Ну, что стоите? Картечь ждёте? крикнул Волков, стряхивая со своего страшного оружия капли крови. Выбирайте себе корпорала и идите в свою часть.
Многие солдаты уже смирились с его властью, с его победой, да и всем зевакам уже всё было ясно.
Вот лишь теперь дело было закончено.
Глава 2
Ну наконец-то, сказал Волков и протянул руку капитану Пруффу.
Тот пожал руку и сразу спросил:
Раненые, которые мне встречались по дороге и которых я опросил, говорили, что мужики нас ждали. Ждали и крепко побили?
Да, устроили нам засаду, Бертье погиб, Гренер тоже, погиб ротмистр Хилли.
Это молодой такой? Из стрелков?
Да. Роха и Брюнхвальд ранены, второй роты нет, она была в голове колонны. Арбалетчики сбежали. В общем, мы угодили в засаду.
Засаду? Но ведь вы выставляли разъезды!
То и удивительно, никто из кавалеристов ничего не видел, пока на нас не обрушились батальоны хамов. Впрочем, это уже прошлое, пойдёмте, я покажу вам, что вам надобно сделать.
Волков обернулся и увидал всё ещё растерянного Рене, что был тут же.
Капитан, прошу вас продолжить работы, займите уже своих людей, дайте им лопаты, чтобы мысли дурные к ним в головы не лезли, едко произнёс полковник.
Рене пытался ему что-то ответить, но Волков его сейчас даже слушать не хотел, он жестом велел удалиться. Капитан поклонился и ушёл. После кавалер заговорил с ротмистром Вилли:
Ротмистр, отберите среди своих стрелков десять самых надёжных человек с самым надёжным сержантом
Сейчас всё сделаю, а зачем они вам?
Для моей охраны, отвечал полковник, сзади у меня глаз нет, а одного Максимилиана может быть мало. Думаю, что солдатики теперь на меня будут злы.
Я могу быть при вас, полковник, сразу вызвался Вилли.
Вы должны быть при своей роте, у меня и так не хватает офицеров. Пришлите мне десять людей и сержанта.
После они с Пруффом пошли по лагерю.
Как ни устали, как ни злы, как ни голодны восемь сотен людей, но сила это немалая и сделать они могут многое, если есть воля, что сможет их объединить и сподвигнуть на усилия.
Стена из кривоватых брёвен уже перегородила дорогу с востока, оставив проезд для телег. Перед стеной полсотни людей уже копали ров. А сам частокол уже повернул на запад и шёл над лесом, которым густо порос спуск к реке.
Волков вывел Пруффа на дорогу. Как раз луна вышла, река блестела серебром в её свете.
Вот, сказал полковник, это брод, я хочу, чтобы ваши пушки не дали завтра ни одному мужику перейти его.
Завтра? спросил капитан. Думаете, что они пойдут уже завтра?
Думаю, что они начнут утром, они слышат, что мы укрепляемся. Я бы на их месте тянуть не стал.
Они пошли обратно в лагерь. Волков привёл артиллериста в северо-восточный угол лагеря.
Насыпьте здесь земли столько, чтобы вы могли стрелять поверх частокола по переправе.
Насыпать придётся немало, говорил Пруфф.
Да, немало, согласился кавалер.
Надеюсь, вы дадите мне хоть тридцать сапёров.
Нет, все сапёры ставят частокол или окапывают его.
Но мои люди выбиваются из сил, они весь день и полночи тащили пушки, в голосе Пруффа опять слышалось привычное недовольство.
Капитан, сапёров лишних у меня нет, из трёх сотен их осталось чуть больше сотни, и те уже с заката рубят лес и копают канавы. Придётся вам справляться самим.
Я не успею до рассвета! уже раздражённо говорил капитан.
Объясните своим людям, что если они не успеют до рассвета, то к полудню им уже некуда будет торопиться, их всех перережут мужики.
Слушать, что там скажет ворчливый капитан, кавалер не стал, он повернулся и пошёл прочь.
Не прошёл он и десяти шагов, как услыхал знакомый и очень взволнованный голос, сначала даже не мог вспомнить, кто его кличет.
Господин! Господин!
Это брат Ипполит, сразу признал монаха Максимилиан. Он светит ему фонарём. Ипполит, мы здесь!
Монах подбегает к Волкову, на нём длинный кожаный фартук, руки грязные, засохшая кровь чёрными точками покрывает и лицо его, и горло, кажется, он недавно плакал.
