«Либертадорес» был выполнен в стиле латиноамериканских революционеров XX века, и предлагал посетителям полный набор развлекательных услуг: в десятках темных комнатушек можно было придаться извращенным сексуальным оргиям со своими или здешними шлюхами, опробовать любые виды наркоты, сыграть на деньги или обсудить с компаньонами деликатные дела и скрепить сделки (чаще всего: все это разом). К услугам любителей вирта: темный зал, где можно сутками торчать в выдуманной реальности, ходя под себя и обливаясь слюнями.
Ничего необычного: один из сотен маленьких Содомов, разбросанных на просторах внешнего мира. Как ни странно, сюда часто забредали респектабельные обыватели, населяющие Анклав: тут можно опробовать много такого, что у нас под запретом, да еще и совсем дешево. Правда, есть шанс попасть в неприятности, но небольшой: никому не выгодно терять состоятельного клиента, который мог бы заявиться еще.
По большому счету, такие места вне нашей юрисдикции. Есть местные правоохранительные органы, которые, по идее, должны бороться с преступностью на территории своей административной единицы. Но они слишком слабы и коррумпированы, и это все знают.
Во времена Свифта, когда-то какие-то злачные места «светились» в Анклаве (например, здесь загибался от наркоты какой-нибудь уважаемый бизнесмен, или чей-то обдолбаный муж дырявил свою неверную супругу из приобретенной здесь пушки), полиция Сиднея являлась сюда без приглашения и наводила порядок. Естественно, что эти точечные удары никак не влияли на уровень преступности в целом. Но власти Сиднея и не ставили себе за цель искоренить преступность в «желтых зонах». Тогдашняя изоляционистская политика Анклава предписывала применять стратегию сдерживания относительно внешних территорий. Простыми словами: «Главное, чтобы вся эта пакость не попала к нам в дом».
После кризиса 83-го, по решению Протектора, этой практике был положен конец. Рейды в фавелы стали редкостью, и проходили теперь лишь в порядке поддержи местной муниципальной полиции, в усиление которой были вложены баснословные деньги.
Еще больше денег было вложено в бестолковую рекламную кампанию на тему «Мы всеСодружество», призванную сгладить противоречия между жителями различных районов Сиднея: митинги, концерты, марафоны, благотворительные акции. Телевизионщики едва успевали освещать все эти проплаченные события, от откровенной натянутости которых иногда становилось тошно.
Не прекращалось строительство новых приличных микрорайонов с озоногенераторами, школами и больницами, куда планово переселяли не менее ста тысяч жителей «желтых зон» в год. В этом году обещали переселить сто тридцать тысяч. Но это все равно крохи. Всего лишь капля в море из десятков миллионов нищих и озлобленных людей.
В чем бы не пыталось убедить обывателей телевидение, Анклав все так же остался Анклавом, а фавелыфавелами. Квоты на миграцию по-прежнему существуют и безбожно нарушаются. «Крысоловы» по-прежнему не дремлют, днями и ночами отлавливая и выдворяя из «зеленой зоны» нелегалов. А правозащитники, как и раньше, без устали кипят от гнева, а радикалы бросаются в полицию камнями.
И, конечно, на этой почве обильно плодятся экстремисты, все эти борцы за свободу и равенство. Всех их названий и не упомнишь. «Справедливый джихад»не первые и не последние. Радикальные группировки с их дешевыми лозунгами живо находят отклик в сердцах угнетенных людей. И вот они уже готовы взрывать нас, похищать и пытать, за то, что мы их к себе не пускаем. За то, что мы дышим чистым воздухом и пьем чистую воду, а они нет.
Я легко мог представить себе, как все это смотрится с их стороны. Уж мне-то, с моим прошлым, это было несложно. Но ставить себя на место оппонентаэто прерогатива психологов, философов или даже политиков, но уж никак не полицейских и солдат. Наше делоприменять против оппонента кулаки.
Доселе я не жаловался на такой удел. Мои мытарства в разрушенную Европу в августе 83-го стали для меня переломным моментом. Туда я уезжал мучимым депрессией и страдающим от кризиса самоопределения, а вернулся совсем другим человеком, который оставил свое прошлое и в прошлом, и стремился лишь к тому, чтобы найти в этой жизни теплое и достойное место.
