Когда Док уже выходил, ему попалась на глаза лежащие на крышке бельевой корзины телефонная трубка, блокнот и погрызенный карандаш. Нехитрые манипуляции быстро помогли выяснить, что последним, кому звонили, был некий Колин Дарситак, кажется, звали редактора Байрона. И учитывая, что вечером Митос разговаривал с Джо, Байрон звонил редактору среди ночи. С записью в блокноте все было сложнее и проще одновременно.
Ты добрв том твой небесный грех
Иль преступленье: ты хотел
Несчастьям положить предел,
Чтоб разум осчастливил всех!
Митос смотрел на строки на бумаге, прекрасно узнавая ихи не узнавая в то же время. Вилла Диодати. 1816. Счастье, безумие. И эти строки. То криком, то шепотом. Но теперь-то к чему? Нет, Байрон любил «Прометея». Но к чему ему взбрело в голову переписывать строки сейчас? В голову лезли воспоминания о днях куда более ранних, чем их приключения с Клер и супругами Шелли.
Лист седьмой
Ретроспектива, год 1815
Он возвращался в Лондон, словно против собственной воли. Наверное, он рехнулся. Спятил. Наверное, воздействие опия на разум, на пусть даже и бессмертный мозг, было сильнее, чем считала медицина. Но как бы там не было, он возвращался.
«Достопочт. Д-ру Адамсу.
Мой дорогой друг, брак, а вместе с ним и моя судьба трещат по швам. Моему телу и разуму нужен лекарь, а не та шайка шарлатанов, которыми я окружен. Возвращайтесь в Лондон, доктор Адамс. Молю вас и заклинаю.
P.S. Десятого числа сего месяца родилась моя первая законная дочьАвгуста Ада. Я был бы счастлив, не будь раздавлен».
Лишь в отдельных словах он узнавал того, кого уже успел назвать другом. И от кого бежал, как от чумы. От невольной ассоциации его передернуло.
Перед отъездом из Ковентри Бенджамин успел навести кое-какие справки, и если им можно было верить, то лорд Байрон преувеличивал свое печальное положение. Да, ходили слухи, что приключился ряд серьезных финансовых затруднений, а также некие проблемы со здоровьем, ничего конкретного о которых известно не было. О его семейных делах известий и того меньше, что естественно, учитывая недавнее положение леди Байрон.
На этом этапе желание отказаться от поездки было сильнее всего, но что-то иррациональное, совершенно безумное заставляло верить словам поэта куда сильнее, чем добытой информации.
Митос встретил его в парке, появляться на Пикадилли раньше времени не было никакого желания.
Не будь Митос уверен, он решил бы, что произошла какая-то путаница. Лорд Байрон был столь же холоден и спокоен, как при их последней встрече. Вкратце рассказал о дочери. Митос с трудом поборол желание отпустить колкость. Белла оказалась не такой и святой, как выглядела. Версию о том, что у Предбессмертных могут быть дети, Старейший считал очередной сказкой.
В какой-то миг желание развернуться и уйти, чтобы не появляться в жизни этого мечущегося аристократа, почти победило, и Байрон, судя по всему, это почувствовал.
Доктор, вы ведь верите в абсолютное торжество разума? В его величие? Так скажите, как помочь ему победить мятежную душу? Как вырваться из этого рабства и обрести бессмертие и покой?
Митос остановился и пристально посмотрел молодому человеку в глаза:
Бессмертие и покой? Вы можете совместить в своем сознании эти понятия? Если вы ищете действительно этого, то могу вас разочаровать. Разум тут ни при чем. Бессмертие и покой могут быть едины лишь в смерти, злость все же прорвалась наружу, руша казавшиеся такими прочными барьеры.
Поэт замер, и Бенджамину показалось, что в его глазах промелькнуло что-то похожее на удовлетворение.
Доктор, будьте таким всегда. Гнев идет вам больше безразличия.
«Не дай Бог вам увидеть мой гнев, милорд».
Так что же, черт возьми, терзает вашу душу, Байрон? Вы умоляете о встрече, а теперь мы уже час обсуждаем погоду и новости света. Вы, смею вас упрекнуть, оторвали меня от дел.
И он дождался. В полном льда взгляде зажглась прежняя искра.
Доктор, давайте отринем ложь и взглянем правде в глаза
Наши дни
Глядя правде в глаза, я погубил в себе отличного парикмахера.
