День постепенно превращался в сырой осенний вечер. Карл все сидел.
* * *
Спокойное море лениво накатывалось волнами на песок. Марсель оперся на перила и посмотрел вниз, чтобы не смотреть на горизонт.
За горизонтом был Талиг.
Сентиментальностьвсегда не ко времени. Вам не о чем сокрушаться, граф, вы сами избрали себе местом изгнания этот материк. И весь ону ваших ног, дерзайте. В прошлый раз вам удалось действовать, не взирая на тоску, а ведь тогда было хуже, тогда Рокэ был фактически мертв. Теперь он жив и благополучен, так в чем же дело?
Тоска грызла его с таким упоением, словно песлакомую гость. Плеск волн и шум ветра сливались в заунывную мелодию, из которой вышла бы отличная песенка о несбывшемся. О, граф, возьмите же себя в руки! Ведь вы давно не мальчик.
Тергэллах подошел неслышно, словно кот. Прислонился спиной к перилам, взглянул Марселю в лицо.
Так когда же мне ждать родича в гости?
Он не приедет, сказал Марсель. Я здесь вместо него.
Разве брат моей матери не писал, что его болезнь несерьезна?
Так и есть.
Так и есть. Всего лишь признак того, что с миром случаются беды не только на Изломе. Или, быть может, в сам Излом Кэртиана лишь переваливает через хребет проблем, а сейчас спускается по склону, но до мирной долины еще далеко. Двадцать лет после Изломаэто срок для людей, а не для целого мира.
Землетрясение в Зегине, разрушившее старые храмы, а за ним Война Пяти звезд, потом Гайифская война, эпидемии по всему побережью Померанцевого моряи все за последние сколько? Семь или восемь лет. Впрочем, все это время Рокэ был здоров, заболел лишь сейчаспосле того, как жрецы разрешили разобрать руины храмов.
Я верю тебе, сказал Тергэллах. Если бы его болезнь была тяжела, ты не говорил бы сейчас со мной. Тебя бы вовсе здесь не было, ты сидел бы сейчас у его постели.
Марсель смотрел, как пена морская тает на мокром песке. Не сидел бы, уступил бы эту привилегию Карлу. Да и сейчас
Та давняя история всплыла удивительно ко времени, но все же она перекрыла Марселю обратный путь в Талиг. По крайней мере, до тех пор, пока не случится нечто действительно серьезноеи лучше бы оно не случалось.
Пусть Карл и Рокэ помирятся. Если Рокэ не станет рассказывать Карлу о кровных клятвах и их последствиях, о том, что жизнь его была связана тогда с жизнью Фердинанда, примириться им не составит труда. Мальчик очень любит Рокэ, и если некий Валмон не будет путаться под ногами, любовь эта все пересилит.
Если болезнь не держит его, он приедет, и думаю что довольно скоро.
Рокэ не покинет Талиг. Не сейчас и уж тем более не из-за такой ерунды.
Эта мысль ранит твое сердце, сказал Тергэллах. Но ты ошибаешься, друг мой. Он тоже человек и тоже скучает.
Дело не в этом.
Если в короле, то ведь королям иногда нужно давать свободу, сказал Тергэллах. Брат моей матери знает об этом слишком хорошо. Когда-то его подвел король, не умеющий править.
Карл не просто король, он
Почти сын, я понимаю. Но выросших сыновей тем более нужно отпускать в свободный полет. Послушай, друг мой. Двадцать лет вы шли по жизни бок о бок, не расставаясь дольше, чем на несколько месяцев. Любая его цель становилась твоей целью, любая его хворьтвоей заботой. Тебе он доверял свои мысли, на тебя опирался
«Я служил Талигу», хотел сказать Марсель, но промолчал. К чему лгать? Если бы Рокэ угораздило поклясться в верности Дриксен, с тем же рвением служил бы и Дриксен.
Неужели ты думаешь, что он не скучает? Твоя тоскаотраженье его тоски.
Может быть. Но через любую тоску Рокэ перешагнет и пойдет дальше. А Померанцевое море достаточно велико.
Надеюсь, что нет, ответил Марсель. У Рокэ хватает проблем и без этого.
Тергэллах сжал плечо Марселя.
Он приедет, друг мой, поверь. Быть может, ненадолго, но приедет обязательно. А до того момента я не пущу тебя в Зегину. Если ты сгинешь там, как мне будет оправдаться перед гневом и горем его? Ты стал ему ближе родичей. Мы подождемты и я.
