Ты как, не против часок на досках попрыгать? поинтересовался я, когда остальные разошлись.
А че, пошли, делать нечего, небрежно ответил друг.
Как это часто бывало в эту пору года, мы с ним забежали ко мне домой за досками и отправились на Трамплины. Так в народе величали полуосвещенный мигающим уличным фонарем дворик первого дома, примыкающий к внешней стене селения невдалеке от западных ворот. Неунывающие любители сноуборда превратили это место в самый настоящий островок экстремального спорта посреди размеренно-монотонного жизненного уклада Генераторного. Правда, посторонний наблюдатель вряд ли отдал бы должное их стараниям. Хорошо утрамбованные горы снега, круто спускающиеся книзу, хотя и достигали почти самой вершины четырехметровой бетонной стены, но все-таки мало напоминали настоящие горные склоны. Впрочем, скромные масштабы площадки нисколько не мешали ребятам, вооружаясь самодельными или покупными досками, самозабвенно имитировать здесь занятие по сноуборду. Со стены за ними с завистью наблюдал молодой милиционер, притоптывая и ежась в своем бушлате под порывами зимнего ветра.
В здешней пестрой компании, в которой можно было встретить людей самых разных возрастов, часто оказывались и мы с Джеромом. Правда, Джером постоянно ворчал, что если бы не дурацкий запрет, то в виртуалке мы могли бы запросто покататься на настоящих горах, а не тратить время на это баловство. Но все-таки он не упускал возможности попрыгать на Трамплинах на своей новенькой доске, которую я преподнес другу на прошлый день рождения взамен нелепой плоской деревяшки с самодельными металлическими креплениями для ног, которую Джером смастерил сам. Новую доску друг хранил у менябоялся, как бы его папаше не пришло в голову ее продать или заложить, как это ранее случалось с прочей домашней утварью.
Несколько раз вывалявшись в снегу после неудачных финтов на Трамплинах и изрядно замерзнув, вымотанные и вполне удовлетворенные, в десять минут седьмого мы, взяв доски под мышки, бодро зашагали в сторону западных ворот, устроив по дороге отчаянную перестрелку снежками. Я собирался встретить маму, а Джером, по обыкновению, решил составить мне компанию. Догадываюсь, что он не спешил отправляться домой, где в эту пору мог застать пьяного отца, что означало весьма непредсказуемые последствия.
У ворот, как всегда в эту пору, уже начинали собираться жители, ждущие своих родных и близких. Встречая соседей и знакомых, люди приветственно махали руками, сбивались в небольшие кучки и завязывали беседы, выпуская изо ртов облачка пара. Хоть многие из них бывали тут ежедневно, в здешней толпе всегда ощущалась атмосфера некоторого волнения. Мысленно люди все еще не отпустили в прошлое те времена, когда каждый, кто покидал ворота селения, рисковал никогда больше в него не вернуться.
У тяжелых распашных двустворчатых ворот, возле караульной будки, топтался отряд милициисуровых мужчин в кирзовых сапогах, теплых бушлатах и шапках-ушанках. Напротив груди у каждого милиционера болтался короткий автомат со складывающимся прикладом. Один из них держал на поводке огромную мохнатую овчарку, которая тяжело дышала, высунув язык и от холода прижала длинные уши к голове. Невдалеке от караулки стояли два снегохода.
У входа в неутепленный и потому неиспользуемый в это время года летний павильон Привратного рынка была разбита одинокая палатка, освещенная изнутри экономным светильником. На раскладном стульчике у входа в палатку сидел бородатый мужчина в необъятном сером тулупе, вязаной шапочке и торчащими из старых меховых сапог обрывками газет. Видимо, приезжий торговецпытается сбыть в Генераторном свой товар. Некоторые из встречающих от скуки подходили к палатке, но надолго никто не задерживался. Заглянув туда из любопытства, мы с Джерри заметили целую свалку макулатурыстарые книги, журналы, открытки, тетради. Заинтересовать это могло разве что коллекционера. Но предметы из Старого мира нескоро еще станут настолько редки, чтобы обрести ценность.
Не проходите мимо, посмотрите, здесь столько прекраснейших книг, агитировал людей торговец охрипшим от холода голосом, не теряя надежды заманить покупателей.
