Руку девушка выдернула.
Лучше расскажи, зачем ты по лоджиям скакал, потребовала она.
Не испугаешься? грустно ухмыльнулся Джонни.
Может, испугаюсь. Но, по крайней мере, знать буду.
И неожиданно для себя Джонни стал рассказывать. Причём всё подряд. Он и сам бы не объяснил, как это произошло. Можно было, в конце концов, обрисовать ситуацию конспективно, не вдаваясь в лишние подробности. О чемоданчиках, например, девахе вовсе не обязательно знать. Или о Джонниных «игровых» похождениях. Или Да ни о чём таком ей знать, по большому счёту, не полагалось!
Но огромные зелёные глаза Алисы смотрели завораживающе, пылающие волосы ослепляли, в маленьких ушках гипнотически переливались и брызгали колючими лучами две маленькие изумрудинки К тому же дурманный коньяк из дагестанского городка Кизляра сделал своё чёрное дело. В общем, Джонни выложил всё, что способен был вспомнить.
Алиса сидела, словно истукан с острова Пасхи или чучело суслика в зоологическом уголке. Рассказчик завершил своё скорбное повествование и тоже остекленел, вперив взор в прекрасное далёко. По комнате нарезал круги тихий ангел. Где-то рождались будущие менты, и заботливые акушерские руки обрезали им пуповины. Вдали черноморским прибоем шумело широкое шоссе.
Если это правда наконец, медленно и ошеломлённо произнесла Алиса. Ну, хотя бы наполовину
Если правда оно, ну хотя бы на треть, остаётся однотолько лечь помереть, отрешённо процитировал Джонни Высоцкогоединственного поэта, из которого хоть что-то знал наизусть.
Вот именно, согласилась девушка.
Они снова посидели, призывая тихих ангелов и увеличивая поголовье ментов.
Глаза у тебя красивые, сказал не к месту Джонни.
А у тебя голова пустая, в тон ему ответила Алиса.
Она налила себе рюмку коньяка и залпом выпила.
Тепло, сообщила она, комментируя произведённое напитком действие.
Джонни разлил остатки коньяка по рюмкам. Снова выпили.
Не помнишь, есть там ещё что-нибудь крепкое? спросил Алису Джонни.
Та промолчала.
Ты сама хотела узнать, напомнил Джонни, изучая взглядом цветочек на солонке.
Как же ты мог негромко и растерянно произнесла девушка. Это же подло. Это же предательство. Как же тыпротив своих? Против России
А кто здесь мои? задумчиво вопросил Джонни. Где здесь мои? Которые? Которые всю страну опустили, как лохов? Которые, суки, на Канарах ошиваются и бабло по швейцарским банкам распихивают? Или которые на них горбатят, жрут «палёнку», загибаются в сорок лет и молятся, чтобы не было войны?
Россия
Да я срать хотел на твою Россию! грохнул Джонни. Правильно Аркаша Деловой говорит: все мылюди мира. И если меня научили говорить по-русски, это не значит, что я должен рыдать от счастья и рвать тельняшку на груди. Родинатам, где тебе хорошо. Где дышится легко. Где можно жить, как человеку. И если для этого надо продать какую-то там вонючую тайну, так я её продам. Лишь бы купили.
Это гнусно, повторила девушка. Ты же, как Иуда
ЯИуда? удивился Джонни. Это химикИуда. Я, скорее, какой-нибудь Матфей или Лука. Мудищев Сижу тут перед тобой и проповедую евангелие. Наверно, уже жалеешь, что помогла?
Алиса ничего не ответила. Она видела, как дрожат у Джонни губы. Как из его чёрной густой шевелюры выбивается седина. Пока ещё не очень заметно, но неотвратимо. Алисе было только двадцать лет, но инстинкт женщины позволял ей понять, что перед нею сидит отчаявшийся, растерянный, испуганный мальчишка, готовый удариться в истерику.
Что ты знаешь о предательстве? спросил Джонни. Все вокруг наспредатели. Просто одним по жизни приходится ссучиться, а других Господь милует. Меня предавали с детского сада. «Юлия Михайловна, а Ваня манную кашу в горшок вылил!». В школе ломили лучшие друзья. Во дворе продавали пацаныс кем курил, какую дачу обнёс Единственный человексестрица родная. И та, сука, кинула ради долбанного корейца!
