И я несказанно рада вам, лорд Эрвин София, церемонно поклонилась она ему. Встаньте же и будьте моим добрым гостем. Разделите со мной радость, вино и хлеб.
И потянула его за руку в глубь двора, ко входу в теплицу. Едва дверь закрылась за ними, Иона обняла его. Эрвин ощутил, что она дрожит.
Тебе холодно?
Мне всегда холодно Почти, шепнула она и провела ладонями по его щекам. Пальцы были горячими.
Как я справляюсь? спросила Иона, разомкнув объятия. Я о приветствии. Неплохо выходит, правда? Мне предстоит встретить пять сотен гостей или тысячу а может, весь Север. Иногда кажется, что я буду первую неделю заниматься лишь приветствиями, а вторую лишь прощаниями.
Ты прекрасна, сказал Эрвин, покачав головой, но приветствие м-м-м
Отступил на шаг, задрал подбородок, глядя чуть в сторону, протянул руку.
Милорд я рада будьте моим гостем. Говори через силу, будто нехотя. Понимаешь? Поменьше душевности, совсем мало. А то еще решат, что ты и вправду им рада.
Тревожные губы сестры искривились наподобие улыбки, верхняя чуть поджалась, едва-едва обнажив зубы.
Милорд, будьте моим гостем и разделите мой хлеб. Свою душевность оставлю при себе, если вам угодно.
Да, много лучше, согласился Эрвин. Ты принцесса Севера. Все эти гости недостойны тебя ни по отдельности, ни вместе взятые.
И жених?
Он в первую очередь. Жених предводитель тех, кто тебя недостоин. В его руках знамя.
Иона улыбнулась:
Не могу понять, ты маскируешь ревность заботой или высокомерием? В любом случае, у тебя скверно выходит, ты это знаешь?
М-м-м
Когда не находишься с ответом, задай встречный вопрос.
Как твое здоровье?
Иона сорвала цветок азалии, понюхала, помахала перед носом у брата.
Это неважный вопрос.
Тогда такой: чего нового в Первой Зиме?
И это не имеет значения.
Кто будет среди гостей?
Нет, нет, ужас! Спроси о том, что действительно хочешь узнать!
И что же я хочу узнать?
Ты хочешь спросить, счастлива ли я невестой. И боишься в одночасье и того, что я несчастна, и того, что слишком счастлива. Твое сердце замирает от волнения при мысли, что муж мой окажется бесчувственным камнем и в Шейланде я выплачу все глаза от тоски по тебе и матери, а дальше провалюсь в нескончаемую череду беременностей и истеку кровью, выдавив на свет очередное графское чадо. Но потом ты воображаешь, что я без памяти влюблена в графа Виттора и забуду вас, едва ступив на корабль. Ты представляешь, как после двух или трех лет моего молчания ты приедешь в Шейланд под скверным политическим предлогом, и я выйду к тебе в фамильных цветах мужа, без малейшего намека на перья в волосах, и протяну руку, глядя вот так, чуть в сторону: милорд войдите, будьте нашим гостем. Да, именно нашим. И тогда ты
Эрвин схватил ее за плечи и как следует встряхнул.
Да будь ты проклята, сестрица! Ответь уже наконец!
Оба рассмеялись, утихли, и на губах Ионы осталась мягкая улыбка.
Отвечу. Я счастлива. Счастлива, что уеду отсюда. Никогда не была в Шейланде и не знаю, что там, как там. Знаю одно: там будет иначе. Возможно, не будет холодно. Наверное, не будет скал и лугов, а будет лес и большая река с кораблями. Может статься, будут дожди и грязь, может, мои платья будут всегда серыми и мокрыми, как дворовый пес. Но, может, там мне и не захочется вплетать перья. Возможно, вокруг будут люди с живыми лицами, возможно, они станут смеяться или плакать, или кричать от гнева и топать ногами от обиды но не выхватывать мечи и рубить обидчика на куски, при этом ни на миг не меняясь в лице. Там все будет иначе, Эрвин, и я счастлива.
Но?..
А есть «но»?
Есть. Ты говоришь все это ради «но», которое пойдет следом.
Но. Иона поймала его взгляд, взяла за руку. Я не уверена, что люблю графа. Я счастлива, но едва ли люблю его. Он забавное создание, к которому я смогу привыкнуть.
Эрвин взял у нее цветок и приложил к губам сестры.
Все изменится, очень скоро. И самое удивительное все изменится к лучшему!
