Он встал, обнял девушку. Поцеловал в лоб. Она целовала ему руку.
Ты смотри, аккуратна будь, чтобы на тебя и не подумали.
Не волнуйтесь, дядя, отвечала дева уверенно, я буду тиха, не подумает на меня никто, а на вас и подавно, а ворога вашего через неделю не станет.
Говорила она это так спокойно и уверенно, что он даже перестал волноваться о деле страшном. Он долго смотрел на девушку и наконец задал тот вопрос, который его волновал даже больше, чем судьба графа.
А я? Буду ли я ещё тогда, переживу ли врага своего, я ведь опять на войну еду? И война та будет пострашнее прежней.
Будете, дядя, будете, отвечала Агнес уверенно.
А он вдруг ей не поверил. Почувствовал, что не знает она наверняка, говорит, чтобы его успокоить. Поцеловал её ещё раз и пошёл прочь.
Когда он спустился вниз, услыхал знакомый голос. То Фриц Ламме, сидел он за лучшим столом и уже в объятиях молодой и не худой трактирной девки с распущенными волосами, у которой груди едва удерживались за лифом платья, и кричал разносчице на весь кабак:
Где моё вино, толстуха Гретхен? Где пиво? Долго нам ждать? Неси скорее, а то у моей бабёнки всё пересохло!
Кричал он нагло, с вызовом, кричал повелительно, как кричит любимец господина, гордый своей близостью к персоне и осознанием собственной важности. И смеялся потом беззубым ртом, видя, как пугается и суетится толстая разносчица. Ёж, другие женщины и мужички подозрительного вида, что были за его столом, тоже смеялись, тоже кричали на Гретхен и требовали себе выпивки. А расторопный трактирщик лебезил перед ним и услужливо подгонял толстуху, чтобы важный гость не ждал лишних минут.
«Хорошо тебе тут, подлецу! Заводила, главный человек в кабаке. Да при деньгах, да при расположении господина, да при уважении. Ничего, сейчас Агнес спустится, тебе веселье-то подпортит, с собой заберёт на дело важное».
Волков прошёл, ими незамеченный, думая с усмешкой о том, что этой ночью выпить Сычу, может быть, не удастся вовсе.
Пока он не отъехал, прибежал дворовый мальчишка и сообщил ему, что от майора фон Реддернауфа приезжал вестовой и сообщил, что майор Реддернауф стал со своим полком в десяти милях от Эшбахта и завтра до полудня будет на месте. И что ландскнехты идут следом и прибудут через сутки. Всё шло по плану. Пока. И он молил Господа, чтобы и дальше так продолжалось.
Глава 7
Время. Оно не давало ему остановиться. Не давало лечь и выспаться. Во сне разве дела переделаешь?
Гвардейцы были набраны из простых солдат, но даже для них целыми днями и ночами сидеть в седле было непросто, и лошадям было непросто, хоть лошади гвардейцев были очень хороши, а уж набранные в Ланне молодые господа так и вовсе чуть не падали из сёдел от усталости. Но Волков никому поблажек давать не собирался. Решили воинское ремесло осилить, так будьте добры терпеть. Это вам не бюргером пробывать жизнь свою, в перинах нежась до утренних колоколов. Тут всё иначе, привыкайте.
Сам же кавалер теперь ездил в карете Бригитт, не стесняясь. Генералу не возбраняется.
И как только лошади поели, попили и чуть отдохнули в ослабленных сбруях, так ещё до рассвета он отъехал к амбарам. Он должен был знать наверняка, что купчишка Гевельдас сделал всё как надо.
И главное, собрал и оплатил баржи. Десять барж, в которые легко поместятся полторы тысячи солдат, уже должны стоять у пирсов. Чтобы, подойдя к пристаням, полк Карла Брюнхвальда в тысячу с лишним человек, считая арбалетчиков, и три с лишним сотни стрелков майора Рохи могли начать погрузку прямо с марша.
Десять барж должно быть у пристаней, и не меньше. С солдатами будет куча всего: и порох, и болты для арбалетов, и провианта с фуражом на пару дней. А ещё и пять десятков коней для молодых господ, для гвардии, для офицеров и для вестовых. Всё должно влезть, поэтому он и брал баржи с запасом. И очень волновался о том, что может не всё получиться, или о том, что о его приготовлениях прознают враги в кантоне. В общем, для волнений и беспокойств поводов было предостаточно. Вот и гнал он в ночь своих людей, чтобы до рассвета быть на том берегу реки.