Ага, презрительно фыркнул крупный мужчина в коричневой дубленке, поднося к палатке свой наручный коммуникатор. Ты, барыга, не забудь предупредить народ, что от барахла твоего фонит так, что дозиметры с ума сходят. Гнать таких, как ты надо, без разговоров! Дал, небось, ментам на лапу?!
Быстро утратив интерес к перепалке, к которой от скуки подключились еще несколько жителей, мы с Джеромом отошли прочь и заняли место в толпе. Переминаясь с ноги на ногу, мы трепались о разной ерунде, время от времени поочередно поглядывая на часы на коммуникаторе и на ворота, а иногда прыгая на месте, чтобы согреться.
Поскольку в райцентреОлтенице, работали многие жители Генераторного, туда были организованы регулярные прямые рейсы. Дважды в день утром в райцентр отправлялись охраняемые конвоем автобусы и дважды в день вечером они возвращались. Хоть ведущая туда дорога и охранялась стационарными постами милиции, но все-таки это были пустоши, поэтому считалось безопасным двигаться там лишь крупными колоннами. В составе таких колонн туда не единожды отправлялся и я, пялясь сквозь затемненные и закрытые решеткой стекла автобусов на опустошенные земли со ссохшимися черными деревьями.
Несмотря на кажущуюся безопасность и небольшую дальность, этот путь был наполнен атмосферой тревожности и беспокойства. Даже на моей памяти с конвоями несколько раз случались «чрезвычайные происшествия», и не всегда речь шла о дорожных авариях или технических неисправностях. Бывало, машины обстреливали местные казаки, а случалось забредут в округу и другие дикари. Каждый раз на место ЧП высылали ударные отряды милиции, в воздух поднимался наш новенький беспилотник или старый вертолет, из-за стен была слышна стрельба. Мне повезлоя ни разу лично в такой переплет не попал. Джером тоже не попадал, хоть он-то, кажется, мечтал о подобном приключении.
Через какое-то время ворота отворились, и я облегченно вздохнул, решив, что конвой прибыл. Но, как оказалось, преждевременно. Вместе с порывами ветра в проем ворот медленно вполз старенький пикап, груженый плотно набитыми мешкамивидимо, привезли припасы из какого-то из дружественных селений. Милиционеры тщательно осмотрели машину, заглянули даже под днище, внимательно проверили у водителя документы и лишь тогда офицер лениво дал отмашку, позволяя водителю проезжать в селение на разгрузку.
Еще через десять минут, когда мы изрядно озябли, ворота вновь начали открываться. На этот раз наши ожидания оправдались. Первым въехал угрожающий бронированный автомобиль с противоминной защитной, из люка на крыше которого наполовину высунулся милиционер в утепленном шлеме, опираясь на крупнокалиберный пулемет. Мы называли его «Носорогом», хотя я не знал точно, как называется эта модель. Следом двигался большой военный джип, в котором, как я знал, едут пять или шесть вооруженных милиционеров. Лишь после него плавно ползли грузные автобусы, битком набитые людьми.
Мы с Джеромом терпеливо дождались, пока все восемь громадин, а также с десяток легковушек и еще несколько машин сопровождения пройдут проверку, вползут в селение и растянутся вдоль упирающейся в западные ворота Украинской улицы, а ворота захлопнуться. После этого мы уверенно направились к восьмому автобусу, зная, что мама обычно едет на нем. Как раз успели протиснуться ко входу, чтобы увидеть выходящую маму. Она была одета в теплую зимнюю куртку с меховым воротником и, как и большинство пассажиров, держала на плече сумку. При виде нас она радостно улыбнулась. Она так и думала, что я буду ее встречать. А я так и знал, что мама, как всегда, сядет в последний в колонне автобус.
Моей мамеКатерине Войцеховской, в девичестве Шевченко, было тогда тридцать пять лет. Сын, конечно, не способен оценивать свою мать объективно: для каждого родная мама всех милее. Но не только я, но и все знакомые родителей утверждали, что она выглядит моложе своих лет и очень привлекательна. Мамина особенная красота крылась не столько во внешности, сколько во внутреннем обаянии, которое с первого же знакомства располагало к себе людей. Нельзя было не почувствовать тепла, исходящего от спокойного взгляда ее выразительных карих глаз и от ее улыбки. За этой улыбкой всегда читалась искренняя доброжелательность, а не желание соблюсти приличие, и это очень подкупало окружающих.