В чём дело? довольно холодно спрашивает кавалер, его раздражал даже тон, которым монах его звал.
Господин, монах чуть обескуражен его тоном, они у меня умирают.
Кто?
Раненые, некоторых мы даже не успеваем осмотреть. Умирают, даже когда мы их лечим, когда зашиваем раны.
Что, все умирают? у Волкова защемило сердце.
Нет-нет, слава Создателю, не все, но многие, уже шесть человек померло, я
Что? сквозь зубы, но негромко сказал кавалер, не дай Бог солдаты услышат то, что им слышать нельзя. Всего шесть? И ты прибежал ко мне пожаловаться, или чтобы я тебе слёзы утёр? Ты в своём уме, дурень учёный? Ты когда сюда ехал, о чём думал, думал тут желтуху да золотуху лечить?
Но они умирают, их ещё целые телеги, я не смогу всех спасти, и помощники мои не смогут, я не думал, что так будет, понимаете, раньше в других ваших битвах так много раненых не было.
Иди, дурак учёный, и спасай людей Спасай людей, спасай тех, кого можешь точно спасти, а уж потом других, иди и делай то, на что Бог тебя сподобил.
Я просто
Прочь! заорал Волков. Прочь отсюда, вернись на своё место, и зашивай в людях дыры, связывай кости, как тебе дано, а тех, кого подлечил, укладывай в телеги и отправляй в Бад-Тельц, пусть один из твоих лекарей с ними поедет, дай ему денег, чтобы размещал раненых у селян. Иди!
Монах только смог кивнуть и убежал в темноту. А Волков опять почувствовал, как кольнуло в груди. И боль ниткой протянулась в левую руку до самого безымянного пальца. Он сжал левый кулак.
«Левая рука слабая. Вот и болит. Надо прилечь, что ли. Поспать хоть час-два».
Но его окликнули.
Господин полковник, обратился к нему немолодой сержант, Волков помнил его ещё с Фёренбурга, там он был простым стрелком, которому ещё и оружия не хватало.
Тебя Вилли прислал?
Да, сержант Хольц, ротмистр говорит, вас надо охранять.
До утра точно придётся, отвечает кавалер, а сам морщится от неприятных ощущений в груди. Хочется приложить к беспокоящему месту руку, разгладить его, да попробуй ещё. Там кираса, кольчуга и стёганка, не дотянешься.
Не беспокойтесь, господин. Мы вас убить не позволим, заверил сержант.
Отлично.
Он огляделся, ища себе место для лежанки. И тут Волков увидал в одной из телег молодого своего оруженосца Курта Фейлинга. Он сидел в пустой телеге в обнимку с флагом, который так и никому не отдал, и что-то грыз.
Сдаётся мне, что вы так и не выполнили мой приказ? сказал он молодому человеку без всякой злости. Вы так и были с ротой Брюнхвальда до конца?
Фейлинг перестал жевать. Смотрел на полковника с трепетом.
Думается, что знаменосцем вам быть рановато, это звание ещё нужно заслужить, произнёс Волков залезая в телегу и садясь рядом с мальчишкой, будете и впредь моим оруженосцем. Надеюсь, Максимилиан научит вас ухаживать за доспехом и за моими конями.
Ухаживать за конями я умею, кавалер, с радостью отвечал Курт Фейлинг.
А шлем с меня снять сможете?
Конечно.
Ну так снимайте.
Молодой человек сразу привстал, стал отстёгивать ремни, что крепили шлем к горжету. Это у него получилось почти сразу.
Волков повалился на что-то мягкое, положил секиру под правую руку:
Максимилиан, сержант Хольц.
Те сразу подошли.
Мне нужно поспать хоть немного, думаю, на рассвете мужики начнут дело, хочу быть бодрым к тому времени.
Я разбужу вас, заверил его Максимилиан.
Я пригляжу за вами, обещал сержант стрелков.
«Хорошо, что пришёл Пруфф, а то без Брюнхвальда совсем плохо».
Больше он ни о чём не успел подумать.
Сначала он не мог понять, что происходит. Вокруг всё серое. Максимилиан склоняется над ним:
Кавалер, кавалер, просыпайтесь, барабаны
Он садится, откидывает одеяло, его кто-то накрыл, пока он спал, кажется, это денщик Гюнтер. Рядом у него в ногах спит новый его оруженосец Курт Фейлинг, а вокруг всё залито или даже завалено тяжёлыми клубами серого тумана. Такого плотного, словно это вата.
Барабаны? он не слышит барабанов, только звуки топоров, пил, заступов.