Приехал до рассвета, но к радости молодых господ, оставшихся спать на берегу Эшбахта, нашёл лишь лодку и поплыл в Лейдениц только с Максимилианом, Фейлингом и Габелькнатом.
В рассветном тумане посчитал порожние баржи, что нашёл у пристаней. Почувствовал неладное, поспешил к Гевельдасу домой.
Семь? шипел он, хватая купца за ухо. Всего семь? Я же сказал тебе десять. Десять!
Так нет больше, нет больше барж, людишки прознали, что я ваш друг, так боятся, прячут лодки. Но ещё одна к вечеру сегодня будет.
Боятся? Чего они боятся? Волков выпустил ухо купца.
Так вас же, у вас тут репутация дурная. Считают вас тут забиякой, обзывают раубриттером. Думают, что вы опять какую-то склоку начинаете. Боятся лодки потерять люди, господин.
Я же сказал тебе не говорить, что для меня!
Я и не говорил, так разве они без моих слов не догадаются? купец вздохнул. Господин, может, всё-таки хватит вам восьми лодок.
Вот как, как объяснить дураку, что две баржи, которые он называет по местному обычаю лодками, это три сотни солдат? Целая рота!
Как объяснить купчишке, что и сто лишних солдат, бывало, решали исход дела? А тут триста! Разве поймёт этот дурень, что он сам и все его люди послезавтра поплывут на опасное дело, поплывут в пасть льва, и что каждый человек будет на счету. Каждый! Что он и так для скорости и тайны оставляет значительную часть своих сил на берегу, осмеливается высадиться на земле злейших людей лишь с половиной своих сил? То огромный риск, но разве этот глупый торгаш сие уразумеет? Нет. И не было смысла в объяснениях и уговорах, поэтому кавалер говорил тихо:
Завтра к утру чтобы баржи были у пирсов, двойную цену предлагай, где хочешь ищи, но чтобы баржи были. А не будет барж Кирасу, шлем и пику я тебе найду Со мной поедешь.
Купец кивал головой, лицо у него было кислое, прямо воплощение уныния и смирения перед судьбой, а не лицо. И он после говорит:
Попробую сыскать. Этот мерзавец Плетт приехал и арендовал две баржи, и держит их, хотя ничего не грузит третий день.
Плетт? Волков помнил его. Лесоторговец?
Да, он и вся их компания рюммиконская тут, и он, и Фульман, и Вальдсдорф, все тут, проживают сейчас на постоялом дворе у купца Гафта.
Советник славного города Рюммикон, помощник судьи города Рюммикон и глава Линхаймской коммуны лесорубов и сплавщиков леса, секретарь купеческой гильдии леса и угля кантона Брегген господин Вальдсдорф, вспоминал Волков задумчиво.
Это новость его порадовала. Ну не то, чтобы порадовала, но Он повернулся к своим людям:
Максимилиан?
Да, генерал.
Знаете, где постоялый двор купца Гафта?
Найду, генерал.
Прекрасно, там найдите советника Вальдсдорфа, неопрятный толстяк из Рюммикона.
Я помню его, генерал,
Скажите, что фон Эшбахт немедля хочет переговорить с ним и с другими купцами из Рюммикона немедля. И с глазу на глаз.
Да, генерал, Максимилиан уже стал поворачиваться, чтобы уйти, но Волков его остановил:
Они, думается мне, не захотят говорить, побоятся скомпрометировать себя, но вы скажите, что у меня есть выгодное предложение для них. Скажите, что очень выгодное. У купцов жадность посильнее страха.
Не хотели купчишки с ним видеться, уж очень боялись; не скажи им Максимилиан, что генерал сулит им выгоду, так встречи и не случилось бы. Но, поспрашивав у молодого прапорщика, что за дело у генерала, и ничего не выведав у него, на встречу согласились, но просили, чтобы всё было тайно.
У Волкова при себе, на луке седла, был крепкий мешок с двумя тысячами талеров. Вот с ним-то он и пошёл к купцам из Рюммикона на встречу. Через двор не пошёл, там народа полно, объехали дом с другой стороны, где он и зашёл с кухни, да и то опуская лицо.
Купцы и советник ждали его в большой, хорошей комнате, где ему предложили кресло и вино. В кресло он сел, бросив на пол подле себя мешок с серебром так, чтобы оно как следует звякнуло. Пусть купчишки знают, что у него есть. А вот от вина отказался, сославшись на утро.
Господин фон Эшбахт, общение наше не должно быть продолжительным, заговорил толстяк, сами понимаете