Слушая Андерса, я вспомнил наставления родителей, которые слышал с самого детства. Они никогда не одобряли отчаяния и меланхолии: ни мама, ни папа. Никогда не опускали рук. Они боролись за жизнь, и меня научили бороться.
Но ведь вы же не остались тогда в Копенгагене! Вы предпочли жить! сказал я. И неужели за те двадцать лет, которые прошли, вам нечего вспомнить хорошего?
Я был тогда еще молод, он снова горестно усмехнулся. Но ты прав, конечно. Безусловно, прав. И все-таки Я сижу тут и думаю: что я здесь делаю? Ни в Сент-Этьен, ни еще куда-нибудь мне пройти не дадут. Кому нужны старперы, да еще и с больной ногой?
Мне внезапно стало жаль этого отчаявшегося старика.
Вы ели что-нибудь с тех пор, как оказались тут? прямо спросил я.
О, ну что ты, Димитрис, не надо. Я понимаю, куда ты клонишь. Но я, в конце концов, не какой-нибудь попрошайка. Я был бы в состоянии купить себе еды. Только вот с моей ногой сложно доковылять до этого автомата и выстоять там очередь
Тогда я пойду и возьму что-нибудь себе и вам, решительно заявил я.
Нет, ну что ты, не стоит.
Мне совсем не составит труда. Заказывайте!
Ну, ладно, возьми мне быстрый обед, как его, «Taberu», самый простой.
Это же гадость редкая!
Недорого и питательно, в самый раз, чтобы утолить голод.
Ну как хотите, не стал спорить я, про себя решив, что возьму ему что-то получше.
Только будь осторожен. Все рестораны в терминале позакрывали, а вокруг пищевых автоматов ошивается народ, обезумевший с голоду. Они готовы на все.
Не беспокойтесь!
Но не прошло и пяти минут, как я понял, что беспокоиться все же стоит. В закоулке терминала, где разместилось полдюжины продуктовых автоматов с ярко светящимися витринами, царило противоестественное оживление. Несмотря на внимание нескольких сотрудников СБ, следящих за происходящим с верхнего этажа терминала, здесь вот-вот тоже могла вспыхнуть потасовка. На людей, которым было чем рассчитаться и которым удавалось получить из автомата бумажный пакет со съестным, сразу наседали попрошайкикто с жалобными просьбами, а кто и с требованиями с ноткой угрозы.
Молодая азиатка с грудничком, которую я приметил незадолго перед потасовкой, грустно сидела на полу, опершись спиной о колонну, и провожала людей с пакетами долгим печальным взглядом. В уголках ее больших глаз блестели слезы. Я не сомневался, что кто-нибудь непременно пожалел бы эту миловидную девушку с младенцем, но она не попрошайничалато ли стеснялась, то ли совсем утратила присутствие духа.
Мне пришлось прождать минут сорок, прежде чем я оказался перед вожделенной громадой пищевого автомата, сквозь бронированное стекло которого на меня смотрели веселенькие этикетки. Я приложил палец к детектору, чтобы компьютер мог распознать мою личность и проверить остаток на финансовом счете. Сейчас было не до здорового питания, так что взял себе и Андерсу по супер-большому горячему комбинированному обеду «Fast&Cool» с газировкой. Это была синтетическая еда, вкусная благодаря усилителям вкуса и богатая питательными веществами, необходимыми человеческому организму. Призадумавшись, я заказал дополнительно еще пять порций.
Когда я получил в руки увесистый пакет, рядом сразу появился исхудалый мужчина с горящими глазами.
Брат, пожалуйста. Я три дня не ел!
Его тут же оттолкнула локтем стервозная женщина, которая на моих глазах собачилась с людьми в очереди к пропускным пунктам в Сент-Этьен.
Неправда, он уже жрал сегодня! Поделись со мной, со мной!
Пожалуйста ее оттолкнул еще один мужчина. Дай!
Развернув пакет, я раздал напирающим на меня людям четыре обеда, попросив их поделиться, но за еду тут же началась потасовка. Несколько попрошаек продолжали лезть ко мне, хватая за рукав и едва не вырывая из руки пакет с оставшимися порциями.
Извините, больше не могу, неловко отнекивался я. Мне самому поесть надо! Пусть с вами поделится кто-то еще
Эй, а ну не крысятничай тут, малый! вдруг осмелел один из «попрошаек», попытавшись вырвать у меня из рук пакет
Руки прочь!
