятельности, человек сам решает, куда он пойдет, куда влечет его сердце и на что ему хочется посмотреть.
В таком случае, как можно быть уверенным в том, что каждый, кто пришел на спектакль, увидит всю историю целиком?
Гарантии никакой нет, но если позаботиться о том, чтобы там было, что смотреть, есть надежда, что зритель и сам сумеет понять, что к чему.
Они заказывают коктейли и половину всех закусок, которые есть в меню, и Лекси рассказывает о своем дипломном проекте, в котором разрабатывает, помимо прочего, идею, согласно которой зрителям предлагается разгадывать подсказки и, следуя им, переходить от площадки к площадке, если они хотят увидеть все фрагменты спектакля.
И кто после всего этого поверит, что она не геймер?! вопрошает Кэт.
Да никто, подхватывает Закери, и Лекси смеется.
Я как-то никогда не могла в игры въехать, объясняет она. А потом, согласитесь, если смотреть на геймеров со стороны, выглядят они страшновато.
Соглашусь, точно подмечено, говорит Закери. Однако ж придумка с театром, которой ты занимаешься, не так уж от этого далека.
Ей надо в игры полегче, для начинающих, деловито говорит Кэт, и между глотками коктейля, финиками, обернутыми в бекон, и шариками жареного козьего сыра, которые надо макать в лавандовый мед, они набрасывают список тех игр, которые могли бы прийтись Лекси по вкусу, хотя та только глаза закатывает, слыша, что на некоторые, чтобы пройти их до конца, нужно убить часов сто.
Это безумие, вздыхает она после глотка виски с лимонным соком. Вы хоть когда-нибудь спите?
Спатьэто для слабаков, отвечает Кэт, одно за другим записывая на салфетке названия игр.
Где-то у стойки падает на пол поднос с напитками, и они дружно вздрагивают.
Надеюсь, это не нам она их несла, говорит Лекси, через плечо Закери глядя на поднос на полу и смущенную официантку.
В игру надо вжиться, Закери, когда они возвращаются к разговору, поднимает тему, которую уже обсуждал с Кэт. И гораздо надольше, чем в книгу, кино или спектакль. Ты же понимаешь, в чем разница между событием, протекающим в реальном времени, и временем, например, романным. Из романа выбрасываются всякие скучные подробности, действие там сжимается. Тогда как в долгосрочную ролевую игру заложены особенные возможности, она дает время побродить по пустыне, или переброситься словцом со встречным, или подзадержаться в пабе. Конечно, это не то, что настоящая жизнь, но позволяя обойти, например, окрестности, игра гораздо к ней ближе, чем фильм, телешоу или роман.
Эта мысль, на фоне недавних событий и выпитого, вызывает легкое головокружение, и Закери, извинившись, отправляется в туалет.
Однако ж там викторианский рисунок обоев, многажды повторившись в зеркале, зовет в бесконечность, и легче ему ничуть не становится. Он снимает очки, кладет их рядом с раковиной, плещет холодной водой себе в лицо.
Смотрит на свое размытое, влажное отражение.
Олдскульный джаз, который снаружи звучит негромко и очень приятно, в этой маленькой комнатке оглушает, и Закери кажется, что он валится вниз, сквозь время.
Расплывчатый человек из зеркала смотрит на него и, похоже, сбит с толку не меньше.
Изо всех сил стараясь взять себя в руки, Закери вытирает бумажным полотенцем лицо. Как только он надевает очки, все детали становятся чрезмерно отчетливыми: медь дверной ручки, подсвеченные бутылки за стойкой бара. Он возвращается к столику.