Дима, это твое дело, но вряд ли тебе стоит искать какой-то подвох в моих действиях, наконец ответил Роберт. Твой отец оказал мне множество услуг. Да, в основном они касались службы, но все же это были услуги, за которые с меня полагалось что-то в ответ. И в качестве такой ответной услуги я дал Володе слово, что устрою твою судьбу здесь, в Австралии. Я не пытаюсь корчить из себя старомодного британского джентльмена, но я офицер, и у меня есть понятия о чести. Если я дал слово, то я его держу.
Мне это понятно, Роберт, кивнул я.
Это не все, Дима, покачал головой Ленц. После того, как я познакомился с тобойэто стало для меня чем-то личным. Дело уже не только в том, что я пообещал что-то твоему отцу. Я чувствую себя ответственным за твою судьбу. Почему? Да просто потому, что так подсказало мне сердце! Или ты считаешь такой подход недостаточно расчетливым?
Нет, Роберт, я вовсе не смутился я.
Я немец по национальности, Дима, но это не значит, что я всегда холоден и расчетлив. Я живой человек, не лишенный эмоций. У меня самого есть сын. Я знаю, что именно так устроен мир: молодые люди должны иметь рядом старших, которые помогают им стать на ноги. Ты показался мне хорошим парнем, Дима. Я был в состоянии помочь тебе. И я посчитал возможным это сделать.
Понимаю, я смущенно опустил глаза. Прости, если я обидел тебя своими словами.
Тебе не за что извиняться. Я понимаю, что нельзя завоевать доверие просто сказав «Ты можешь мне доверять». Время расставит все на свои места.
Я с благодарностью кивнул Роберту, все еще не до конца разобравшись в себе и не понимая, верю ли я ему или нет. Пожалуй, внести ясность действительно способно лишь время. Роберт мне не родственник и не друг. Он имел какие-то совместные интересы с моим отцом, но друзьями они не были. Взявшись помочь мне, он всего лишь отдавал старый долг. Правда ли, что в процессе он проникся ко мне личной симпатией? Может быть, и да. В словах Роберта я не чувствовал лжи, но он казался мне умным человеком, который хорошо себя контролирует, а значит, его неискренность может не лежать на поверхности.
Должно быть, «Вознесение» развило во мне паранойю.
Дима, я вижу, что тебя многое гложет. Ты можешь задать мне любой вопрос, я тебе отвечу, и это останется между нами, молвил полковник, твердо глядя мне в глаза.
Что же, по-вашему, на самом деле произошло в Европе? выпалил я.
Роберт вздохнул и откинулся на спинку кресла, задумчиво наморщив лоб. Кажется, вопрос оказался не таким простым, как он ожидал.
Об этом можно написать учебник или краткое эссе, но если автор будет пытаться сохранять нейтральностьв этом произведении будет так много знаков вопросов, слов «если», «или» и «может быть»что чтиво получится неинтересным. Реальные причины и следствия имеют мало общего с тем, что пишут в газетах. Наш мирэто огромная паутина интересов, в которой очень много пауков дергают за ниточки, стараясь притянуть к себе муху пожирней
Ты говоришь много слов, но не отвечаешь на вопрос, грустно усмехнулся я.
Правда? Роберт задумчиво припомнил свои собственные слова и обезоруживающе улыбнулся. Прости. Профессиональная привычка. От нее сложно избавиться.
Я считал военных людьми прямыми и искренними.
Военные бывают разными, Дима. Этого всего лишь стереотип. Так сложилось, что я, как и твой папа, немного владею дипломатическим искусством. Надеюсь, ты когда-нибудь тоже научишься этому.
Не уверен, что это для меня.
Что ж, ты спросил о Европе? Дима, хоть я и служу Содружеству, я не верю во все пропагандистские штампы. Телевидение преподносит вещи так, как их будет удобно воспринимать обывателям, упрощая многие детали и умалчивая о некоторых подробностях. И, конечно же, существуют точки зрения. Объективной правды нет, она всегда субъективна.
Как этоправды нет? в искреннем недоумении наморщился я.
Что один считает правильным, то другой считает неправильным развел руками Роберт.
Ты говоришь о суждениях, не согласился я. Но ведь существуют факты.
Кто знает о них, Дима? Кто может отличить их от вымысла?
Это уже другой вопрос, упрямо не стал соглашаться я. Но ведь факты существуют. Тот, кто передает их достовернотот говорит правду. А тот, кто искажает ихлжет.