Митос с улыбкой чеширского кота отложил ножницы, глядя, как Байрон рассматривает в зеркале непривычно короткие волосы.
И садиста. Дорогой доктор, мне искренне казалось пару раз, что ты наплюешь на все свои обещания и отрежешь уши раньше, чем голову.
Старейший присел на край подоконника, скрестив ноги:
Зато, мой лорд, вы не представляете, какое это блаженство: знать, что вы будете молчать, хотя бы пока у меня в руках ножницы. Правда, его омрачает одна мысль
Байрон, сидевший в кресле, резко развернулся, и в его, направленном прямо в глаза Митоса, взгляде читалось волнение, подтверждающее утреннее беспокойство Старейшего. Которое он пока был не намерен показывать.
Я готовлю, хожу за продуктами, теперь еще и исполняю функции личного парикмахера Байрон, тебе был нужен я или бесплатная прислуга?
Поэт, расслабившись, рассмеялся, и Митос не смог не присоединиться. Придуманная на ходу колкость пришлась уж очень к месту.
Сейчас, Байрон выглядел Нормальным. По крайней мере, настолько, насколько это определение вообще было к нему применимо. Но предательскую мысль о том, что все может оказаться лишь его, Митоса, неоправданными страхами, тот гнал взашей, возвращаясь мыслями к листку бумаги в идеально прибранной ванне. Чтобы там ни было, утром ему лгали. Лгали с совершенно преданными и честными глазами. И теперь нестерпимо хотелось выяснить причину, пусть она и окажется самой прозаичной. Главное, чтобы она не привела эту поэму о жизни лорда Байрона и его с ним дружбе к самому прозаичному для двух Бессмертных финалу.
Лист восьмой
Судьба явно пошутила, дав этому человеку фамилию Дарси. Нет, Колин был бесспорно красив, если уметь видеть. По-мужски красив. А в сочетании с прекрасными исконно английскими манерами, которых Байрон не встречал уже давно, его красота выглядела еще более выигрышно. Но эта была явно не та откровенная сексуальность, которую все привыкли приписывать пресловутому мистеру Дарси.
Ноэль, я не привык говорить такое своим сотрудникам, но тыособый случай. Ты великолепен! Колин отложил листы со статьей и улыбнулся свободно устроившемуся в кресле Байрону. Не боишься, что когда мы это опубликуем, ты проснешься звездой?
Байрон поправил сбившийся шейный платок и наклонился вперед:
А ты знаешь много знаменитых криминальных репортеров, Колин, дружище? Янет. Хотел бы славыпошел бы по стопам брата. Но он, знаешь ли, плохо кончил. На твой вопроснет. Не боюсь. Но и не жажду. Тем более что опубликуем мы ее не скоро. Обдумал мое предложение?
Колин, высокий, выше Байрона точно, и крепко сложенный, поднялся из-за стола, бросил на поэта взгляд сверху вниз и подошел к окну.
Обдумал. Но скажи, ты уверен, что найдешь на этого аристократа что-то еще, не вляпавшись при этом в неприятности?
Байрон поднялся вслед за ним и встал рядом. Бросив взгляд на шефа, он поймал себя на совершенно неуместной мысли, что проживи он сам смертным еще лет десять-пятнадцать, то выглядел бы, наверное, примерно так же. И эта мысль ему все-таки льстила. В Дарси было что-то притягательное.
Найду, уж поверьте, мистер Дарси, удержаться от подколки он не смог. А вляпаться Я выследил его, и меня не заметила даже мышка. Я умею быть невидимым, если хочу.
Пропустив обращение Байрона мимо ушей, редактор едва заметно улыбнулся:
Слабо в это верится. Но ты талантливый парень, этого не отнять. Так что если уверенработай. Только не затягивай. И будь добр, не лезь на рожон.
Но поэта его слова уже мало волновали. Он почти уперся лбом в стекло, пытаясь разглядеть с высоты десятого этажа что-то внизу.
Колин, видишь зеленую ауди, приятель? Она всегда тут стоит?
Дарси протер очки и пристально посмотрел туда, куда указывал юноша:
Не обращал внимания, но Нет, скорее нет. Я бы запомнил этот идиотский цвет.
Когда он обернулся, Байрон уже собирал со стола документы, явно планируя откланяться.