Простые и понятные жизненные ориентиры легко нашли свою нишу в моем сознании, и за прошедшие пять лет разрослись там в пышный куст, благоухающий чувством долга и профессиональной гордостью, и лишь немного прело попахивающий полицейским нигилизмом.
В тот момент, я, конечно, не думал обо всем этом. Задуматься предстояло позже.
§ 8
Бен обогнал меня всего на полшагаспешил занять свое место в авангарде, ведь именно он в «красной» группе нес щит, и он должен быть впереди, когда мы вломимся в клуб, полный накачанных наркотой громил.
Не знаю, думал ли он в тот момент об опасности, которой все мы подвергаемся во время подобных операций. Наверное, нет. За его плечами было даже больше рейдов, чем за моими, и за прошедшие пять лет ему посчастливилось отделаться парой синяков и царапин. Полицейская махина работала так слаженно, что иногда начинаешь чувствовать себя неуязвимым и бессмертным.
Момент, когда плексиглас его шлема разлетелся на куски, навсегда застынет в моей памяти. Люди и прежде умирали рядом со мной, но это никогда не было настолько близко и настолько зрелищно-жестоко. Позже оказалось, что это была разрывная пуляпробив стекло, она взорвалась внутри шлема, превратив голову бедного Бена в кровавый фарш. Одно хорошоон определенно не мог успеть понять, что произошло. Умер мгновенно, распаленный азартом погони, не помышляющий ни о чем плохом. Наверное, это не самый плохой конец.
Может, когда-то я сумел бы убедить себя, что МакБрайд хотел умереть так. Если бы не знал, чего он на самом деле хотел: по окончании второго контракта перейти на штабную работу, а еще лет через двадцатьуйти на пенсию, проведя долгую старость в окружении внуков и правнуков.
Кровавые осколки вместе с ошметками плоти окатили меня фонтаном, и забрызгали стекло моего шлема.
Снайпер! испуганно закричал идущий позади меня офицер Блан.
Товарищи открыли огонь, метя куда-то по окнам зданий, нависающим над мостиком, но я не стал им уподоблятьсямгновенно схватил щит МакБрайда, и, закрывшись им, приказал:
За щитом! Вперед, живо!
Проверил Бену пульс, будто сам не понимал, что произошло необратимое. Перед глазами пронеслась картина: мы вместе с ним занимаемся рядом на беговых дорожках, и сквозь тяжелое дыхание он хвастливо рассказывает мне, что маленький Тим сказал первое слово: «Папа». Кровь стучала в ушах, будто порвался какой-то сосуд. Страх перемешивался с гневом, а смятениес жаждой немедленной расправы.
Офицер ранен! Офицер ранен! как эхо, разнесся тревожный голос в динамиках. У нас не принято говорить «Офицер погиб», пока это не засвидетельствует медик.
Подонок действительно ждал нас. Он занял удобную позицию над этим мостиком: в месте, где мы непременно пройдем, и где мы будем без поддержки «Ворона», который беспомощно парил наверху, не в силах опуститься так низко, чтобы нормально обозревать окна в узеньком проулке. Это не похоже на бандюков. Уголовники могут убегать и драться, цепляясь за свою жизнь и свободу, но подкараулить и убить копаэто поступок совершенно отмороженного психопата. Террориста.
«Вы сами сделали свой выбор, сукины дети!»злобно подумала какая-то часть меня, пока я несся к запертой двери «Либертадорес», готовясь выбить ее ногой. Теперь, после того, что они совершили, перед нами не стоит моральной дилеммы. Те, кто так-вот убивает офицера полиции, снимают всяческие правила.
Я вышиб дверь, закрылся щитом от возможного огня. Через щит полетели ослепительные и ультразвуковые гранаты. Крики, хлопки, звон разбивающихся предметов. Теперьвперед.
Полиция!
Бросайте оружие!
На пол! Руки за голову!
Мы, перекрикивали один другого, но мало было тех, кто прислушался к полезным советам. Большая часть людей корчилась на полу, среди разломанных предметов мебели, держась за кровоточащие барабанные перепонки и невыносимо саднящие глаза. Среди них, конечно, больше случайных прохожих, чем преступников, но вряд ли в этом гадюшнике кто-то совсем свят.