Воздух хлынул мне в легкие, будто держал он меня не за руку, а за горло.
Моряк наклонился и двумя плохо гнущимися пальцами проверил температуру воды.
– Холодновато, – сказал он, вытирая свои пальцы.
– Что же тогда: вернемся.
– Нет, с этим надо кончать.
Все время я оказываюсь в подобных ситуациях. Одиночество мое тому причиной. Я хотел бы, чтобы мной занимались, чтобы меня любили. Поскольку я никого не знаю, я пытаюсь привлечь к себе внимание на улице, потому что только здесь могут меня заметить.
Я – как тот нищий, который в самые зимние холода поет на мосту в полночь. Прохожие ничего ему не подают, поскольку находят подобную манеру просить милостыню излишне театральной. К тому же, видя меня, облокотившегося о парапет, в меланхолии и без дела, прохожие догадываются, что я разыгрываю комедию. Они правы. Но все же, не думаете ли вы, что это довольно печальное положение – нищий в полночь на мосту или я, наваливающийся на парапет, чтобы привлечь к себе внимание мира.
Моряк набивал карманы камнями, чтобы утонуть быстрей.
– Делай, как я, – сказал он.
Ситуация осложнялась. Я не хотел говорить о своих деньгах, но молчать становилось невозможным. До самого последнего момента я надеялся, что какое-нибудь неожиданное событие избавит меня от необходимости сказать, что я обладаю известной толикой денег.
– Э… эй…
Отчаявшийся, который, вынимая камни, сидел на корточках у ящика с гравием, обернулся.
– Мы спасены!
Он смотрел на меня, не понимая.
– Я обнаружил, что у меня есть немного денег.
Незнакомец поднялся, сделал шаг вперед. Камни соскользнули с его пальцев. Его глаза блестели, только по центру.
– У вас есть деньги?
– Да… да.
Остолбеневший, как случается, наверное, с воскресшими, моряк не шевелился. Слеза стекла к его бороде. Потом он внезапно подпрыгнул три-четыре раза подряд, с подниманием рук.
– У вас есть деньги?
– Да… да.
– Покажите… Покажите их.
Я открыл бумажник. Чтобы он не увидел всех моих банкнот, я вытащил один, который на воздухе свернулся.
– Держите, друг мой. Возьмите этот банкнот в десять франков.
Несчастный смотрел на банкнот с любовью, и целую минуту пытался его разгладить.
Мы вошли в ресторан, я впереди.
– Что хочешь заказать?
Теперь я называл его на "ты", потому что он мне был обязан жизнью, потому что был бедней, чем я.
– Как вы.
– Тогда красного?
– Да.
Нам принесли вина в чисто вымытом литровом графине, нарезанного хлеба и четыре колбаски, которые потрескивали даже в тарелках.
Я расплатился.
Я всегда плачу сразу. Так мне спокойней. Я знаю, что деньги, которые остались в бумажнике, принадлежат мне целиком.
Моряк набросился на колбаски.
– Осторожно, ешь не торопясь.
Он мне не ответил. Я почувствовал, что значение мое в его глазах уменьшилось.
Когда он кончил, я его спросил:
– Хорошо поел?
Он утер усы ладонью, прежде чем ответить "да".
Поскольку он меня не благодарил, я добавил:
– Было вкусно?
– Да.
– Ты наелся?
– Да.
Меня раздражало, что по-прежнему он не проявлял признательности.
Чтобы напомнить ему о подарке, который я ему сделал, я спросил у него:
– Те десять франков при тебе?
– Да.
И впрямь, он не был деликатным. Я бы на его месте был бы более вежлив с благодетелем. Ему повезло, что благодетелем оказался я. Я человек широкий, и я милосерден. Неблагодарность не мешает мне делать добро.
– Так как же тебя зовут?
– Племяш… а тебя?
Теперь он мне тыкал. Я заметил, что нельзя сходиться коротко с плохо воспитанными людьми. Они путают дружбу с фамильярностью. Они сразу воображают себя равными вам. Расстояние, вас разделяющее, исчезает. Что касается меня, то я никогда не сходился с людьми, которые, будучи выше меня, выказывали по отношению ко мне фамильярность. Я прекрасно знаю, что это раздражает.