Я ударил его по руке и быстро отскочил в сторону, левой рукой прижав пакет к груди, а правой выставив вперед кулак. Мужчина, сжав зубы от злости, потирал ушибленное запястье и смотрел на меня с ненавистью, но не без опаскивсе-таки я был достаточно крепким для своего возраста.
Прочь! Я сейчас позову охрану! сказал я предостерегающе, но голос дрожал.
Чтоб ты сдох, маленький сученок! пригрозил мужчина, трусливо покосившись наверх, где из-за перил за людьми наблюдали сотрудники СБ.
Одарив пакет в моей руке последним жадным взглядом, он отошелголод не пересилил страх. Я тяжело дышал, еще не веря, что мне удалось сохранить свой кусок.
Грубость на грубостьвот какие тут правила. Только сила имеет авторитет. Не думал, что мне доведется воочию повидать то, что когда-то пережили мои мама с папой. И это в век ультрасовременных технологий, мяса из пробирки, вертикальных ферм
Не сводя настороженного взгляда с окружающих, многие из которых пялились на мой пакет, я достал из пакета один бокс с едой и направился к колонне, из-под которой доносился детский плач.
На Держи, сказал я, протянув девушке-азиатке добытую пищу. Тебе нужно поесть.
Она подняла на меня изумленный взгляд. Своими чертами она немного напоминала Мей, разве что была на несколько лет постарше и имела необыкновенно большие глаза. Слегка смутившись, я невольно опустил взгляд ниже, и увидел, как ребенок присосался к непропорционально большой для такой хрупкой девушки, вздутой от молока груди, видневшейся из-под приспущенной с одной стороны кофты. Надо же. Я и не думал, что в наше время кто-то кормит младенцев грудью, как в древности! А ведь кормящей матери нужно питаться самой вдвойне.
Спасибо не веря своим глазам, она с благодарностью приняла из моих рук еду.
Вдруг сзади я услышал чье-то злобное бормотание.
Прочь! я заслонил девушку от той самой сухой женщины из очереди.
Карга, похоже, не вышла победительницей из сражения за розданные мною четыре продпайка: глаза у нее были все такими же голодными, а на губе виднелась ссадина от чьего-то удара.
Ублюдок! Сволочь! Ей не нужно! Это незаконный ребенок! провизжала она ненавидяще по-румынски, не зная, видимо, что этот язык мне знаком. Будь ты проклят, мразь!
Не подходи. предупредил я.
Сунься оная бы ударил, не задумываясь. Наверное, по моему лицу было видно. Злобно оскалившись, женщина отошла, продолжая бормотать себе под нос по-румынски проклятия в мой адрес. Я обернулся к молодой матери, и увидел, что бокс уже давно открыт, а она, даже не подумав распечатать пластиковые одноразовые приборы в целлофановом пакете, с упоением поедала руками сочные тушки жареной саранчи в хрустящих панировочных сухарях, бобы и кашу из киноа. Тактично отвернувшись, я решил какое-то время подождать, убедившись, что ее никто не побеспокоит.
Какое-то время спустя я почувствовал, как она слегка потянула меня за рукав, и обернулся.
Спасибо! с чувством проговорила она, вытирая салфеткой рот. Спасибо огромное! Я думать умереть! И сын!
У нее был сильный акцентпохоже, английский она знала лишь на базовом уровне.
Не за что, не надо благодарить, неловко улыбнулся я. Если хотите, держитесь рядом со мной, вас никто не обидит. У меня есть деньги, я буду вам покупать еду, пока вы не выберетесь отсюда. Понимаете?
Не знаю, поняла ли она, но когда я протянул ей руку, она, вглядываясь какое-то время мне в глаза, вложила мне в руку свою ладонь. Минуту спустя мы были возле Андерса. Завидев нас еще издалека, он взялся за трость, поднялся и уступил место девушке, несмотря на то, что она неловко пыталась удержать его на месте.
Это ваше, я протянул один из оставшихся двух обедов старому датчанину.
Хм. Напрасно. Я же просил что-то попроще, задумчиво оглядев увесистый бокс, пробормотал он. Но спасибо тебе, мальчик. Ты, похоже, решил серьезно заняться благотворительностью.
Нельзя же бросать маленьких детей умирать, сказал я, глядя на девушку, которая, сев в кресло Андерса, а прежде мое, улыбалась, гладя младенца по голове и нашептывая ему что-то на неизвестном мне языке.