Многие тинейджеры рассуждают о мире именно так, с ноткой снисхождения улыбнулся Ленц.
Не представляю себе, как можно рассуждать о нем иначе.
С возрастом ты начинаешь понимать это необыкновенно ясно.
«Ты так и не ответил мне на вопрос, Роберт». напомнил я. «Но я и не настаиваю».
Я чувствую себя уставшим, признался я.
Что ж, улыбнулся Роберт. Давай тогда закончим этот тягостный разговор. Во всяком случае, прервем его на время. Тебе предстоит провести полтора месяца на воле. Сиднейлучший город в мире. Тебя ждет твоя девушка. На твоем финансовом счете хватает средств. Все радости и развлечения открыты перед тобой, а опекун у тебя не строгий. Не теряй времени даром!
Я кивнул, хоть внутренне и не чувствовал готовности отправляться во все тяжкие, да не очень-то и знал, какие ониэти «тяжкие», а рядом не было Джерома, который мог бы мне это подсказать. Однако адаптация к вольной жизни прошла быстрее, чем я ожидал. Мир не собирался ждать, пока я привыкну к нему, и принял меня в своих объятия без спросу.
Уже первым вечером состоялся первый разговор с Джен. Проверяя свой аккаунт в социальной сети, я совсем забыл изменить настройки видимости, так что девушка, к разговору с которой я еще не чувствовал себя готовым, увидела меня в сети и тут же направила вызов. Скрепя сердце, пришлось ответить.
Первый наш разговор получился скомканный, чего и стоило ожидать. Мы пока еще были людьми из разных миров. Дженет после года в университете очень изменилась: вытянулась еще на несколько сантиметров, стала еще серьезнее и увереннее в себе, прическа и макияж сделались аккуратнее и строже, а осанкапрямее. В толпе ее вполне можно было бы принять за взрослую женщину, а не за семнадцатилетнюю студентку. Ласкательное имя «Дженни», которым я ее про себя называл, не шло к этому образу. Я заметил, что она, как и я, в глубине души чувствует неловкость от разговора с человеком, о котором так много вспоминала, но не видела и слышала больше года. Однако скрывать смущение у нее получалось лучше, чем у меня: с помощью заранее заготовленных фраз и вопросов. Отвечать на все эти вопросы я оказался не готов. «Расскажу тебе при встрече», была моя самая частая отповедь.
К моему удивлению, о предстоящей встрече Джен уже успела позаботиться, причем не без помощи Роберта Ленца, который мне об этом и словом не обмолвился. Вместе со своими однокурсниками она собиралась провести пару дней в каком-то ландшафтном парке«с палатками, мясом на огне, гитарой и всем таким прочим». Как оказалось, она уже обсуждала это с Робертом и заручилась его согласием отпустить меня прямо с завтрашнего дня. Улыбнувшись, я сказал, что это отличная идея и заверил Джен, что мне не терпится встретиться с ней. Хотя мысленно я все еще не представлял себе несколько дней, проведенные в общении с Джен, с которой мне с трудом удается поддерживать разговор по видеосвязи, а тем более с какими-то ее однокурсникамировесниками из другого мира, резидентами Сиднея, которым не приходится проходить чистилище специнтерната, чтобы завоевать свое место под солнцем.
Решив, что я не вправе затягивать с исполнением обещаний, данных своим товарищам, которым сейчас приходится несравненно хуже, чем мне, этим же вечером я создал фейковый аккаунт и разослал с него с десяток сообщений без подписи, содержание которых добросовестно старался запомнить во время «тайных разговоров» в стенах интерната. По крайней мере, очень надеялся, что я не перепутал, кто кому приходится дядей, братом и кузеном, кто «передает привет Эмме и ребятам», кто просит прощения за «тот разговор с отчимом», а кто «хорошо питается и его совсем не беспокоит гастрит».
В каждом сообщении я делал приписку, в которой умолял адресата не раскрывать факт получения этой информации администрации интерната, так как это может принести много неприятностей всем, кто в этом сообщении упомянут. Впрочем, в глубине души я даже не надеялся, что все родные и близкие вознесенцев, которым я сейчас разослал письма, окажутся настолько рассудительными, чтобы не позвонить в интернат с просьбами, скандалами или угрозами, появление которых Кито и Петье с легкостью свяжут с моим отъездом. Скорее всего, по возвращению в «родные пенаты» меня будет ждать не один день карцера. Если, конечно, я вообще туда вернусь. Об этом мне пока еще не хотелось думать.