И тут Ваня горько зарыдал. Ничто его не могло пронять так, как последнее признание. Он любил Алёнушку безгранично и готов был заложить за неё собственную душу плюс пару сотен чужих. Про операцию с химиком Востриковым он упомянул в разговоре с ней случайно, мимоходом, даже не подумав о последствиях. А какие могут быть последствия? Мао и Аркаша Деловой корешуют, одно дело делают. Однако вон как оно повернулось. Алёнушка решила сыграть по-крупному. Втравила своего плюшевого председателя, устроила Мамаево побоище и без колебаний подставила Джонни. А потом плюнула на него и кинула на съедение Аркаше.
В голос с Джонни стал подвывать и кобелёк Василий.
Ну ты что? растерялась Алиса и пересела поближе к Ивану. С чего ты взял, что твоя сестра тебя предала? Она же обещала помочь. Давай позвоним ей и сообщим, где ты. Или просто скажем, что всё в порядке.
Не позвоним, тяжело вздохнул Иван, прислонившись к стене и вытирая слёзы. Я мобильник свой, по которому мы связываемся, оставил в квартире или выронил, когда на твою лоджию перелезал. Ничего не помню А на звонок с другого номера она отвечать не станет.
Позвоним прямо на работу, предложила Алиса. Номер знаешь? Если даже не знаешь, в справочном Климска выясним.
Мне лучше пока не высовываться, хмуро сказал Джонни. Сейчас у них взрослые разборки пойдут. Деловой председателю Мао этот фокус не простит. Откуда мне знатьвдруг у Мао тоже засланный казачок от Аркаши сидит? Позвонюи крах мне. За одним и тебе перепадёт. Это ещё слабо сказано.
Что же делать? спросила Алиса.
Устал я, Алиса. Спать хочу. Можно?
Пойдём, сказала девушка.
ВАНЯ ПРОСНУЛСЯ ОТ ЗНАКОМОГО ГОЛОСА. Голос пересказывал новую байку про славного сына венесуэльского народа Уго Чавеса, который подложил очередную свинью проклятым америкосам. Ваня с усилием разлепил веки правого глаза. Голос шёл из телевизора на комоде и принадлежал Марианне Максимовской. Но в детали подвигов гордого индейца Ване вникнуть не удалось. Не то чтобы ему было совсем неинтересно. Просто его внимание привлёк факт куда более поразительный, если не сказатьубойный. Чтобы осознать его, Ване пришлось разлепить второе око.
На Ивановой груди покоилась рыжая голова, которая, по всем признакам, принадлежала студентке Алисе. Остальная видимая часть девушки была абсолютно голой. Как тоспина вплоть до начала пухлой сдобной попки, разрез которой нырял куда-то под цветастую простынку, усеянную васильками. Кроме того, Ваня животом ощущал приятное тепло маленьких, но упругих студенческих грудей. Да и скрытая под простынёй часть картины не оставляла сомнений в её эротическом содержании. Чтобы окончательно убедиться в этом, Иван приподнял васильковый покров. Девичья рука сжимала явно не авторучку. Любопытный отрок продолжил обследование и выяснил, что трусики на Алисе тоже отсутствуют. Зато присутствуют засохшие следы, которые прямо указывают на свершённое недавно блудодействоскорее всего, по взаимному согласию. Иначе как понять объятия и голову на груди?
Ваня напрягся и попытался что-нибудь вспомнить. Ничего не всплывало. Такое в его жизни случилось только однажды, на дне рождения сестры, который отмечали в ресторане (тогда Алёнушка ещё носила гимнастическую фамилию Опенченко и могла себе позволить эту роскошь). Как часто бывает, сама собой возникла заварушка с непонятными пацанами. Одного из них Ваня завалил и оседлал на полу. Но в этот момент налетел какой-то хромой бородач и пару раз заехал Ване в лоб коленом. Бородач тут же испарился, драка рассосалась, а у Ивана напрочь отбило памарки. То есть наутро он проснулся дома у сестры и помнил всё до момента драки. И с момента пробуждения тоже осознавал себя отчётливо. А что было междучистый лист. Правда, через несколько дней память к Ивану вернулась, и картину вечера ему удалось восстановить. В общих чертах.
Вдруг и Алиса меня чем-нибудь громыхнула? предположил Ваня. Вроде бы не должно. Если сразу грохнула, тогда откуда пятна на простынке? Может, конечно, долбанула после. Чего-нибудь не то себе позволил в порыве страсти. Иван ощупал голову. Никаких шишек. Значит, не била.
Алиса зашевелилась, во сне закинула на Ивана ножку. Он почувствовал своим бедром щекотание её щетинки. Мужское достоинство в нежной девичьей руке стало медленно набухать. Алиса что-то умильно мурлыкнула и медленно раскрыла глаза.