Иона округлила глаза:
Ведь ты говоришь не о свадьбе?
О, нет! Я о тех переменах, что привез с собой. Дайте мне поговорить с отцом и я переверну мир.
Что ты хочешь сделать?
Хочу найти нашего с тобою родителя и убедить его сказать одно-единственное слово: да!
Так мало?..
Все остальное уже сделано, сестрица! Нужен только последний шаг.
Он вышел из теплицы, увлекая Иону за собой.
Замок был полон гомона и движения. Завтра прибудут первые гости, а сегодня столица Ориджинов наряжалась, чистила перья, готовила угощения и забавы. Крестьянские телеги одна за другой вкатывались на подворье, и слуги окружали их, бойко расхватывали груз, волокли в погреба сыры, колбасы, солонину, мешки муки; катили бочонки вина и орджа; уносили в залы огромные связки разнотравья. Служанки, звонко перекрикиваясь, развешивали по балконам башен, галереям крепостных стен ленты и цветы. Мальчишки вели в конюшню нескольких жеребцов, а те артачились и всхрапывали, возбужденные людской кутерьмой. Городские купцы толпились у ворот кладовой, спорили о чем-то с кладовщиками; носильщики сгружали с телег короба с товаром, складывали угловатой кучей на краю подворья. В небо взметнулась пробная шутиха и гулко бахнула, каменные стены отбросили эхо.
Завидев Эрвина, большинство кланялись или салютовали, с улыбкой приветствовали:
Слава Первой Зиме! Здоровья молодым лорду и леди!
Они действительно так рады мне, спросил Эрвин скептически, или сказывается веянье грядущего праздника?
Даже не сомневайся, рады. Не отнекивайся, улыбнулась Иона.
Пожалуй, в этом была доля правды. Замковая челядь и низкородные горожане любили герцогских детей сильнее, чем самого герцога с его вассалами. Они видели в молодых Ориджинах больше человечности. Хотя, по меркам Первой Зимы, это могло бы сойти за оскорбление.
У дверей малой трапезной, как и у входов в башни, стояла пара часовых. Черные плащи, черные шлемы и алые камзолы поверх кольчуг, на груди каждого фамильная летучая мышь Ориджинов со стрелою в когтях. Часовые молчали; с приближением Эрвина они положили ладони на рукояти мечей в знак бдительности. Когда-то Эрвин спросил отца, зачем в замке столько стражи, если уже полвека герцоги не знали вассальных мятежей. «Это нужно не для нас, а для самих воинов, ответил отец. Необходимо умение, чтобы нести вахту».
Я ищу лорда Десмонда, обратился Эрвин к воинам. Не здесь ли он случайно?
Не знаем о его светлости, милорд. Здесь, в трапезной, ваша матушка, милорд.
Вот незадача! Эрвин жаждал увидеть отца. Полгода расчетов, хитроумных переговоров, иносказательных бесед, обещаний, угроз всего того, из чего плетется ткань политики. Затем месяц дороги в размышлениях и ожидании нынешней встречи. Один-единственный разговор с отцом, одно-единственное «да» должно увенчать все старания! И Эрвину не терпелось его услышать.
Однако, если сейчас уйти, мать будет оскорблена, что сын не захотел повидаться с нею. Что ж Эрвин раскрыл дверь малой трапезной.
Герцогиня София Джессика Августа являла собою суть и смысл светской жизни Первой Зимы. Не будь ее замок жил бы лишь турнирами и воинскими посвящениями. Она же привносила в Первую Зиму душу.
Леди София поощряла музыку и живопись, устраивала певческие состязания, открывала театры. По-детски радовалась каждому найденному ею таланту, столь же бурно разочаровывалась. Неизменно приходила к выводу, что люди пусты, поверхностны, грубы и недостойны ее стараний, однако не оставляла своей деятельности. Заботясь о душах горожан, она изматывала епископа и святых отцов требованиями прочесть проповедь на ту или иную тему, вступала в теологические споры, обвиняла в безразличии и глупости. Затем, добившись желаемого, жертвовала церкви огромные суммы и следила, чтобы деньги были истрачены исключительно на фрески и скульптуры.
Не меньше пятисот золотых эфесов в год герцогиня раздавала полудюжине госпиталей, ею же учрежденных. При этом она почитала медицину грязным, омерзительным ремеслом, брезговала появляться в палатах и никогда не интересовалась, на что расходуются ее пятьсот эфесов. Эрвин подозревал, что добрая половина этой суммы оседает в карманах госпитальных управителей.