К счастью, он, казалось, забыл, что у меня тоже было намерение покончить с собой. Я позаботился о том, чтобы не напоминать ему об этом.
– Пойдемте, – сказал я в надежде покинуть набережную.
– Да, пойдем к воде.
До этого камень парапета леденил мне локти. Сейчас холод пробрал все тело.
– К воде? – спросил я.
– Да… пора кончать.
– Слишком темно. Лучше вернемся завтра.
– Нет, сегодня.
Бежать было бы трусостью. Моя совесть не простила бы мне этого до конца жизни. Нельзя позволять людям умирать. Мой долг был спасти человека. Но человек этот вообразил себе, что я хочу утопиться, и, если в последнюю минуту я откажусь, то он способен меня к этому принудить. Матросы имеют обыкновение волочить баржи за канаты. Затянуть с собой человека за руку для них, наверное, труда большого не составить.
– Все-таки лучше завтра, друг мой.
Отчаявшийся поднял голову. На нем был английский френч без пуговиц. Он их, конечно, продал. Под этим френчем свитер с распустившимся воротником, на животе складки. На месте одного зуба у него их было два. Из ушей торчали волосы, которые можно было пересчитать. Литровая бутылка с новой пробкой наполовину вылезала из кармана.
Он взял меня под руку и подвел к маленькой лесенке. Опустив глаза, я увидел железные ступеньки и выступ над водой.
Я спустился медленно, ставя обе ноги на ступеньку прежде, чем продолжать спуск, как будто у меня был деревянный протез.
Я держался за плоские, тонкие перила и, чтобы оттянуть самоубийство, делал вид, что боюсь упасть.
Пальцы моряка вцепились между моим бицепсом и костью. Время от времени, чтобы освободиться, я поднимал руку: это было бесполезно.
На выступе был ящик с гравием, инструменты, принадлежащие городу Парижу, плетеный сундук, прикованная тачка. Я видел темный низ моста и крышу автобуса, проходившего по набережной. Порывы ветра толкали меня в спину.
– Вдвоем умирать легче, – заметил спутник.
Вне всякого сомнения, этот моряк решил утопиться. Он считал, что я за ним последую. Хотелось бы, чтобы он продолжал в это верить. Нам не нравится, когда другие подозревают, что смерти мы боимся.
На берегу Сены мы были, как на берегу пруда. Набережной больше не существовало. Я находился так близко от реки, что это меня удивляло. Кто бы мог подумать, видя Сену, протекающую между домами, под каменными мостами, что можно настолько к ней приблизиться.
Невольно я подумал, как всегда, когда вижу пространство воды, что не умею плавать.
– Что? двинем дальше, – сказал незнакомец, – не то течение нас вынесет прямо на быки моста.
Я немедленно с ним согласился.
Своды моста сотряс трамвай. Я испугался, что они рухнут. Каждый раз, когда я прохожу под мостом, меня охватывает один и тот же ужас. Гравий скрипел у нас под ногами, как пиленый сахар.
– Но отчего вам так хочется умереть? – спросил я.
– Я не ел уже три дня. Мне негде спать.
– Есть приюты для бездомных.
– Меня там знают. И больше не хотят.
Блики отвесно втыкались в Сену. Поверхность реки волновалась, будто под водой были тюлени. На противоположной набережной дома, из-за тени, казалось, спускаются прямо к реке, как в Венеции.
– Давай, смелее, – сказал моряк. – Одна неприятная минута. А после вечный покой.
– Вы в этом уверены?
– Да… давай… смелей.
Его рука, которая сжимала меня в том же месте, вызывала у меня ужас, равный тому, который производит краб, когда, вами не замеченный, впивается вам в ногу.
– Вы меня сначала отпустите.
Я не хотел с собой кончать, но даже если б я решился это сделать, я не хотел бы, чтобы кто-нибудь меня держал при этом. Необходимо быть всецело независимым, чтобы себя убить. Самоубийство ведь не просто смерть.
Вопреки моему ожиданию незнакомец немедленно исполнил мою просьбу.