Что ж, Зегины ему не видать. Впрочем, действовать он может и отсюда. Из Талига сюда и впрямь далековато приходилось тянуться, но на территории одной из «звезд» спланировать события в другой легче легкого.
Тергэллах ушел, а Марсель все смотрел на море. «Перед гневом и горем его»
Человеку, некогда сжегшему Агарис, сам Создатель велел быть романтиком. Но вы-то, граф Валмон, Святых городов не жгли и оплотов чужой веры не свергали, так будьте же разумнее. Нельзя, чтобы вас утешали, будто влюбленного мальчишку. Вы не мальчишка и не влюблены.
Марсель усмехнулся, благо, усмешки этой никто не видел. Вы не влюбленный мальчик, граф, все намного хуже. И хватит, граф, печалиться о своей судьбе, печальтесь лучше о Карлито. Ему сейчас хуже, чем вам.
А вы даже не помните, каково это былов первый раз убивать не на дуэли и не на войне, убивать человека невиновного. Страшно, мерзкои несложно, а больше ничего и не вспомнить.
* * *
Вопреки уверенности герцога Алвы, болезнь его затянулась. Ему становилось то лучше, то хуже. Карл приезжал к нему раз или два, но поговорить откровенно они так и не смогли. Герцог Алва не особенно горел желанием с ним беседовать. Больше Карл с визитами не навязывался, предоставив эту привилегию Анжелике.
Вышедшая замуж в восемнадцать лет за Гильермо Куньо, марикьярского вице-адмирала, она овдовела спустя три месяца после свадьбыв первые же дни гайифской войны. После смерти мужа Анжелика вернулась в Олларию, где в положенный срок родила дочь, и с тех пор жила при дворе, лишь на зиму уезжая к родителям мужа на Марикьяру.
Даже теперь, пять лет спустя, Анжелика не желала и слышать о втором браке. И Карл не считал возможным ее принуждать. Пресловутое «благо Талига» представлялось Карлу не таким уж важным в сравнении с покоем и счастьем его младшей сестры. Папа Росио и дядюшка Марсель, видно, что-то упустили в его воспитании. Или только казалось, что упустили.
Так прошла осень. В начале зимы Анжелика с маленькой Инеситой окончательно перебрались на улицу Мимоз, и это вернее другого подтвердило, что со здоровьем у герцога Алвы стало совсем плохо.
Карл уже знал, что то анонимное письмо написала жена Арно Савиньяка, и прекрасно понимал, что за прямодушием женщины, узнавшей о старом преступлении, могли скрываться и политические мотивы. Но пока длилась зима, мысли о той, давнейпоследнейзиме его отца, не покидали Карла, затмевая все остальное. Снова и снова он думал о троих людях, один из которых породил его, а двое других вырастили.
Фердинанд Оллар в Багерлее, Рокэ Алва в Нохе, Марсель Валмон в роли урготского посла при дворе Альдо Ракана.
Суд уже миновал, сделав малодушным предателем одного и сотворив святого мученика из другого. Что чувствовали эти двое, каждый в своем заточении, пока третий искал им спасения и погибели? Что чувствовал отец в последние месяцы своей жизни? Стыд? Страх? Усталость? Хотел ли он вообще жить после того, что произошло? Хотел или нет, но он жил. Четыре месяца после суда он жил, о чем чем-то думал, говорил с тюремщиками, ел и спал, носил в себе воспоминания о суде. А потом его не стало.
Зима подходила к концу, когда Рокэ Алва явился с прошением о своей отставке.
Я рекомендовал бы вам назначить на мое место маршала Придда, сказал Алва. Он заслужил этот пост еще в гайифскую войну.
Карл смотрел на него, стискивая подлокотники кресла. В кабинете они были вдвоем. Выглядел Алва вполне здоровым, разве что казался бледнее обычного.
Я понимаю, что вы хотите наказать меня. Но зачем вы наказываете Талиг?
Алва отошел к окну, в задумчивости коснулся рукой рамы. Этот кабинет долгое время занимал он сам.
Вы ошибаетесь, Ваше Величество. Мне не за что вас наказывать, и, возникни у меня такое желание, я действовал бы иными методами. Валентин Придд будет прекрасным Первым маршалом.
Но не таким, как вы.
Полагаю, что гораздо лучше меня. Валентин не имеет обыкновения пускать что-то на самотек. К тому же я не молодею.
Вам до сих пор не дашь и сорока, сказал Карл банальность, которую часто повторяли в свете.
Алва и впрямь почти не менялся с годами. Немного похудел, да появились морщинки возле глаз. В черных волосах до сих пор не было и признака седины.